* * *

Он стоял возле окна, с наслаждением, глубоко затягиваясь сигаретой. Перед ним был небольшой зелёный дворик: старый тополь возле окна, аккуратно подстриженные кусты. По периметру вокруг белого корпуса частной клиники росли роскошные розы нескольких сортов - идиллическая картина мира, фасад, скрывающий за собой тайны белого здания. В укромных уголках дворика стояли дурацкие розовые скамейки, в центре расположился каменный сад - маленькое эхо Японии. Внутри сада розовая беседка была стилизована под пагоду. "Клиенты" и гости были довольны. Те, кого здесь лечили, им было всё равно, потому что всё это окружал высокий белый забор с одними единственными воротами, возле которых располагалась невинная розовая будочка с охранником и собакой. Вершину забора венчала корона из спутанной колючей проволоки. При желании по ней можно было пропустить ток - для большей безопасности от побегов и похищений.

Он вздохнул и затушил сигарету. Сел в кресло. На глаза попалась "история болезни" заказного больного. Усмехнувшись, он раскрыл папку и вынул из неё дневник:

- Посмотрим, что тут у вас, сумасшедших, как это вы сажали в воду...

ДНЕВНИК

* * *

Заплечных дел мастер споро, по деловому, обвил ремнём руки и потянул его вниз (ремень перебрасывался через верхнюю балку и крепился внизу на параллельном ей деревянном брусе). Сноровистые помощники повисли на теле, вытягивая его в струну. Я напрягся и крепче сжал зубы - не видать им моей слабости, али я не атаман?!

- Сейчас запоёшь! - донёсся из-за спины злорадный голос дьяка.

Ноги привязали ещё к одному брусу, расположенному по центру перпендикулярно первому. Помощники ещё раз навалились и потянули тело. Мышцы на спине взбугрились, я услышал, как трещит мой позвоночник и свёл зубы мёртвой хваткой - негоже казаку кричать. Крик от боли - это страх, но разве я их боюсь? Это им приходится меня бояться и ненавидеть. Я плачу им тем же ненавистью, которая щитом встала меж нами.

- Эй, дьяк, ты не у сатаны служишь?! - хриплю я и стараюсь улыбнуться.

- Бей! - кричит взбешённый дьяк.

Кнут палача свистит и падает на обнажённую спину. Я вздрагиваю всем телом. Боль пронзает навылет, запутывается внутри, требуя выхода хотя бы в крике. Единственное, что я могу сделать - это рассмеяться сквозь стиснутые зубы. Палач хмыкает, удивлённо поводит головой и продолжает методично поднимать и опускать кнут.

Я чувствую, как пухнет спина и начинает брызгать кровь, словно креплёное ромейское вино из тугого бурдюка. Моё лицо перекосилось, мне кажется, что это улыбка. Я слышу треск, словно лопнул огромный ореховый стручок.

Удары прекратились. Передо мной из тумана появляется палач - он обтирает лицо от моей крови. На его груди и кожаном фартуке горят алые пятна моей крови. Рядом выныривает дьяк:

- Ты с ним не шибко - скоро придёт боярин.

Злобные зелёные глаза уставились на меня в упор:

- Говори, вор и душегубец, кто сподвигнул тебя на воровство? Кто помогал тебе? Говори имена своих воровских сотоварищей!

- Да пошёл ты.., - мой голос показался мне чужим - сухой, потрескавшийся, похожий на колодец с высохшей водой.

Спина пульсирует, грозит разорваться от боли и путает мысли в голове. Такое ощущение, будто срезали шкуру и она медленно сползает вниз к пояснице, оголяя мясо на плечах.

- Продолжай, - кивнул дьяк палачу.

Вновь засвистел кнут. Я закрыл глаза. Боль, слепящая боль заполнила всё тело. Господи, меня спасёт только ненависть к ним, спасёт от крика о милостыне не бить и не мучить. Господи... Кажется, зубы во рту не выдержат и сейчас начнут крошиться. В глазах стоит багровый туман, я всё крепче сжимаю веки... Где, когда это уже было?...

* * *

Прут со свистом опускался на оголённое нижнее место.

- Не ори! Не ори! - приговаривал Тимофей Разя, обращаясь к зажатой между ног голове Стеньки. - Старших надо уважать и слушаться.

- Батя - ня-яяя-аа-ааа!!! - ревел паренёк, по щекам которого текли слёзы.

- Терпи, казак - атаманом будешь!

Эти слова как-то враз успокоили Стеньку, и он перестал кричать, только вздрагивал каждый раз, когда ивовый прут опускался на начинавшую лиловеть попу...

За что же он меня тогда наказал? Не помню... Главное - остался урок.

* * *

Я очнулся от того, что на меня лили холодную воду. Заметив, что я пришёл в себя, развязали и бросили на земляной пол.

- Глазами забегал - живой! - надо мной склонилось ухмыляющееся лицо земского дьяка.

Вода попала в лицо, и я замотал головой. Дьяк рассмеялся:

- Что - похоже на донскую водицу? Говорить будешь?

Я молчал, чувствуя во всём теле непонятную, жаркую истому. Боль превратилась в отдалённое, терзающее тело эхо.

- Ну? - грозно вопрошал дьяк.

- Ты, как выжлец, бегаешь вокруг, вынюхиваешь, да шиш что вынюхаешь! От того и нос твой длинный и с бородавкой! - прохрипел я.

Дьяк выслушал, не прерывая и коротко приказал:

- На огонь его.

Палач и его помощники неторопливо продели меж связанных ног и рук мокрое от воды бревно.

- Правильно - теперь надо обсушить.

- Разбойник, как у тебя руки поднялись? Поднялись и не отсохли? монотонно забубнил второй монах и заглянул в свиток, с чем-то сверяясь. Ведь грабил суда великого государя и святейшего московского патриарха! Пошто убил святого старца, который сопровождал струги из Нижнего Новгорода?

- Жаль, тебя там не было! - отозвался я.

- На огонь его! - тонко взвизгнул второй дьяк.

* * *

Давно это было. Подвалы Земского приказа стирают границы нашего бытия, времени здесь просто не существует...

...Старец из Нижнего Новгорода...

Это было начало. Славное времечко, а впереди были времена ещё славнее. Я даже не думал тогда, во что может обернуться гуляние Стеньки Разина. Шёл наперекор казачьей старейшине, дразнил её, поднимал за собой голутвенных смотрите, вот Стенька Разин, ваш лихой атаман... Старая, гноящаяся рана когда-нибудь при случае отомстить за брата, за старого Разю, преданного в Азове... Хотелось вспомнить лихой казачий дух, ведь нижние казаки уже и саблю держать разучились - за деньги нанимали верхнюю голытьбу, чтобы те шли за них воевать по царёву указу... Тошно...

Старец из Нижнего Новгорода...

Это было где-то в конце мая. 1667 год. Меня окружали мои верные и любимые атаманы - весёлые, злые, ненасытные и жадные до боярского добра: Иван Черноярец, Фрол Минаев - любезный друг, Якушко Гаврилов, Леско Черкашенин. Где вы, браты мои верные? Может, не заглохло ещё дело Рази, скрывается кто по лесам, точит саблю вострую на воевод и их псов-стрельцов. Вышел бы, Бог помоги, по-другому бы всё начал... Поздно - после драки кулаками не машут! Старец из Нижнего Новгорода? Помню я старца, помню...

Волга - мать всех рек, Дон - отец родной. Волга открывала казакам пути в верхние богатые города: Самару, Саратов, Симбирск, Нижний Новгород, а там, по Оке-матушке и до златоглавой подать. По Волге можно выйти в Хвалынское море через Царицын и Астрахань, а там и пощупать богатых кизилбашей, взять большой ясырь...

Значит, старец? Смерть его на мне и отчёт за деяния мои держать мне перед Богом, а не перед псами из Земского приказа.

* * *

Палач взялся с одного конца, двое помощников, крякнув, подхватили бревно с другого и понесли вместе со мной к огню.

- В гостях у сатаны - и жаровня с углями, и черти пляшут! - я показал дьякам зубы.

Моя борода затрещала, запахло паленым мясом. Я глубоко втянул запах моё тело горело. Из прокушенной нижней губы потекла горячая кровь.

- У-у-уууу, - пронёсся по подвалу стон.

Со мной ли это происходит? Господи, помоги! Пламя вспыхнуло внутри меня и разметало тело на части.

- Ну, упрям! - тихо прошептал палач.

Глаза его молодцов стали круглыми от ужаса.

- Говори! - кричит дьяк далёким и... тихим голосом.

И снова по подвалу крик и стон. Мои ли? Я пытаюсь зацепиться за что-нибудь взглядом. Лица кружатся - чёрное лицо палача, бледные глаза его помощников, зелёные - дьяка. У дьяка рыжие сросшиеся брови, длинный, с красными прожилками нос выдаёт любителя медовухи. Взгляд мой срывается вниз к пылающим углям и невыносимому жару. Угли похожи на богатую россыпь крупных венисов или... Или это кровь - я так щедро вскормил землю кровью. Не я один - нашу кровь тоже не щадили. Или жизнь, или смерть - ничего другого не дано!