25. ЕЛЕНА ИВЕРО
В то время, как Эрнан имел разговор с графом Иверо, у Гастона тоже была аудиенция - но куда более приятная.
Молоденькая горничная, некогда служившая у Изабеллы Арагонской, провела его в небольшую уютную комнату, обставленную под дамский будуар. Шепотом велев ему ждать здесь, она тотчас удалилась; ее осторожные шаги сопровождались лишь еле слышным шуршанием юбок. Конспираторка, ухмыльнулся Гастон, вспоминая, как они украдкой пробирались темными коридорами, и горничная то и дело вздрагивала и бледнела со страху, заслышав где-то вдали малейший шорох. Должно быть, это все из-за графини, решил он; скорее всего, это она, а не граф, держит домашних в кулаке и принуждает их всех носить траур.
Вскоре в комнату вошла княжна Елена. Она молча поцеловала Гастона в щеку, усадила его в кресло, а сама устроилась на низеньком диване напротив него. На ней было домашнее платье розового цвета, надетое поверх одной только ночной рубахи без каких-либо нижних юбок; оно плотно облегало ее гибкий стан, подчеркивая соблазнительные линии ее ладно скроенной фигуры. Будучи закоренелым циником, Гастон ни на мгновение не усомнился, что надевая это платье, она рассчитывала на вполне определенный эффект.
- А мне раньше казалось, что ты не любишь яркие тона, - произнес он, первым нарушая затянувшееся молчание.
- А-а! - сказала Елена, взглянув на свое платье. - Это я в знак протеста - мне уже до смерти надоели траурные одежды. Так и хочется взвыть волком от всей этой тоски. Мне и без того горько: как подумаю, что Рикарда больше нет в живых, комок в горле застревает, а тут еще траур - черные одежды, мрачные лица, приглушенные голоса, скорбные взгляды... Жуть!... По-моему, это кощунство - выставлять свое горе напоказ, но мою маму не переубедишь. Она как втемяшет себе что-то в голову, так будет стоять на своем до конца. Три месяца - и точка, ни днем меньше. Не понимаю, с чего мама взяла, что траур надлежит носить ровно три месяца? И все же она молодчина - видел, как держится!.. А вот папа здорово сдал. Рикард был его любимец, и после того, как он умер, отца будто подменили. Бедный папа... Елена вздохнула. - Потому, собственно, я избегаю открытой конфронтации с мамой и ношу этот проклятый траур. Хотя, не в обиду ей будет сказано, я уже давно заметила одну любопытную деталь: самые горькие слезы по покойнику проливают именно те, кто при жизни его не больно жаловал. Вот, к примеру, Маргарита; да и мама была хороша... Впрочем, ладно. Снова я некстати распустила свой язык. Ты не находишь меня ужасной болтуньей?
- О нет, - живо возразил Гастон, как всегда в таких случаях. - Мне очень приятно слушать тебя, о чем бы ты ни говорила.
Елена обворожительно улыбнулась - хоть и не так жизнерадостно, как в прежние времена.
- Спасибо, ты хороший друг. Однако теперь твоя очередь рассказывать. Что там нового на белом свете?
- Ну, во-первых, откопытал король Франции.
- Что-что он сделал?
- Попросту говоря, умер. И сыночка с собой прихватил.
- Как это - прихватил?
- Они оба отдали концы. Почти одновременно.
- Погибли?
- Да нет, просто случайное совпадение. Король умер от болезни и позора. Филипп де Пуатье на радостях, что отец его наконец умирает, ужрался немецким шнапсом - а это такое проклятущее зелье, скажу тебе, тут-то его черт и прибрал.
- Фи! - тряхнула головкой княжна. - Какая пренеприятнейшая история. Да и вообще, смерть, смерть и смерть - только и слышу это слово. Право, можно подумать, что людям больше нечего делать, кроме как умирать
Отчаянным усилием воли Гастон сдержанный сокрушенный вздох, готовый было вырваться из его груди.
- Люди не только умирают, - возразил он. - Но и рождаются.
- Маргарита беременна?!
- Нет, не Маргарита - Бланка.
Елена всплеснула руками и даже привстала от неожиданности.
- Да ну! Что ты говоришь?! Ты уверен?
Не особенно стесняясь в выражениях, Гастон вкратце рассказал ей о событиях вчерашнего дня. Для виду Елена укоризненно качала головой, но глаза ее радостно сияли.
- Должно быть, Бланка сейчас на седьмом небе от счастья. В каждом своем письме она писала мне, что очень хочет родить от Филиппа ребенка. Ах, как жаль, что я здесь, а не в Памплоне! Как бы я хотела разделить с Бланкой ее радость.
- Ты очень соскучилась по ней?
- Жутко! С тех пор, как мы расстались, я чувствую себя так одиноко, так неуютно. Ведь Бланка - лучшая из моих подруг. Она исключительная девчонка, я просто обожаю ее... и немного жалею.
- Жалеешь? - удивился Гастон. - Это почему?
- Ей страшно не везет в личной жизни. Сперва ее прочили в жены императору, но выдали за графа Бискайского. Потом этот нищий проходимец, Этьен де Монтини, воспользовался ее отчаянным положением и вскружил ей голову. А теперь вот кузен Красавчик... Нет-нет, против него я ничего не имею. Он замечательный парень, даже слишком замечательный для Бланки - ей бы кого-нибудь попроще.
- Боюсь, я не понимаю тебя, Елена.
- А что тут непонятного? Красавчик - давнишняя любовь Бланки; а судя по ее последним письмам она и вовсе помешалась на нем, так его боготвори т...
- Он тоже боготворит ее, - заметил Гастон.
- Но долго ли это продлится, вот в чем вопрос. Красавчик непостоянен. Когда-нибудь он все равно охладеет к ней, как бы страстно он ее не любил сейчас, и тогда Бланку постигнет еще одно разочарование в жизни. Жестокое разочарование.
- А вот Шатофьер боится обратного. Он опасается, что Филипп расторгнет свою помолвку с Анной Юлией и женится на Бланке.
Елена изумленно подняла брови.
- Он это серьезно?!
- Как нельзя более серьезно. Ты просто не видела, что творится с Филиппом. Он будто сдурел. Таким влюбленным я его никогда не видел... Впрочем, нет, вру, видел. Семь лет назад. Тогда он влюбился в кузину Эрнана по матери - ты же знаешь эту историю, - и женился. Так что все может случиться. Раз уж он когда-то в угоду своим страстям пошел на мезальянс, поставив под угрозу свою будущность, то вполне способен наплевать на все политические расчеты, жениться на Бланке и силой отобрать у Робера Третьего королевскую корону, как это чуть было не сделал его отец, когда покойный Робер Второй не согласился по доброй воле выдать за него свою дочь. Не стоит забывать, что Филипп - НАСТОЯЩИЙ сын своего отца.