После того как окончился этот период тягостной муштры, все остальное время моего пребывания в Уэст-Пойнте я вспоминаю с истинным удовольствием. Конечно, не обошлось и без разочарований. Испытав свои силы в футболе, я убедится лишь в том, что ни к черту не гожусь, хотя мне и удалось прилично провести несколько матчей «малышей» с соседними училищами. Я испробовал свои силы и в других видах спорта, но ни в одном из них не добился «университетской» категории.

Одно из моих спортивных увлечений чуть было не положило конец моей едва начавшейся военной карьере. Еще кадетом я увлекался верховой ездой, так как одним из признаков бравого офицера тогда считалось уменье хорошо сидеть в седле. Я был не труслив, но чувство равновесия у меня еще не было развито. И вот однажды, пробуя взять барьер, я свалился с седла и так крепко ударился о землю, что еле поднялся на ноги. С тех пор в течение многих лет меня не оставляла сильная боль в пояснице, которую, особенно в Уэст-Пойнте, мне приходилось скрывать от окружающих из опасения быть отчисленным с военной службы.

Конечно, не все мои мытарства в Уэст-Пойнте происходили из-за боли в пояснице. В некоторых из них я был виноват сам. Один раз меня поймал начальник курса, когда я, как петух, налетел на юного новобранца, требуя, чтобы он убрал живот и держал голову прямо. Начальник курса наложил на меня неприятнейшее взыскание, обязав в течение целого месяца проходить дополнительные строевые занятия на гарнизонном плацу. Такого рода взыскания я получал неоднократно за время своего пребывания в училище.

Одно время мне казалось, что я ничего не могу делать правильно. Помню, отшагав свои штрафные часы на гарнизонном плацу, я получил еще четыре-пять взысканий во время субботних смотров, каждое из которых добавляло лишний час строевых занятий.

Мне удалось разобраться в психологических причинах преследовавших меня неудач лишь тогда, когда моя военная карьера, казалось, уже подходила к своему бесславному завершению. К моему крайнему удивлению, в конце второго года обучения при распределении унтер-офицерских должностей мне повезло больше, чем остальным курсантам моей группы. После этого дисциплинарные вопросы не казались мне неразрешимой проблемой. На последнем курсе я стал кадет-адъютантом и капитаном футбольной команды. Увлекался я и хоровым пением, пока не сделал открытия, что, бросив хор, выкрою лишний час для сна по воскресеньям. Фрица Майера, нашего талантливого капельдинера, мой уход, кажется, не слишком огорчил. Кроме того, я выполнял массу других внеучебных поручений, отнимавших у меня уйму времени, Однако благодаря им я завел множество знакомств, которые поддерживаю вот уже более трех десятилетий. Личные связи, зарождающиеся в Уэст-Пойнте и в других учебных заведениях, способствуют созданию духа сплоченности среди личного состава регулярной армии. Кадровый офицер учится всю свою жизнь, и взаимоотношения, складывающиеся в условиях казармы и класса, позволяют ему оценивать характер и способности своих сослуживцев. И они основательно узнают его. Поэтому на пбле боя военачальникам известны способности своих непосредственных подчиненных. Они знают, кто из них храбр настолько, что ецо необходимо сдерживать, а кто чересчур осторожен и нуждается в ободрении. Им известны особенности командиров соседних дивизий и корпусов, и они могут предполагать, как каждое из этих соединений будет вести себя в бою. Известно ведь, что боеспособность любой военной единицы — от отделения до армии — определяется по сути дела организаторскими способностями командира. При формировании офицерского корпуса крайне важно добиться, чтобы каждый командир хорошо знал своих товарищей по оружию. Некоторые офицеры являются боевыми командирами, почти бесполезными на штабной работе. Другие бывают прекрасными штабниками, но оказываются незадачливыми командирами на поле боя, где ответственные решения приходится принимать моментально. Некоторые одинаково талантливы и в штабе, и на боевой позиции. Нельзя допускать влияния приятельских отношений на решение служебных вопросов. Однажды я столкнулся с неприятной обязанностью отстранит от должности боевого офицера, к которому чувствовал личную симпатию. Но на карту были поставлены человеческие жизни, и я действовал без колебаний.

На протяжении всей моей службы в армии я никогда не встречался с явлениями, указывающими на существование «военной клики» — немногочисленной группы в рядах вооруженных сил, члены которой покровительствуют друг другу и распределяют между собой руководящие посты. Несомненно, кадровым офицерам известны достоинства и способности своих сослуживцев. И многим офицерам нередко предоставляются богатые возможности благодаря тому, что кто-либо из высших военачальников знает их с давних времен и успел в них поверить. Так случилось и со мной. Мир великих возможностей открыли мне два выдающихся генерала Фрэнк Маккой и Джордж Маршалл, знавшие меня и уверовавшие в мои способности.

Занятия мои шли неплохо, однако ничто не указывало на рождение нового таланта в области военного искусства. В 1917 году очередной курс был выпушен за шесть недель до обычного срока в связи с началом войны с Германией. Я в это время находился в числе средних. Мое положение было не так уж плохо, однако оно не давало мне права свободного выбора рода войск. Каждый из нас выразил свое желание в порядке очередности, соответствовавшей показателям нашей успеваемости, и я из уважения к отцу поставил на первое место артиллерию. Но когда подошла моя очередь, все артиллерийские вакансии были распределены, и я попал в пехоту.

Я никогда не сожалел, что в конечном счете оказался ь пехоте. По-моему, нет более высокой чести, чем право вести солдат в бой. Это право требует от командира отваги и прекрасного знания своего дела, развивает в нем глубокую и самоотверженную любовь к людям, чья жизнь находится в его руках, — любовь, рождающую в нем искреннюю готовность пожертвовать ради них своей жизнью, если, в этом появится необходимость. С моей точки зрения, ни один крупный полководец никогда не добился бы значительных успехов, не питая чувства любви к солдатам и уважения к обязанностям, которые им приходится выполнять. На поле боя перед лицом господа бога одинаково ценны жизни и важны дела всех людей, кем бы они ни были. Ведь успех боевых действий складывается из совместных усилий многих людей, каждый из которых трудится на своем месте.

Командир, который в пылу сражения забывает, что он имеет дело с человеческими жизнями, и из-за своей бессердечности или по глупости неоправданно жертвует ими, — такой командир больше похож на мясника, чем на военачальника. Это глупец, причем далеко не безобидный глупец. Я помню горькую шутку, ходившую в армии вскоре после первой мировой войны, когда нередко приносились крупные человеческие жертвы ради объектов, совершенно не стоивших этого. На штабном совещании накануне крупного наступления некий чересчур прыткий командир дивизии ткнул пальцем в точку на карте и заявил:

— Ради этой высоты я бы не пожалел и десяти тысяч солдат.

На мгновение воцарилось, молчание, а затем из дальнего угла комнаты, в котором столпились батальонные командиры, чьим солдатам предстояло брать эту высоту, раздался иронический голос:

— Ничего не скажешь — щедрый мерзавец!

Я никогда не был сторонником подобной расточительности и спокойно умру, сознавая, что по крайней мере в четырех случаях с опасностью для своей карьеры я протестовал против необдуманных планов, которые, по моему мнению, обязательно привели бы к ненужному кровопролитию. У воздушно-десантных дивизий было больше всего шансов стать жертвой подобных «благородных» экспериментов. После высадки воздушно-десантных войск на Сицилии каждый крупный военачальник стал рассматривать их как решающий фактор для досгижения победы. Возможно, эти командиры стремились доказать миру, что они передовые люди, мгновенно схватывающие новое и быстро внедряющие в жизнь новые виды оружия. Так или иначе, но некоторые из рождавшихся у них планов были явно фантастичными. Мне одинаково хорошо были известны как достоинства, так и слабые места воздушно-десантных войск, поэтому я упорно выступал против различных неразумных проектов и уверен, что в ряде случаев спас 82-ю дивизию или значительную ее часть от выброски в таких условиях, которые повлекли бы за собой полный разгром нашего десанта.