— Не одежда красит человека, а прическа, — заявила Вероника. Несси гавкнула на меня более-менее дружелюбно.

Маман медленно покашляла, придерживая полными пальцами мощные очки.

Тут Лизок сообщила, сколько все это стоит, я решил, что это одна из шуток ее, и улыбнулся еще шире. Даша стала всерьез восхищаться подругой-бессребренницей, которая за полцены отдает столь фирменные вещи. Парикмахерша глубокомысленно подтвердила, что да, это почти даром.

Я попытался отшутиться, у меня, мол, все наоборот, сани готовлю зимой, а с майкой подожду до лета. Но женщины, причем все разом, утратили юмористический настрой и стали всерьез меня убеждать, что летом мне придется за такие вещи переплачивать втрое, ибо летом на них будет сезон. Чтобы купить эти не жизненно необходимые мне вещи, надо было отказаться от снимаемой квартиры и, стало быть, от счастья ежедневно видеть Дашу. Но вслух я этот аргумент произнести не мог. Вслух я сказал что-то про три дополнительные работы, которые мне пришлось бы на себя навесить ради того, чтобы одеться по моде, и что я не считаю себя человеком, способным на подобные жертвы.

Последние мои слова звучали в холодной пустыне. Лизок отошла к окну, играя бровями, парикмахерша заинтересовалась своей сумочкой. «Мамашка» сняла свои монументальные очки, слегка продвинула их по воздуху в мою сторону, продолжая рассматривать меня сквозь стекла.

— Ну что ж, — сказала Даша тихо, — тогда снимай.

Штаны, занимавшие в моем гардеробе должность выходных, были совершенно невозможны после фарцовых джинсов. Иногда страшно видеть свою одежду со стороны. Неужели они и вправду так лоснятся? А эта очередь масляных пятен размером от пятака до копейки? И бахрома, я же регулярно ее подрезаю!

Когда я взял в руки свой свитер, то чуть не разрыдался от его вопиющей доморощенности. Моя подслеповатая мамочка, сидя возле настольной лампы с поцарапанным абажуром… Дальше перехватывает от волнения мысль.

Обратное превращение лебедя в гадкого гуся плохо подействовало на многочисленных женщин. Самоуверенная толстая старуха, не сказав ни слова, отбыла вместе со своей собакой. Лизок деловито укладывала не снизошедшие до меня шмотки в свой мешок. Даша глядела куда-то в окно, невпопад отвечая на вопросы парикмахерши.

Именно после этой примерки наши отношения с Дашей стали неуловимо меняться. Мучительнее всего была именно эта неуловимость. Как я ни вглядывался в течение времени, сколько раз ни замирал мысленно, я не мог воскликнуть: остановись, мгновенье — ты ужасно. Любые два соседних были близнецами, и в четверге было что-то от среды.

Я чувствовал, что есть способ отловить причину беспокойства. Для этого нужно объединить усилия, необходимо встречное волнение. Даша же была ровна и даже в момент самого сокрушительного оргазма невозмутима в глубине души.

На прошлой неделе она убедила меня, что мне нужно обратиться к ее стоматологу. Я, как и многие, боюсь и ненавижу эту породу врачей, но под воздействием Дашиных доводов и проведенной ею демонстрации собственных зубов я согласился, что бояться глупо. Если есть возможность воспользоваться услугами первоклассного специалиста, располагающего к тому же «западными материалами», то упустить ее может только идиот.

И вот, когда Даша позвонила мне после истории с некупленными джинсами и напомнила, что меня ждет дантист, я побежал к нему с радостью. Мне оставалось радоваться, что намеченные ею для меня занятия не оставлены без внимания, в этом я видел подтверждение ее долгосрочных планов на мой счет.

Врач оказался великолепным специалистом. Объективно говоря, Даша оказала мне огромную услугу. Я понимал, что она старалась и для себя, приводя меня в порядок. Судьбина занесла ее в развалюху, она послала рабочих перестелить полы и поклеить обои.

Мы стали реже видеться, и тут ничего нельзя было поделать. Я понимал, что если я вдруг позвоню ей и скажу, что решил отменить поход к врачу, что нерв подождет, поскольку пылает душа, и что я жду ее немедленно, то натолкнусь на удивленное непонимание.

— То есть как? Ты не пойдешь к врачу?

Но даже когда мы встречались, нам не удавалось остаться вдвоем. Игнат Северинович безвылазно сидел в углу нашего гнездышка. Даша читала мне длинные, слегка беллетризированные и очень поучительные истории из жизни своего незаурядного отца. Игнат Северинович получал образование, днем сидя за книжками, а по ночам выматываясь на разгрузке вагонов; Игнат Северинович обещал невесте, что сразу после свадьбы заберет ее с работы, чего бы это ему ни стоило, и сдержал слово, найдя множество возможностей для подзаработка. Игнат Северинович, будучи крупным государственным деятелем, вместо того чтобы почивать на лаврах, вечерами сочиняет воспоминания или переводит украинские детективы, что приятным времяпрепровождением не назовешь.

Мне трудно было спорить, на столе у меня по-прежнему валялось стихотворение «Поэт и Чернь» и в голове моей было пусто и неуютно, замыслы мои шлялись где-то.

В один из таких непоздних вечеров, после изнурительной постельной тренировки я сидел у ног Даши, держа в ладонях ее маленькую, но такую опытную и деловитую на ощупь руку, и безнадежно наигрывал на ее пальцах какую-то проникновенную мелодию. Я хотел ей внушить, пусть таким жалобным способом, хоть самые общие ноты своей тоски.

— Ты понимаешь, женщине не нужно все, женщине нужно много. Если бы я не знала точно, что это придумал мой «папашка», я бы сказала, что это придумал Ларошфуко. Женщине не нужны все сто двадцать рублей мужниной, скажем, инженерской зарплаты, она предпочтет получать пятьсот (уже пятьсот, тоскливо подумал я), даже зная, что у него есть что потратить на стороне. Ты понимаешь меня, — она высвободила свою руку и, ласково схватив меня за волосы, вразумляюще тряхнула голову.

Я, казалось бы, без всякой связи с темой разговора подумал: у нее кто-то появился. Этот внезапный, не имевший никакой предыстории, никаких фактических очертаний вывод казался мне несомненным.

Замечая странности в поведении некоторых звездных систем, астрономы делают вывод о том, что поблизости имеется невидимая тяготеющая масса. Наведя на резкость микроскоп своей ревности, я исследовал пространство вокруг своей капризной звезды. Сначала я произвел ревизию видимых объектов. Стиховед? Этот престарелый нимфоман въехал без спросу в пределы моего воображения и теперь, кряхтя и задыхаясь, обустраивался. Ночами он бродил, рыдая, в поисках неуловимой Дарьи Игнатовны, падал, терял очки и подолгу выл на луну. Совершенно опустился, при случайных встречах делал вид, что меня не замечает.

Муж? В последние недели он все больше проступал из почти абсолютного небытия. Материала на полнокровный образ никак не хватало, он играл роль манекена для демонстрации хороших манер. Каждый раз, когда Даше нужно было объяснить мне, как следует одеваться, как следует себя вести настоящему джентльмену и т. п., являлся этот подтянутый зализанный парень, мгновенно вылавливал такси из равнодушного потока машин, или распахивал гардероб, битком набитый безукоризненными сорочками и галстуками.

Нет, меня это скорее раздражало, чем пугало.

Я, естественно, обратился за помощью к Иветте. На мой прямой вопрос — есть ли кто-нибудь еще у Даши — она дала мне прямой ответ — никого. Но мне этот ответ показался уклончивым.

На время мои неопределенные подозрения были оттеснены на задний план. Даша с безжалостной подробностью описала Иветте реакцию ее подруг на провинциальною увальня, с которым она валандается несколько последних месяцев. Они, оказывается, терпели, сколько хватало сил, но в конце концов так наболело, что прорвало.

Я и сам подозревал, что никого не восхитил своими взглядами на жизнь, но известие о том, что «мамашка» билась в истерике и кричала, мол, если эта голь перекатная поселится у них, то она не знает что сделает, — так вот, это известие поразило меня сильно. К тому же я подозревал, что Иветта по-товарищески смягчает формулировки.