- Вы меня просто спасаете! - сказал Ходоров с чувством. - Будь мы всегда рядом, я бы горы своротил... горы!

- Алеша, - ответил я, - всякому ученому надо сворачивать горы - горы косности. Всегда я рядом не буду, учись нападать и отстаивать себя. Я с тобой только на два месяца - вместо Сочи. Нет, не благодари, у меня личная заинтересованность - корыстная цель. Я хочу, чтобы ты подумал о сухопутной геологии, о такой симпатичной машинке на лапах или на гусеницах, которая бегала бы по земле и показывала, что есть под землей. А я хочу сидеть в палатке, нога на ногу, дымить папироской, отгоняя комаров... и обдумывать факты... и давать радиоприказы: "А ну-ка, покажи мне глубину тысяча двести метров, где там под глинистым сводом нефтеносные пески?". Земля непрозрачна для света, Алеша, но пропускает всякие там нейтрино, гравитацию, магнитные силы, электрический ток... А для сейсмических волн земля прозрачна, как стекло, как вода для света. Впрочем, и вода не так уж прозрачна. Ведь на глубине-то, во впадинах, черным-черно, Однако ты сумел передать изображение без всякого кабеля сквозь десятикилометровую толщу соленой воды. Мне на суше не нужно десяти километров. Два километра на первое время. Я даже согласен на полкилометра для почина. Подумаешь? Обещай!

- Постараюсь, Юрий Сергеевич. Если только меня не выгонят из института.

Несколько дней спустя, оставив безрезультатные поиски, экспедиция вернулась на берег. Здесь все было по-прежнему: не умолкая грохотал прибой, каменистая площадка была скользкой от брызг. В пустой мастерской валялись гаечные ключи, паяльные лампы, обрезки жести и проволоки; капли олова застыли на пороге. Капли олова - вот все, что осталось от машины. На них было грустно смотреть, как на склянки с лекарствами на столике умершего. Человек ушел, а склянка стоит...

Незачем было задерживаться на станции, мы с Ходоровым уехали в первый же день. Вновь запрыгала на круглых камнях автомашина, и здание океанологической станции осталось за поворотом. Послышался гул прибоя, потянуло запахом соли, гниющих водорослей. Рыбаки, закатав брюки до колен, развешивали на кольях сети. Вдруг они все, как по команде, обернулись к морю. Прекратив работу, женщины из-под ладони смотрели на волны. Потом все побежали к воде, сгрудились в одном месте. Что там ворочается темное в пене? Туша кита, что ли? Нет, гораздо меньше.

- Стой! - крикнул я шоферу, рванул дверцу и, увлекая камни за собой, падая и вскакивая, покатился вниз.

Да, это была она, наша исчезнувшая машина. Зеленые ленты водорослей вились на ее боках, какие-то пестрые черви налипли на металл. Лопасти были погнуты, один экран разбит. И все же она вернулась, заслуженная путешественница. Что с ней произошло? Каким путем она шла, как выбралась на берег? Как избавилась от опасной лавы? Об этом можно было только догадываться. Спросите кошку, пропадавшую две недели, где она была и кто поцарапал ей глаз? Наша машина тоже не умела разговаривать. Она знала одно: выполнять программу. И программа выполнялась. Машина поворачивала на восток и на север, бурила, измеряла магнетизм, снова бурила, отбирала образцы и складывала их в пустые цилиндры. Так пятьсот километров. А когда на спидометре появилась заданная цифра, машина повернула назад, вернулась по пройденному и записанному в ее магнитной памяти маршруту и вышла на берег почти у самой станции, с ошибкой в два-три километра.

Ходоров первым долгом кинулся к приборам - смотреть, целы ли записи? Я же теребил его: "Где пробы? Где пробы?" Наконец Ходоров вынул какой-то цилиндрик, распечатал его. Там был... нет, не алмаз. Алмазы не так легко найти даже в вулканической трубке. Но я узнал кимберлит, синюю глину - ту самую породу, где встречаются алмазы.

Что было дальше?

Было или будет?

Было не так много. На следующий год машина вторично спустилась под воду для детальной разведки и подтвердила, что месторождение алмазов имеется, по-видимому, не беднее знаменитой Голконды.

Сысоев считает, что мне просто повезло.

- Так невозможно делать открытия, - твердит он. - Попирая законы науки, нарушая порядок, ринуться очертя голову... и сразу найти.

Ходоров возглавляет сейчас отдельное конструкторское бюро. Программа обширная. В этом году будет создано десять машин, в будущем - пятьдесят. Предстоит осуществить все, что описывалось в докладе, и много еще непредвиденного, ибо новые задачи возникают ежедневно в разных науках, в том числе и в тех, которые мы с Алешей не знаем.