— Потому что нужна цепь случайностей. Понимаешь, Володя? Все должно быть случайно. Но в определенной последовательности.

— А… — неуверенно ворчал Харитон. — Я-то думал… Тут надо ждать тысячу лет. И что в конце будет — непонятно!

— Идиот! Кретин! Болван!.. — орал разгневанный Плеханов. — Что будет?!.. Все! Весь мир будет у тебя в кармане! У тебя!.. Будет настоящий человек. Настоящий!.. Я не могу всю жизнь экспериментировать на крысах. Я их не понимаю! Мне нужен человек. И при помощи «Ди-Кси» я сделаю из него человека.

— А вдруг получится даун? — улыбался Харитон.

— Это его проблемы. Значит, он и есть даун. И никаким костюмом с депутатским значком, никакой президентской клятвой этого не скроешь… Ты пойми, Володя, «Ди-Кси» — это только первый шаг. А там такое впереди… — И Плеханов начинал увлеченно рассказывать о том, что ожидает человечество, если он, профессор Плеханов, доведет до конца свой эксперимент…

Харитон неприязненно взглянул на Друга.

Ишь, сидит, нахохлился! Эксперимент, мать его через колено, да обратным Петровским загибом!..

358

— Ладно, — стряхнул с себя оцепенение Плеханов. — Ближе к телу, как говорил Мопассан…

— Уж так и Мопассан?

— Да какая разница. Так что мы имеем на сегодня? — деловито спросил Плеханов.

— Трупы, — мрачно ответил Харитон.

— Вижу, что не бабочки… Только, давай серьезно, Володя. Договорились?.. Вот и замечательно. Поехали!.. Сколько трупов?

— Пока нашли четыре.

— Почему вы думаете, что это именно его?

— Экспертиза, мать ее, и прочая мура!

— Не кипятись, Володя… Допустим. Эксперимент, который вышел из-под контроля, продолжает оставаться экспериментом… Кстати, а где был контроль в это время?

— Ребята его и обнаружили. Илья, ты пойми, если кто-нибудь узнает, с нас не головы снимут, а кое-что похуже сделают! Ты это понимаешь?!

— Не ори! — прикрикнул на него Плеханов. — Сядь! Возьми себя в руки. Инъекций больше нет — в Хлынова было введено все.

— Все?

— Все, — соврал Плеханов, утаив, что еще одна порция драгоценной инъекции спрятана у него. Так, на всякий случай…

— Вдруг обнаружат, что мы над ним проделывали?

— Кто? Это во-первых. А во-вторых,

как? «Ди-Кси» нельзя обнаружить в крови. ЭГо не СПИД, не холера…

— Но…

— Никаких «но»! Идем дальше… Кто посвящен в операцию?

— Ты и я. Остальные — «шестерки», ничего толком не знают. Ребята из-под «крыши» Семена Безрукова… Наши деятели создали несколько подобных контор по Москве. В виде частных агентств…

— Подробности меня не интересуют! Главное — Хлынов… — Плеханов задумался.

Возникла пауза.

— Что же делать? — не мог успокоиться Харитон.

— Ни-че-го, — медленно произнес Плеханов.

— Что?!

— Самое умное в данной ситуации — ничего особенного не предпринимать. — Он вдруг просиял. — А ведь, знаешь, что случилось, Володя? «Ди-Кси» живет. Живет! Он существует. Он воздействует. Значит, я был прав…

Сейчас профессор Плеханов напоминал сумасшедшего, как бы это банально пи звучало, счастливого безумца.

— Как это ничего не делать? — переспросил Харитон, как бы не замечая ликования Ильи.

— А что такого особенного произошло? — напустил на себя равнодушие Плеханов. — Может быть, мы с тобой вывели

новую породу человека. Так сказать, санитара города. Робокоп-1996!..

— Кончай юродствовать.

— Я не шучу, — серьезным тоном продолжил Плеханов. — Необходимо собрать все данные по этим трупам. И узнать — есть ли еще… Кто эти девочки, откуда и тому подобное. Мне нужна вся их подноготная.

— Уже, — вяло откликнулся Харитон.

— Что?

— Уже собирают.

— И в чем же дело? — не понял Плеханов.

— Дело в Хлынове. Как с ним быть? Он ведь маньяк…

— А ты знаешь, что такое маньяк?

— Пошел ты!..

— Нет, я серьезно. Маньяк! — возмущенно повторил Плеханов. — И ты — маньяк, и я — маньяк… А уж какой-нибудь там президент, тот такой маньяк, что нам и не снилось!.. Надо быть поосторожнее со словами. С такими вот характеристиками.

— Ты его оправдываешь?

— Нет. Мне на это наплевать. Я хочу довершить начатое. Да, я его породил. И выпустил в мир. Ты за ним следил… В некотором смысле мы его родители. Но мы не должны ему помогать. Эксперимент должен протекать без вмешательства. Пусть живет как живет…

— Его поймают, я не смогу тут ничего сделать!

— Ну и что? Значит, эксперимент пойдет дальше. В камере. В тюрьме. В зоне.

— А если его убьют?

— Его не должны убить, Володя, — очень тихо и внятно произнес Плеханов. — Для этого ты и существуешь. Это человек твоего ведомства — тебе, как говорится, и карты в руки…

Глава седьмая

В течение двух следующих дней были ограблены еще две сберкассы.

Легко, без напряжения. Даже Генка удивлялся тому, как просто им удавались эти лихие набеги, о которых он только мечтал у себя в Горске. Не раз он ловил себя на том, что подолгу с восхищением смотрит на Чуму — теперь он ее называл только так, и никак иначе — и вслух, и про себя.

Даже пацаны такие встречаются редко, говорил он себе, а чтобы девчонка! Кажется, для нее вообще не существовало такого, чего она не могла, не попробовала бы. А про постель вообще нечего говорить — таких баб у Генки не было никогда.

Любовь, что ли? — с изумлением спрашивал себя Генка. Вот уж не думал, не гадал. Чтоб какая-то телка, пусть самая крутая, самая центровая, заставит его, Генкино, сердце биться с перебоями, — вот чего, думал он, никогда не произойдет.

Произошло. Странная штука. Генка постоянно думал о Чуме, ежечасно, ежеминутно. И что совсем его удивляло и даже злило, так это то, что он все время вроде бы ' спрашивал самого себя: а как я выгляжу в ее глазах, ничего? Или: какой я молодец, Чуме это понравилось бы. Какой я крутой, и Чума, сука, наверное, гордится мной. И вообще у меня все круто, а главное, телка у меня такая, что никому мало не покажется!

Он уже не пытался ни думать, ни расспрашивать ее о том, откуда же она все-таки взялась, такая непонятно-крутая и классная. Зачем так лихо на неприятности нарываться? Только нервы потратишь.

Стоит начать этот разговор, как с бабой происходит такое, что начинаешь чувствовать себя или идиотом, или пустым местом. Отвернется, замкнется и молчит. И ведь нельзя сказать, что она ни в грош его не ставит. Пусть только попробовала бы! Наоборот, если ее лично не касается, она готова хоть раком встать, только бы ему хорошо было. Но попробуй залезть на ее территорию, за какую-то черту, которую она установила твердо и жёстко, ни хрена у тебя не получится, еще и пожалеешь: тебе, думаешь, больше всех надо было?

Танька и Андрюха тоже, кажется, уважали ее. Во всяком случае, никогда у них с Чумой не случалось никаких перепалок, ссор и прочего. Просто они молчаливо признали превосходство и лидерство Чумы и не вякали.

А она была действительно чума! Никогда, думал Генка, никогда не видел такой бабы, и вряд ли когда увижу. Да и не надо другой-то.

Во второй их сберкассе чуть все не сорвалось из-за одного придурка, тощего, как жердь, очкарика, которому почему-то не понравилось, что грабят государство. Не к тебе ведь в карман лезут, стой и молчи, тебе что это самое государство — медом везде помазало? И стволов не побоялся, падла, кинулся прямо с голыми руками, псих несчастный. Чума взглянула на него, когда он еще спокойно в очереди стоял, не рыпался, и решила, что опасности от него нет никакой, и повернулась спиной к этому сморчку. А он, дурак, ни на ее пистолет, ни на Генкин — ноль внимания, и пока Генка за окошечком орудовал, улучил момент и сиганул прямо Чуме на спину. И дико при этом заорал, словно ему яйца кто отрывал.

Да не знал он ее, Чуму-то. Думал, так, девчонка шутит, балуется с пистолетиком, в войнушку играет, с жиру бесится. И бросился: ну, я тебя, дурашку, поучу, отшлепаю, прощения просить будешь. Ага, щас! Чуму он вздумал учить. Она сама кого хочешь научит. Догонит и еще раз научит.