Он только рот раскрыл и первые вопли свои издал, а она уже — готова. И даже не обернулась. Сделала только шажок назад, чуть повернула в сторону корпус, нагнулась, и очкарик, кувыркнувшись в воздухе, перелетел через ее спину и всем телом шмякнулся об пол. Его грозный рев моментально сменился на жалостный стон. Но никто его жалеть не собирался.

Чума тут же подскочила, схватила его одной рукой за волосы, а в зубы ткнула дуло пистолета.

— Все понял, мудак?! — заорала она на него.

Парень смотрел на нее с ненавистью, и ей пришлось продемонстрировать ему, что шутки с ним тут никто шутить не собирается. Она отвела руку в сторону и коротко и точно ударила парня рукояткой пистолета по зубам.

— Понял?! — снова заорала она.

А сама следила за немногими клиентами сберкассы, в любую минуту готовая пресечь малейшие попытки к сопротивлению. Но последовать примеру отважного парня больше никто не решился. Она опустила глаза, посмотрела на свою жертву и тихо тихо так сказала:

— Не слышу тебя.

От боли и унижения парень заплакал и молча продолжал смотреть на Чуму со всей ненавистью, на которую только был способен.

Она кивнула ему, отпустила и так же тихо посоветовала:

— Лежи и не трепыхайся. Пошевельнешься — застрелю.

Но что-то во взгляде этого парня, видимо, ее задело, потому что она вдруг вскину-

лась, окинула ненавидящими глазами сгрудившихся в углу посетителей сберкассы, выставила вперед свое оружие и закричала срывающимся голосом:

— Стоять, суки!!! Первый, кто шевельнется, — получит пулю! Никому не двигаться, понятно?!

Еще немного — и она перешла бы на поросячий визг, но Генка, уже заканчивая возиться с денежными пачками, этого не замечал, а лишь восхищался про себя этой девчонкой. Молодец, повторял он мысленно, с такой не пропадешь, с такой — в огонь и в воду!

— Давай быстрее, че копаешься?! — крикнула ему Чума. И он стал орудовать быстрее, подчиняясь ее команде.

Ей же на самом деле вдруг стало смертельно скучно, надоело то, чем они занимались, и если бы не Генка, она бы, пожалуй, сорвалась с места и убежала прочь, но бросить своего парня — это никак нельзя. Единственное, что она могла сделать, — это прикрикнуть на него, чтобы закончить все разом.

— Все! — крикнул ей довольный Генка. — Полна коробочка! Ноги!

И они бросились прочь, на улицу, к машине, где их ждали Танька и Андрюха.

На четверых у них уже было больше двадцати тысяч долларов. И Генка настойчиво пытался расколоть Чуму, предлагая взять их доли.

— Послушай сюда, Чума, — говорил он

небрежно, как бы с ленцой. — Мы все равно одно дело делаем, так? Если бы мне бабки нужны были, ты что — не дала бы их мне, а?

— Дала, — односложно отвечала Чума.

— Ну? — продолжал Генка. — В чем проблемы? Тебе нужно двадцать штук баксов, так? Они у нас есть. Есть, спрашиваю?

— Ну, есть, — неохотно отвечала девчонка.

— И в чем проблема? Бери, короче, и делай свои дела.

— Не надо. Я сама.

— «Сама, сама», — сплюнул Генка. —

Да что же это за дела такие, если ты лучшим своим корефанам не говоришь о них? Чума!

— Отстань, Генка. По-хорошему прошу.

Генка молча смотрел на нее, как бы

решая, разозлиться ему или лучше промолчать? Ведь все равно не скажет, ну хоть ты убейся, не скажет. Но если промолчать — авторитет упадет.

А чего ем упадать? — вдруг пришла ему в голову простая мысль. С чего? Кто тут с ним тягаться может — Андрюха, что ли, с Танькой? Он вдруг засмеялся. Ему представилась ясная картинка — что из себя представляет их небольшая банда. Настоящая семья. Он, Генка, — папа, Чума — мама, Андрюха с Танькой — дети. Папа и мама иногда ссорятся, пытаясь одержать^верх, главенство в семье, но от этого ничего не меняется, семья остается семьей, и

это главное. Если Чума и тянет порой на себя одеяло, то у нее это по уму все, по делу получается, движения, короче, она делает правильные. Андрюха с Танькой вообще ни о чем таком не помышляют, им это в гробу не надо, у них свои проблемы. Ну и об чем тогда шум? Что он все время беспокоится о своем драгоценном авторитете? Кому нужно с главарей его смещать?!

Генка снова засмеялся. Как он сразу об этом не подумал? А с другой стороны, все идет так, как надо. Ему нравилась их семья. А если Чума не хочет говорить — пусть молчит. Придет время, и она все расскажет. Сама. Потому что больше ей рассказывать некому.

Куда она денется?

Каким-то внутренним чутьем Генка понимал: то, что мучает Чуму, нельзя рассказать вот прямо сейчас, в эту минуту, это для нее слишком важно, а она не из тех, кто спокойно и свободно рассказывает о своих проблемах, пусть даже самым близким людям. Понимал это Генка, но нормальными словами объяснить не смог бы. Не знал он таких слов.

Черт с ней, решил он про себя.

Они сделали дубликаты ключей от квартиры в Барыбине, и теперь у каждого был ключ — на всякий случай.

Деньги они держали здесь же. Чума всем показала тайник, который находился на длинном, как шланг, балконе, в углублении, рядом с окном, которое выходило в комнату.

— Кому понадобятся бабки — пусть берет сколько надо, — сказал всем Генка. — Это общак. Но я должен знать, кто сколько взял. Понятно?

Непонятного было мало. Таня решила купить себе джинсы, и взяла на них себе ровно столько, сколько стоили эти штаны. Остальные не притронулись к деньгам. После самого удачливого их дня, после первого ограбления, Генка решил было отметить это дело, накупить водки и прочего, но Чума вдруг так яростно этому воспротивилась, что Генка даже спорить не стал: не надо так не надо, мне-то что, ладно, Чума, успокойся, не волнуйся ты так, никто и не собирается.

Чума после этого долго молчала, а потом вдруг заговорила виноватым голосом:

— Вы только правильно меня поймите, ладно? Нельзя нам сейчас бухать. Не для этого мы, короче, рискуем и бабки зарабатываем. Если все отмечать начнем, то как все началось, так и кончится. Нельзя нам пить.

— Слушай, да заткнись ты, — сказал ей Генка. — Чего ты из нас алкашей делаешь, а?

— Может, телевизор купим? — спросила Таня.

Чума серьезно на нее посмотрела, словно отыскивая в ее невинном вопросе подвox, но, ничего в этих словах не обнаружив крамольного, пожала плечами и так же серьезно ответила:

— Телевизор можно.

— Ну спасибо, — саркастически проговорил Генка. — А то мы со скуки приготовились подыхать.

На следующий день Андрей и Таня поехали в Москву, на ВВЦ, покупать телевизор. Воспользоваться для этой цели машиной Чума запретила, и Генка ее поддержал:

— Нечего «светиться», — заявил он. — Езжайте на такси, небось не нищие.

Андрей с Таней уехали, а Генка с Чумой остались.

А когда они остались наедине, Генка вдруг понял: он не знает, о чем с ней говорить. Вчетвером все было ясно — они решали общие проблемы, разговор катился по накатанной колее. Ночью, когда они парами расходились спать, тоже особых проблем не возникало: что еще делать с Чумой ночью, ежели и он, и она жаждут только одного? Итак, днем — общение вчетвером, ночью — «трах» с Чумой, и нет проблем. А что делать с Чумой днем?!

Генка озадачился. Ну ладно, трахнемся раз, другой, ну третий, какие наши годы, но потом-то что делать?! Говорить о себе она не желает, говорить о нем, о Генке, бессмысленно, все уже говорено столько раз, что самому тошно.

Он попробовал деловито обсудить с ней

план следующего ограбления, но она довольно жестко его остановила:

— Че трепаться то? Ребята подъедут и поговорим.

Так, подумал Генка, очень интересно, и о чем же с тобой говорить прикажешь? Вдруг его осенило. Правда, ни о чем таком он никогда ни с кем не говорил, но с Чумой это можно, Чума телка правильная, она заслужила такие «бабские» разговоры.

Он сказал:

— Слушай, Чума… — и запнулся.

Она удивленно на него посмотрела:

— Что?

Язык его одеревенел, но он постарался взять себя в руки и спросил:

— Это… а я тебе нравлюсь?