Дэвид подскочил, подставил плечо.

– Нож, – прошептал Катсук.

– Твой нож? Я боялся, что ты порежешься, когда ворочался и метался в бреду. Я подвесил нож и твою сумку в углу, на столбе – там же, где ты оставил лук и стрелу.

Катсук попытался было повернуть голову, но шея болела.

– Тебе надо лечь, – сказал Дэвид. – Я уже нагрел камни. Пошли.

Он помог Катсуку вернуться на его постель из мха между двумя бревнами, набросил одеяла. Катсук позволил, чтобы мальчик подоткнул одеяла ему под тело, и спросил:

– Почему ты помогаешь мне, раз сам и наслал на меня болезнь?

– Ты бредишь.

– Э, нет. Я же знаю, что это ты наслал на меня немочь. Я видел это в своем сне. Ты подложил ее в эти одеяла!

– Но ведь это же твои одеяла! Ты их сам вынул из бочонка.

– Ты мог подменить одеяла. Вы, хокваты, и раньше давали нам зараженные болезнями одеяла. Через одеяла вы заражали нас оспой. Вы убивали нас своими хокватскими болезнями. Почему и ты поступил со мной так же?

– Ты будешь кушать или нет?

– Хокват, я видел сон о своей смерти. Мне снилось, как это произойдет.

– Все это только глупые слова!

– Нет! Все это мне приснилось. Я уйду в море, я стану рыбой. И вы, хокваты, изловите меня.

Мальчик только покачал головой и ушел к костру. Он подбросил в него побольше дров, опять обложив кострище камнями, чтобы нагреть их.

Под деревьями стало совсем темно, и совершено неожиданно опять пошел дождь. Холодный ветер мчал по речной долине, гоня перед собою крупные капли, с силой барабаня ими по деревьям и покрытой мхом крыше убежища. Вода стекала с досок и попадала в костер. Раскаленные камни сердито зашипели.

Катсук почувствовал, как к нему снова возвращается кошмар. Он попробовал закричать, но понял, что не может издать ни звука. «Водяной Ребенок схватил меня! – подумал он. – Только вот откуда он узнал мое имя?»

После этого приступа, продолжавшегося несколько мгновений, Катсук почувствовал, что к его ногам приложили горячие камни. В сыром воздухе разнесся запах жженой шерсти. С темного неба продолжал лить дождь.

Мальчик вернулся и приложил к ногам индейца новые камни. Для того, чтобы переносить их, он воспользовался согнутой зеленой веткой. Катсук опять почувствовал желанное тепло.

– Ты проспал почти весь день, – сказал мальчик. – Хочешь есть? Я подогрел бобы.

Голова Катсука была совершенно пустая, глотку будто бы кто песком натер. Он мог только хрипеть и кивать.

Мальчик принес ему воды в банке. Катсук жадно выпил и тут же позволил накормить себя. Для каждого глотка он разевал рот будто громадный птенец.

– Еще водички?

– Да.

Мальчик принес. Катсук выпил, снова улегся.

– Еще?

– Не надо.

Катсук опять погружался в себя, только все было не так, как следовало. Он снова вернулся в первобытный мир, только теперь все его куски поменялись местами, линии искривились. Если бы он смог сейчас заглянуть в зеркало, то увидал бы совершенно незнакомое лицо, и он сам знал об этом. Он мог отказаться от этого лица, сбросить его. Но и все рано, его глаза были бы глазами чужого. Ему хотелось спокойного сна, но он знал, что где-то рядом таятся кошмары. Со своими требованиями его ожидали духи, и их, хочешь – не хочешь, надо было выполнять. В его голове как будто гудел огромный колокол.

«Духи извратили меня!» – думал он.

Дэвид принес воды. Катсук поднял голову, чтобы напиться. Вода полилась по подбородку. Катсук откинулся. Вода тяготила его, тело сделалось неподъемным.

«Он отравил меня!» – перепугался индеец.

По крыше барабанил дождь, сначала еле тихо, потом все громче. Катсуку показалось, что он слышит барабан и свирель – музыка жалостливая и чудесная. Его жизнь танцевала под мелодию свирели, готовая умереть бабочка-однодневка.

«Я становлюсь душою этого места, – думал он. – Зачем Ловец Душ привел меня сюда?»

Он проснулся в полной темноте. Тишина резонировала в нем, та тишина, что наступает после гулкого барабанного боя. Дождь закончился, только отдельные, нерегулярные капли падали с веток. Костер едва теплился. Тень у костра подсказала индейцу, что это спит мальчик, спит, свернувшись клубочком возле теплых камней. Едва Катсук зашевелился, мальчик тут же сел и поглядел в темноту приюта.

– Это ты, Катсук?

– Я здесь.

– Как ты себя чувствуешь?

Катсук ощущал, что голова у него ясная. Кедровая немочь оставила его. Правда, он чувствовал слабость, но сухие клочья страха унеслись в забвение.

– Болезнь ушла от меня, – сказал Катсук.

– Ты хочешь пить?

– Да.

Мальчик принес целую банку воды. Катсук взял ее, руки его не тряслись.

– Еще?

– Не надо.

Катсук все еще ощущал сложность и многогранность своей вселенной, но он знал, что духи его не оставили. Он спросил:

– Хокват, ты снял хворь с моего тела. Зачем?

– Катсук, просто я не мог оставить тебя. Ты был болен.

– Да, я был болен.

– Мне можно сейчас прийти к тебе под одеяло?

– Ты замерз?

– Да.

– Здесь тепло. – Катсук раскрыл одеяла.

Мальчик перелез через бревна, между которыми был набросан мох, и прополз под одеяла. Катсук ощущал, как дрожит все его тельце.

Помолчав, Катсук заявил:

– Ничего не изменилось, Хокват.

– Что именно?

– Все равно, я должен провести священное злое дело.

– Спи, Катсук, – устало сказал мальчик.

– Мы идем уже тринадцать ночей, – сказал Катсук.

Но мальчик уже не ответил. Дрожь его понемногу стихала. Мягкое, ровное дыхание говорило о том, что он спит.

«Ничего не изменилось, – думал Катсук. – Я должен выпустить в этот мир кошмар, о котором будут думать и когда проснутся.»

Дэвид открыл глаза в белую пустоту, столкнулся с ней взглядом. Только через какое-то мгновение, после нескольких ударов сердца, он понял, что смотрит на луну, полумесяц, объеденный Бобром уже с другой стороны. Было холодно. Лунный свет падал на деревья, окружившие убежище. Река что-то нашептывала мальчику, напоминая про дождь и тишину. Над верхушками деревьев молчаливо вздымалась гора. Она всегда была здесь, но сейчас демонстрировала себя во всей красе, залитая лунным светом будто снегом. Ее вершину покрывала накидка из звезд.

С неожиданным страхом Дэвид осознал, что Катсука рядом нет.

– Катсук? – тихим голосом решился спросить он.

Ответа не было.

Катсук подбросил сушняка в костер. Угли ярко светились в золе.

Мальчик поплотнее закутался в одеяло. Дым костра нарушал бледное колдовство луны. Все небо было усыпано звездами! Дэвид вспомнил, что Катсук называл звезды дырками в черной оленьей шкуре. Что с него взять? Сумасшедший! Но где он мог быть?

Катсук в это время молился:

«О, звездная сеть, небесные Олень и Медведь – я боюсь за вас!

И за луну – глаз Квахоутце!»

Дэвид позвал снова:

– Катсук?

И снова не было ответа на его зов – только ветер в деревьях, только шум реки.

Дэвид уставился в темноту, высматривая в ней. Где же Катсук?

И тут в зеленоватом мраке переместилась тень. Катсук встал у костра, будто прилетел сюда по воздуху.

– Я здесь, Хокват.

Катсук глядел в темноту приюта, видя и не видя там мальчика. Так уже было, когда он заглядывал в сон пленника, а дух говорил:

«Ты еще не готов. Когда будешь, я приду за тобой. Проси тогда, и твое желание будет исполнено.»

Такими были слова духа.

– Где ты был? – спросил Дэвид. Он сказал это так, будто обвинял в чем-то. Он видел перемену, произошедшую в Катсуке, но не имел возможности уловить суть этих изменений.