– Что?

– В доме на Манчестер авеню… где я жила с Невом… Там остались кое-какие мои вещи, но я боюсь ехать за ними одна. Не согласишься ли ты съездить вместе со мной туда?

– Сейчас?

– Чуть попозже. Нев, наверное, еще на фабрике. Мой… отец, если ты знаешь, сделал его заместителем директора. Тебе не говорили, почему он женился на мне? Ради бизнеса.

Фурлоу коснулся ее руки.

– Ты хочешь, чтобы он узнал… про нас?

– Он и так знает достаточно.

Руки Фурлоу снова легли на руль.

– Хорошо, дорогая. Как скажешь.

Он опять включил двигатель и вывел машину на дорогу. Теперь они ехали молча. Покрышки шуршали по мокрому асфальту. Свет фар встречных машин ослеплял их. Фурлоу отрегулировал свои линзы. Это было не так уж просто – они должны были пропускать достаточно света, чтобы он мог видеть дорогу впереди, но при этом не страдать от света фар встречных машин.

Наконец Рут сказала:

– Мне не нужно никаких неприятностей, а тем более драки. Ты останешься в машине. Если понадобится помощь, я позову.

– Ты уверена, что мне не стоит идти с тобой?

– Он не посмеет ничего предпринимать, если будет знать, что ты ждешь меня в машине внизу.

Фурлоу пожал плечами.

Наверное она была права. Конечно, она лучше знала характер Нева Хадсона. Но все равно у него засосало под ложечкой от предчувствия какой-то беды. Ему казалось, что события последних дней, даже тот жуткий случай этой ночью, каким-то образом связаны между собой.

– Почему я вышла за него замуж? – сказала вдруг Рут. – Я постоянно задаю себе этот вопрос, но одному Богу известен ответ на него. Просто, кажется, все дошло до того момента, когда… – Она пожала плечами. – После событий сегодняшней ночи у меня появились сомнения, осознает ли каждый из нас поступки, которые он совершает. – Она посмотрела на Фурлоу. – И все же, что происходит, дорогой?

«Вот именно, – подумал Фурлоу. – Вот он, самый главный вопрос: не кто те существа… И чего же они хотят? Почему они вмешиваются в нашу жизнь?»

Фраффин пристально смотрел на изображение, возникшее над его пультом управления. Это был Латт, начальник службы наблюдения, широколицый Чем, кожа его была стального оттенка, и его отличала резкость и жестокость при принятии решений и чересчур большая прямолинейность. Он соединял в себе все лучшие качества, необходимые для механика, но на его нынешней должности эти качества порой мешали ему.

Несколько секунд тишины должны были сказать Латту, что Режиссер находится в дурном расположении духа. Фраффин шевельнулся в кресле и посмотрел на серебристую паутину экрана репродьюсера. Да, Латт очень напоминал это устройство. Его тоже приходилось тщательным образом настраивать для получения должного эффекта.

Фраффин провел пальцем по подбородку и сказал:

– Разве не говорил я тебе, что нужно пощадить иммунного? Тебе были даны указания доставить сюда женщину и быстро!

– Если я ошибся, то меня надо разжаловать, – ответил Латт. – Но я действовал, основываясь на предыдущих директивах, касающихся этого иммунного. То, как вы отдали эту женщину другому, то, как вы…

– Он был занятным объектом для развлечения, не более, – заметил Фраффин. – Келексел просил исследовать обитателей планеты и при этом назвал определенную женщину. Ее следовало сразу же доставить, в целости и сохранности. Но это условие не относится ни к какому другому туземцу, который попытается помешать или задержать вас при выполнении этого приказа. Понятно?

– Приказы Режиссера всегда понятны, – ответил Латт. В его голосе сквозил испуг. Латт знал, какие неприятности могли ожидать попавшего в немилость к Режиссеру подчиненного: увольнение с должности, дающей неограниченные возможности для развлечений и удовольствий, конец вольготной жизни, которой никогда не пресытишься. Он жил в раю Чемов, но его легко могли перевести на какую-нибудь заброшенную станцию, без всяких шансов на восстановление былого положения, потому что он вместе с Фраффином разделял ответственность за совершенное преступление. Их ждет жестокое наказание, если их вина будет доказана.

– Как можно быстрее, – повторил Фраффин.

– Она будет здесь еще к середине следующего дня, – заверил его Латт. – Я сам отправлюсь за ней.

Изображение Латта исчезло.

Фраффин откинулся на спинку кресла. Все начиналось так хорошо… несмотря на эту задержку. Ну и ну: Латт пытался разлучить любовников, воздействуя на их чувства! Этот болван должен был сознавать об опасности подобного рода манипуляций на иммунных существах. Ладно, женщина скоро окажется здесь, и Келексел сможет исследовать ее по своему выбору. Каждое устройство и прибор будут задействованы, чтобы подчинить волю туземки – как того требует учтивость. Никто не будет ставить под сомнение гостеприимность Режиссера Фраффина.

Фраффин захихикал.

«Пусть этот глупый Следователь попробует прелести этой туземки. Пусть оплодотворит ее. Он сразу же узнает об этом – его плоть скажет ему. После совокупления усилится его нужда в омоложении, и как он тогда поступит? Способен ли он вернуться к Первородным и сказать: „Я произвел на свет неразрешенного ребенка. Позвольте мне пройти курс омоложения?“ Конечно, нет. Его гордыня не позволит ему пойти на это; да, впрочем, и Первородные с их ортодоксальными взглядами не допустили бы этого.

Это уж точно. Келексел узнает, что на корабле историй имеются свои специалисты по омоложению, собственный хирург. Он придет к ним, станет умолять их, и в конце концов только одна мысль завладеет его сознанием: «Я могу иметь столько детей, сколько хочу, и пусть Первородные катятся к черту!» А после того, как он пройдет курс омоложения, он будет наш.

И снова Фраффин захихикал.

Через некоторое время они, возможно, даже смогут вернуться к чудесной маленькой войне и наконец-то закончат ее.

Рут с удивлением отметила, что получает удовольствие от гнева, охватившего ее. Негативные эмоции, которые накапливались в ней в течение всей ночи, проведенной с Энди, нашли наконец выход. Она видела, как у нервничавшего Нева трясутся его розовые руки с детскими складочками на суставах. Она знала, что руки выдают его всегда, как бы он ни пытался скрыть свою нервозность. Восьми месяцев жизни с человеком вполне достаточно, чтобы узнать его. Слова слетали с ее полных губ, словно бамбуковые щепки, которые она вонзала в наманикюренную душу Нева.

– Можешь сколько угодно кричать о своих супружеских правах, – начала она. – Теперь дело отца перешло ко мне, и ты мне совершенно в нем не нужен. Да-а, я знаю, почему ты женился на мне. Но тебе не удалось долго дурачить меня.

– Рут, ты же…

– Хватит! Энди на улице ждет меня. Я забираю свои вещи и уезжаю отсюда.

Широкий лоб Нева покрылся морщинами. Его пуговичные глаза ничего не выражали. «Очередной ее приступ бешенства, вот и все. И, черт побери, она получает от этого удовольствие! Смотри, как она трясет головой, словно кобылка… Шлюха… Кобыла… шлюха – просто первоклассная шлюха».

Рут отвела взгляд в сторону. Нев пугал ее, когда так смотрел на нее. Она оглядела комнату, прикидывая, не осталось ли чего-либо ценного. Ничего. Это была комната Нева Хадсона, в обоях преобладали приглушенные красно-коричневые тона. Восточные безделушки, огромный рояль в одном углу, футляр для виолончели, в котором стояли три бутылки ликера и несколько бокалов. Неву нравилось это. «Давай напьемся и сыграем что-нибудь классное, милая». Окна за роялем были открыты, и сквозь них виднелись фонари, горевшие в саду, газон с ямой, где на вертеле приготавливали барбекю, и садовой железной мебелью, блестевшей после дождя.

– Законы штата Калифорния предполагают общность владения имуществом, – заметил Нев.

– Получше изучай законы, – бросила Рут. – Все дело переходит ко мне по наследству.

– По наследству? – переспросил он. – Но ведь твой отец еще жив.

Она молча смотрела в темноту за окном, стараясь не дать выплеснуться наружу клокотавшей внутри нее ярости.