Чей пакет? — Мой. — Вы уверены? По-моему, это мой недоеденный персик. Как вам не стыдно. — Да подавись ты своим персиком. У меня сливы есть. — Нет, простите. Сливы мои. Я тут даже специально косточку оставил. — Да это не ты оставил, это я полезла вчера ночью в свой пакет, нашла косточку и переложила в другой. — Вы лазили к моим сливам?! — Да посветите кто-нибудь фонариком. — Слышь, братан, у нас там внизу водяра. Передай пару пузырей. — Водка принадлежит бандитам из Киева, чье уголовное дело передано в прокуратуру. — Я тут суп нашел. Это чей суп? Совсем ничей? Кто-нибудь хочет супа? — Le repas sans fromage comme une rosé sans perfume.[25] — Женщина будет ночью тайком курить в окно и воровать из бара порто, потому что она не может пить ту гадость, которую они называют столовым вином. И ей плевать, что порто — это аперитив, она будет пить его вместо столового вина, и вместо апредижистива, и вместо еды, а все остальное ей претит. — Что ты делала сегодня до обеда? Ты была в Conciergerie? — Где? Ах, Консьержери! Ну да, конечно. — Что там сейчас, гильотина или виселица? — Что-то я есть плохо говорить французский. Что вы спросить? — Она была в зоопарке. Она шлялась по городу. Она перелезла через забор музея Родена и гуляла по саду в обеденный перерыв. Она познакомилась с клошаром (обладателем диплома по философии) недалеко от Palais de Justice. Они пили вино и курили, сидя на траве, и клошар учил ее арго. На прощание утащил русский коробок спичек. Она разговорилась с арабами в маленьком кафе, и они научили ее варить настоящий арабский кофе с пряностями. А Париж похож на кладбище. Париж — памятник закатившейся Европе. Соборы, мосты, сытые ухоженные физиономии, надушенные шейные платки, субтильные мальчики, похожие на девочек и девочки, непохожие на француженок, прустовские «les joies artistiques»,[26] интернациональные отары туристов и таблички: здесь жил Мане, здесь творил Модильяни, здесь умер тот, там умер другой, все мертвы, все мертво, стерильная европейская деревня, не забудьте оплатить прикосновение к нашему славному прошлому. Они говорят: «Россия — это потенциальные рынки сбыта. Россия — это возможность выгодных инвестиций». Они брешут. Они сами не понимают, что Россия для них — это новая энергия и свежая кровь. Кто сказал, что Россия — «сырьевой придаток Запада»? Это Запад — денежный придаток России. Но, Боже, почему у них так свободно дышится?!.
И вот бывает — Париж, вечер, кафе, клоун вытворяет немыслимые па на площади у фонтана, и жутко хочется плакать. Или — Коктебель, набережная, фланирующая толпа, приятели-художники, торгующие украшениями из кожи, много вина, мало рассудка, и — по-прежнему хочется плакать. Или — Аттика, маленький отель, прилепившийся к подножию горы, море внизу, развалины пиратской крепости посреди оливковой рощи, котенок, поймавший цикаду и теперь носящийся по террасе со стрекочущей цикадой в зубах и напоминающий автомобиль с моторчиком, и — душат слезы. Или — Москва, Варшава, Питер, Крыжополь — но плакать хочется все равно. Дома, в поезде, в автобусе, в самолете, во сне — разрыдаться, вымыться изнутри, вычистить эти авгиевы конюшни, выплеснуть весь этот хлам и шлаки. Все эти судороги смыслов, объедки воспоминаний, огрызки мест. — Хотеть… Хотеть Мужчина… Хотеть спать Мужчина… Хотеть всегда… Интегрировать ноль бесконечность… Бояться Мужчина не звонить… Бояться звонить не знать что сказать… Бояться не тот мужчина… Не знать кто… Подставлять новый переменная… Подставлять лицо дождь… Минимизировать… Звонить колокольчик… Стучать дверь сосед громко играть музыка… Плохой музыка… Бездуховный… Разобыденствлять ритуал… Очень шибко сильно Дальний Восток однако… Охота и собирательство… Бить барабан—Бить бубен… Бить голова стена—Слышать голова голоса и гудение… Путать слова… Обстоятельства складываться… Зависеть обстоятельства… Отец далеко… Отец наш есть небеса… Имя святится… Царствие приидит… Воля быть яко земля и небеса… Хлеб насущный дать мы днесь… Оставлять наш долги яки мы оставить должники наш… Не вводить искушение… Избавлять от лукавого… Ибо Твой есть царствие сила слава Отец и Сын и Святой Дух… Аминь… Не мочь говорить… Акациевый триптаминовый культ… Товарищ совершать имя товарищи сделка определенный доверенность мочь требовать возмещение произведенный свой счет расход если сделка совершаться необходимый интерес товарищи… Культурошок… Голодать… Видеть насквозь… Разрез вдоль прямая… Причаститься раба Божий… Гулять один… Гулять вечер… Причудливый улочка центр город… Взаимообразно… Осязать речь… Дышать глубоко… Хотеть плакать… Просить прощение… Просить прощение Мужчина деревья кот кактус окно компьютер француз друзья Отец грибы цветы хозяйка-алкоголичка издатель преподаватель песок время родители Теофания французские знакомые клан… Просить за все… Что помнить и не помнить… Простить…
Но мы сильные. Мы не можем себе этого позволить. Что о нас подумают? Мы зарабатываем деньги, кропаем дипломы и диссертации, собираемся поехать в Тибет, в Мексику, на Валаам, уйти в монастырь, ждем звонков, рефлексируем, рассуждаем о смысле и предназначении, ищем новые джинсы, не находим времени встретиться, садимся на диету, выстраиваем социальную ситуацию, суетимся, заплетаем дрэды, участвуем в конгрессах, ищем шторы под цвет глаз, читаем умные книжки, покупаем молоко, переписываем последний фильм Тарантино, заводим будильник, курим марихуану, впадаем в истерику из-за отключенного телефона, боремся за место под Солнцем (я противопоставлюсь, я согласна на место под Луной, кому-нибудь еще нужно? никому? тогда это будет только мое место, merci beaucoup), учим санскрит, обеспокоены состоянием здоровья президента, жаждем признания, занимаемся у-шу и тайцзы-цюань, не высыпаемся, сходим с ума, смотрим боевики, экономим, удаляем аппендицит и гланды, коллекционируем нэцке, трахаемся, цитируем Боэция, Абеляра, Гваттари, гуру, лечимся у экстрасенсов, тратим по три часа на дорогу, занимаемся шейпингом, вызываем сантехников, плетем интриги, исповедуемся перед Пасхой, пьем, рожаем детей, ожидаем грядущей синхронизации галактической оси, предсказанной в хрониках майя, обожаем Диззи Гиллеспи, не прислоняемся к дверям, умираем. И не понимаем, что в жизни бывают, может быть, одна-две настоящих встречи. Когда внутри раскрывается бездна и надо не испугаться, и шагнуть, и провалиться. Но мы слишком заняты. Мы все — Бодхисаттвы. Мы озабочены судьбами наших кланов. К черту нирвану. Мы — остаемся. V — А ты, когда секса нет, лучше пишешь или хуже? — Хуже. — А до меня ты как писала? У тебя до меня кто-то был? — Иногда был, потом не был, потом вроде как был, но не у меня, а потом не у меня не был. И я всегда знала, что тебя встречу, и писала авансом. Как будто ты уже есть. — А ты сделай вид, что меня нет, и пиши авансом. По будням. — Лучше ты сделай вид, что будней нет.
Но будни есть. И с каждым днем их становится все больше и больше, а выходных все меньше. И остается один только будний день. И это даже не пятница, когда ты звонишь, чтобы мы встретились, и не вторник или среда, когда ты звонишь просто так, а понедельник, когда ты никогда не звонишь, потому что мы только утром расстались. И этот понедельник длится вечно. У нас будет будний день, будний месяц, будний год, будняя жизнь, а смерти не будет, потому что не может быть будней смерти. Смерть — это всегда событие. Или даже так — Событие. Но в будней жизни не бывает Событий. События происходят по выходным, которых давно нет. И мы будем жить вечно — ни горячие, ни холодные, тепленькие уродцы, интеллигентные ублюдки «со знанием языков», будем пить минеральную воду, вести здоровый образ жизни, ездить в Серебряный Бор — «зону отдыха», посещать музеи — «зону культуры» и ходить в церковь — «зону духовности». Будем вдыхать запах ароматических палочек, слушать кассеты с записью «тропического ливня» и навещать родственников. — Ты что, не выспалась? Ты спишь на ходу. — Я хожу на сне. — Зачем задавать глупые вопросы: любишь — не любишь, изменяешь — не изменяешь. Нам не нужны досужие разговоры, мы хотим прелой гнилостной тишины, приторного запаха благополучия и как можно меньше лишних эмоций. Мы живем в лимбе, не обращайте внимания, дайте нам, пожалуйста, два салата и два стакана сока, мясо вредно, пить и курить вредно, «не спеши, а то успеешь», соблюдение личной гигиены — залог здоровья, — а деньги у тебя есть, девочка? от тебя сплошные траты — я — не траты, а выгодное капиталовложение — нитраты, суперфосфаты, начиталась умных книжек, вот и позволяй тебе делать переводы после этого, не ешь руками, не говори так громко, сумасшедшая девка, написала что-нибудь новое? — я читала у Тайши Абеляр, что мужчины оставляют в женщинах таких энергетических червей, и чтобы от них избавиться — от мужчин? — от червей, надо семь лет не трахаться — э, мадемуазель, да у вас астральное тело все червивое, какие могут быть деньги у бедного студента? только недвижимость — больше всего на свете я люблю секс, грибы и писать зеленой ручкой букву «о» — грибов у меня нет, секса не будет — это большие затраты энергии, и, потом, сама знаешь — импотенция, а ручку и бумагу я тебе выдам. — Нет повести печальнее на свете, чем сказ о дураке-анахорете. — «Взгляни и — мимо». — «Вашу дочь надо воспитывать. Я думаю, что нам следует дружить. Я позвоню вам на работу по поводу этой информации». — Ты можешь полежать спокойно? Я сказал, не балуй. — Давай пойдем в театр. — Даю. — Почему ты меня все время отталкиваешь? — Прости. Это я во сне пихаюсь. Я не нарочно. — Мы — наемники. Очень хорошо оплачиваемые наемники. Антропный материал. Мы кормим собой кланы. — Нужна ли рефлексия в бизнесе? Любовь — это как банковский счет: если один только кладет деньги, а другой только забирает, то ни хрена не выйдет. — У тебя очень сильное астральное тело. Оно нарушает мое пространство. Я не могу работать… — Это очень просто — любить чужих детей, лошадей, за которыми ухаживает конюх, машину, которую моет автомат, собаку, которая живет у родителей, природу, за которой присматривает Бог, чужих жен, а идеальный вариант — это проститутка, все просто и понятно, тоже бизнес — попользовался, заплатил, забыл, и звонить не надо. — Почему у твоего папы нет машины? Он занимает такое высокое положение. — Он слуга народа. Как слуга и живет. — Липкое небо, вязкая почва, бумажная трава, обострение международной напряженности, крабовые палочки вместо крабов, хвосты лобстеров, а как выглядят лобстеры? они не выглядят, их вообще нет, одни хвосты, водятся в отведенном месте, если черная кошка перебежала дорогу, то это — к беде, а кошка об этом знает? а если человек перебежал дорогу черной кошке — это к чему? а природа в курсе того, что ее зовут «окружающая среда»? (даже здесь — будний день, а не окружающая суббота, не окружающее воскресенье, или для природы не предусмотрено Воскресение? она не грешила, ей грехов замаливать не надо, Воскресение — только для человека, это его почетная обязанность — нагадить, довести все до Апокалипсиса — и воскреснуть) она вообще знает, что не сама по себе, а окружает нас, любименьких, а мы ее охраняем и защищаем, от кого защищаем? да от нее же самой и защищаем, у нее экологического мышления нет, она о себе сама не позаботится, она без нас — как без головы (без «крыши»), мы дали им имена, но этого мало, надо заставить их выучить их имена, вызубрить их, чтобы они у них отлетали от зубов, клювов, жабр, жал и всего остального, чтобы они все знали, как их зовут и для чего они предусмотрены, — из чего сделана курица? — из перьев — а внутри у нее что? — сердце. Пернатое сердце. Nice to meet you.[27] — Девушка, как вас зовут? — Меня не зовут, я сама прихожу. — А сколько времени? А свободного? — А время знает, что оно бывает свободным и несвободным? что для него не существует презумпции невиновности? несвободно — и все. Оно знает, что состоит из веков, годов, часов, секунд, гений всех времен и секунд, оно знает, что оно относительно, что оно только компонента пространства-времени и обозначается буквой t, или Т, или 1, если повезет? Время знает, что оно бывает прошедшим, настоящим и будущим, и еще настоящим продолженным, и прошедшим совершённым, но не совершенным? Впрочем, европейское время точно не знает. У них в языках для этого разные слова. «На полнолуние взять двенадцать свечей, поставить по кругу, зажечь в полночь, читать девять раз молитву Киприану, двенадцать раз „Святый Боже…, то же самое на ущерб и на новолуние». А Бог знает, что Он — Бог? Его об этом предупредили? Или просто нашли крайнего и теперь носятся со своими теодицеями и антропными принципами? Гуманисты. Бог слышал, что мы тут про Него говорим? Что мы тут вытворяем, прикрываясь Его именем? Кстати, Он знает свое имя? Если не знает, то пусть тоже учит. — Поела? вкусно? — да, спасибо маленькое — не за что — да, я тоже так думаю — не трогай посуду, может ты еще и в магазин сама пойдешь? сиди, стихи пиши. — А стихи знают, что они — творчество? Это еще не творение, но рядом. Когда к мастеру дзен пришел ученик и спросил его, как достичь просветления, мастер окунул его голову в воду и держал под водой, задыхающийся ученик стал вырываться, и тогда, в самый последний момент, мастер отпустил его со словами: когда ты будешь столь же яростно стремиться к просветлению, ты достигнешь его. Но как можно достигнуть недостижимого? Просветление, которое является целью — не просветление, а если это не цель — ты уже просветлен. Или еще нет? Как выяснить степень просветленности? Или сам факт наличия подобных вопросов является онтологической ошибкой? Вот для алкоголика просветление — не цель, он даже слова такого не знает, так он что же — просветленный? Может быть, Будда был пьян и поэтому не смог ничего ответить? У вас есть вопросы? У нас есть ответы. Слишком много ответов. Мы уже не знаем, что делать с таким количеством ответов, а они все прибывают и прибывают. Надо ввести карточную систему. Больше трех ответов в одни руки не давать. По будням. — Я очень спешу. У меня переговоры. Я высажу тебя на «Сухаревской», а там тебе по прямой. — А поцеловать? — Не заслужила. — «Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция ВДНХ, ха-ха-ха-ха…»