— Нет! — воскликнула она однажды вечером, когда, войдя в кухню, обнаружила, что чашки и тарелки, оставшиеся после завтрака, не составлены в посудомоечную машину. — Сегодня твоя очередь убирать в кухне, Саид!

Глаза Саида сузились. Похоже, все это превращается в фарс сродни тому, которые ему приходилось сносить в учебных марш-бросках в семнадцатилетнем возрасте!

— Стоит ли превращать нормальную жизнь в экстремальную? — негодуя спросил он. — Я уверен, даже обыкновенные пары нанимают прислугу!

Однако, взглянув в по-детски растерянные синие глаза Мей, которая стояла в другом конце кухни, похожая на яркое чудесное видение в своей короткой белой юбке и в обтягивающей алой блузке, Саид понял, что согласится со всем, что бы она ему ни сказала. Он подошел и заключил ее в объятия.

— Саид, нет!

— Скажи это так, чтобы я поверил.

— Нет! — не очень убедительно повторила Мей.

Он покачал головой и, взяв в ладони ее лицо, приблизил его к своему.

— О нет, я не верю, моя красавица, — пробормотал он и одарил ее поцелуем, на который Мей немедленно ответила.

Саид готов был целыми днями сжимать ее в объятиях, страстное желание не кончалось и не ослабевало. Мей была словно лихорадка в его крови, лихорадка, которую вскоре он должен будет изгнать. Должен.

— Пойдем в постель, — с жаром потребовал он.

— Нет!

— Нет? — Черные глаза сверкнули. Почему она говорит одно, в то время как ее тело буквально кричит о другом? — Хочешь, чтобы я сделал это прямо здесь, стоя?

Мей почувствовала слабость в ногах. Он невыносим! Непробиваем! Она любит его. О, как она его любит!

— Нет, — снова повторила она и с трудом заставила себя высвободиться из его объятий, понимая, что это, возможно, уже слишком. Но ведь речь идет о принципах! — Вернее, я хочу сказать «да», но только после того, как ты поставишь тарелки в посудомоечную машину!

— Если ты думаешь, что я позволю домашней рутине возобладать над чем-то очень важным в жизни, Мей, то ты глубоко заблуждаешься, — с шутливой угрозой сказал Саид и поцеловал ее.

Эту битву она проиграла — еще бы! — но поразительным было то, что это не особенно волновало Мей. Ее вообще ничто не волновало. Кроме смуглого любовника с душой поэта, который никогда не будет принадлежать ей по-настоящему.

Конечно, они выходили — как и любая нормальная пара. Если не считать того, что они ею не являлись, — и их выходы в свет делали это особенно очевидным. Куда бы они ни шли — в ресторан или в театр, — в нескольких шагах за Саидом всегда следовал невидимый, но весьма ощутимый телохранитель. Несколько раз они обедали с Джекки и Роем, и Мей ловила себя на том, что смотрит на семейный дуэт с глубокой завистью.

И каждое утро оба отправлялись на работу — как и любая обычная пара.

— Неужели тебе необходимо идти на эту работу? — сонным голосом спросил Саид как-то утром, когда было особенно трудно сопротивляться желанию весь день не выпускать ее из объятий.

— Разумеется! — твердо ответила Мей, пытаясь противиться соблазну. — А что, ты хочешь предложить мне «поддержку» отныне и до конца дней, Саид?

Он улыбнулся, зная, что вопрос задан в шутку. Его независимая Мей скорее будет мести улицы, чем примет от него деньги!

— Когда тебе будет угодно, — усмехнулся Саид. — В любой момент.

Для Мей стало большим открытием, что на какое-то мгновение это предложение показалось ей соблазнительным. Она вдруг представила, как чудесно было бы быть «содержанкой» Саида, и поспешила выйти из квартиры.

Каждый день Саид отправлялся в свой пентхаус в «Хилтоне», где присоединялся к Клайву, работающему с правительственными бумагами и разбирающему сообщения, которые приходили из Эль-Джара. А их приходило все больше и больше, и Саид все сильнее и сильнее ощущал на своих плечах грядущую ношу.

Головокружительные, наполненные удовольствиями недели неумолимо подходили к концу. Каждый вечер он получал отчеты о здоровье отца, и врачи уверяли его, что тот слаб, но стабилен. Но однажды Саид со стуком уронил телефонную трубку, и по его заострившемуся лицу Мей поняла, что неизбежное близится.

— Ты не хочешь поехать и повидаться с ним? — мягко спросила она.

Саид встретил ее обеспокоенный взгляд. Та же тревога отразилась и в его глазах, когда он подумал, что их фантастическая жизнь подходит к концу. Саид кивнул.

— Я еду в этот уик-энд. Как только заключу договор с немцами.

Сердце заныло, когда Мей услышала новые интонации в любимом голосе. Которых она предпочла бы не слышать никогда. Однажды в Эль-Джаре те же интонации смертельно напугали ее. Отчужденность. Запинаясь, она проговорила:

— И ты… ты можешь остаться там, полагаю?

Последовала долгая пауза.

— Это зависит…

— Пожалуйста, будь честен со мной, Саид! Иначе какой смысл во всем этом… — она тщетно пыталась описать то волшебство, которое происходило с ними в последние недели, — романе, если правда может уничтожить то, что действительно ценно?

— Романе? — задумчиво переспросил он и медленно кивнул. — Да. Возможно, мне придется остаться. И я не смогу взять тебя с собой, ты знаешь, Мей.

— Знаю. Я никогда и не рассчитывала на это.

— Да. — Она вообще не предъявляла к нему никаких требований, если не считать упрямой решимости добиться от него выполнения домашних обязанностей. Чувствовал бы он себя счастливее, если бы Мей казалась раздавленной? Рыдала? Умоляла его не уезжать или тайком перевезти ее в Эль-Джар и поселить в каком-нибудь доме?

Впервые в жизни Саид встретил женщину, которая не требовала от него слов любви и обещаний. Значит, Мей не нуждается в его эмоциональной поддержке? Или практический ум подсказывает ей, что слова ничего не значат? И имеют смысл только действия?

— Значит, мы должны получить от оставшихся двух дней все, что только возможно, — печально сказала Мей.

Он снова кивнул, жалея, что не может прогнать грусть из ее глаз.

— Давай начнем прямо сейчас.

Саид привлек ее к себе и поцеловал. И его потряс эмоциональный эффект, произведенный этим горько-сладким поцелуем…

Они сосредоточились на деталях, стараясь сделать свои последние часы идеальными, насколько это возможно. Блюда, которые они готовили, были их самыми любимыми блюдами; музыка, которую слушали, — самой волнующей и трогательной. А акт любви засверкал неизведанными прежде гранями — чувство неизбежной потери, которое оба испытывали, придало ему небывалую глубину и силу.

Она играла на его теле словно на прекрасно настроенной скрипке, извлекая стоны удовольствия прикосновениями своих рук и губ.

В день перед его отъездом они обедали в постели, и Мей как раз слизывала клубничный йогурт, который он пролил на покрытую шелковистыми волосами грудь, когда зазвонил телефон.

— Не обращай внимания, — сказал Саид, крепко зажмуривший глаза от удовольствия, которое доставлял ему язык Мей.

Она покачала головой и села на корточки. На ней была лишь невесомая ночная рубашка из алого шелка, которую Саид купил ей и с трудом заставил принять.

— Это может быть Эль-Джар, — прошептала она. — Возможно, новости о твоем отце.

Щемящее чувство вины заставило мгновенно забыть об удовольствии; Саид резко схватил телефонную трубку.

— Саид! — сказал он.

Как только он быстро заговорил по-арабски, Мей поняла; что дела очень плохи. Впрочем, боль, отразившуюся в черных глазах, она заметила еще раньше.

Он произносил слова незнакомым четким голосом, несколько раз кивал, и, когда положил трубку, Мей можно было уже не говорить, что случилось самое худшее.

— Твой отец умер? — дрожащим голосом спросила она.

Несколько мгновений Саид, ничего не отвечая, лишь покачивал головой. Неизбежное. Давно ожидаемое. И от этого не менее невыносимое.

— Да, — бесцветным голосом сказал он наконец. — Скоропостижно скончался час назад.

— Саид… — Она протянула к нему руку, но он спрыгнул с кровати и начал одеваться. — Я могу что-нибудь сделать? Хочешь, я позвоню Клайву?