– Глупости, ты чересчур старомоден.

– Может быть. Однако я слишком стар, чтобы отказываться от своих привычек.

– Ну, хорошо. А если я поляризую корпус перед тем, как мы взлетим, тогда как?

– Он будет совсем непрозрачным?

– Совершенно.

Граймс с сожалением взглянул на свое неуклюжее корыто и покорно пошел к едва заметному бортовому люку «помела». Стивенс последовал за ним. Они вошли внутрь и оседлали стержень.

– Держись, док, – посоветовал Стивенс. – Ты оглянуться не успеешь, как мы будем на месте. Твое корыто вряд ли делает больше пятисот миль, а до «Инвалидного кресла» все двадцать пять тысяч.

– А куда мне торопиться? – ответил Граймс. – Кстати, не называй дом Уолдо «Инвалидным креслом». Он этого не любит.

– Я запомню, – пообещал Стивенс. Он пошарил руками в воздухе, оболочка вдруг сделалась черной, спрятав сидящих внутри, а затем так же неожиданно засверкала как зеркало. Аппарат дрогнул и в одно мгновение скрылся из виду.

Уолдо Ф. Джонс, казалось, парил в воздухе в центре сферической комнаты. Собственно говоря, такое впечатление создавалось потому, что он действительно парил в воздухе. Его дом свободно вращался по орбите с периодом чуть более двадцати четырех часов. Вращался в абсолютном покое, поскольку Уолдо меньше всего нуждался в искусственной силе тяжести, создаваемой центрифугой. Он и Землю оставил только затем, чтобы избавиться от гравитации. За все семнадцать лет с тех пор как дом был построен и запущен на орбиту, у него ни разу не возникло желания спуститься вниз.

Здесь, в свободном парении внутри непроницаемой оболочки, он почти не чувствовал невыносимой прирожденной зависимости от своих немощных мускулов.

Ту малую силу, которая у него осталась, разумнее тратить на движение, нежели на борьбу с неумолимой, сокрушающей тяжестью земной гравитации.

Уолдо живо заинтересовался космическими полетами еще в ранней юности, заинтересовался не из-за желания исследовать темные глубины Вселенной, а скорее потому, что его мальчишеский, не по летам острый ум сразу увидел все преимущества, которые может дать невесомость. А чуть позже, лет в пятнадцать, он уже на равных сотрудничал с первыми разработчиками космических полетов, предоставив в их распоряжение систему управления, которой пилот мог пользоваться при двухкратной или даже трехкратной силе тяжести, едва касаясь кнопок и регуляторов.

Подобное изобретение не стоило Уолдо никакого труда: он лишь приспособил к новым условиям те устройства, которые помогали ему бороться с непреодолимым давлением в одно «g». Первая в истории ракета, совершившая успешный полет, была снабжена теми самыми реле, с помощью которых Уолдо пересаживался из кровати в инвалидное кресло.

Емкости торможения – непременный атрибут современных почтовых лунолетов – обязаны своим появлением плавучей цистерне, в которой Уолдо спал и принимал пищу до того, как сменил родительский дом на новое, единственное в своем роде жилище. Большая часть главных изобретений создавалась им для личного пользования и только потом была переработана в коммерческих целях. Даже комически напоминающие человека аппараты, получившие повсеместное распространение под именем «вальдо» – синхронные сдвоенные пантографы Уолдо Ф. Джонса, Патент № 296001437, новая серия, – прошли через множество изменений и дополнений в автомеханической мастерской Уолдо, прежде чем появились в массовом производстве. Первый из них, примитивный по сравнению с современными устройствами, теми, которые теперь можно встретить в любом магазине, на каждом заводе, фабрике или в сельской лавке, облегчал Уолдо работу на токарном станке.

Уолдо возмущало прозвище, которое публика дала этим машинам, оно казалось ему слишком фамильярным, однако он сдерживал себя, признавая коммерчески выгодным то, что его имя отождествляют с таким важным и полезным устройством.

Когда радио– и телекомментаторы стали называть космическое жилище «Инвалидным креслом», можно было ожидать, что хозяин жилища увидит в этом источник популярности. То, что подобного не произошло, то, что новое прозвище вызывало в нем ярость, следует отнести на счет одного характерного для Уолдо факта: он отказывался считать себя калекой.

Он относился к себе не как к калеке, но как к сверхчеловеку, поднявшемуся на новую ступень развития, как к существу, которое возвышается над всеми остальными и поэтому перестало нуждаться в грубой силе голых обезьян. В его представлении развитие происходило следующим образом: сначала обезьяны, обросшие шерстью, затем голые обезьяны и, наконец, Уолдо. Шимпанзе, у которого и мускулы-то едва заметны, может выжать одной рукой целых полторы тысячи фунтов. Уолдо сам это проверил, раздобыв обезьяну и хладнокровно раззадорив ее. Сильный и здоровый мужчина способен осилить одной рукой полторы сотни фунтов. Уолдо же, как ни напрягал мускулы, никогда не переходил за отметку пятнадцати фунтов.

Неважно, истинным или ложным был сам по себе напрашивавшийся вывод, Уолдо верил и опирался на него в своих рассуждениях. Люди – лишь отребье с переразвитыми мускулами, безволосые обезьяны. В нем жило чувство десятикратного превосходства над ними, и он не собирался останавливаться на достигнутом.

Свободное парение не мешало активной деловой жизни. На Землю он никогда не спускался, но все дела вел на Земле. Кроме управления множеством собственных предприятий, ему как инженеру, который специализируется на аналитической механике, приходилось давать регулярные консультации. Вокруг него всегда висели атрибуты профессии. Перед глазами находился экран цветного стереофонического видеофона размером четыре на пять метров, который покрывали две координатные сетки – полярная и декартова. Другой экран, поменьше, висел выше и чуть правее первого.

Оба аппарата были снабжены записывающими устройствами, которые для удобства размещались в соседней комнате.

С меньшего экрана смотрели два мужских лица.

Большой видеофон показывал внутренний вид обширной мастерской, размером напоминавшей ангар. На переднем плане виднелся, почти в натуральную величину, токарный станок, который обрабатывал большую болванку. Возле него, едва сдерживая раздражение, топтался рабочий.

– Он – лучшее из того, что вы имеете, – констатировал Уолдо, обращаясь к двум мужчинам на меньшем экране. – Конечно, он несколько неуклюж и совершенно не приспособлен к квалифицированному труду, но все же его интеллектуальный уровень повыше, чем у всех остальных идиотов, которых вы называете механиками.

Рабочий посмотрел вокруг, пытаясь определить, откуда исходит голос. Было ясно, что он слышит Уолдо, но никакого видеоустройства поблизости нет.

– Это вы обо мне, что ли, треплетесь? – грубо спросил он.

– Ты не так меня понял, дружище, – мягко сказал Уолдо. – Я собирался сделать тебе комплимент. Видишь ли, я питаю кое-какую надежду вложить в твою голову навыки точной работы. А потом мы попросим тебя научить своих приятелей-кретинов. Перчатки, пожалуйста.

Возле рабочего, подсоединенная к обычному пульту, находилась пара основных вальдо, напоминавших обыкновенные перчатки по локоть длиной. Они были подвешены в удобном положении и двигались одновременно с другой парой, расположенной непосредственно перед Уолдо. Вторичные вальдо, чьими действиями Уолдо мог управлять с помощью своих перчаток, висели возле станка в том месте, где обычно находятся руки рабочего.

Приказание Уолдо относилось к основной паре. Механик взглянул на нее, но не двинулся с места.

– Я не стану выполнять приказы того, кого не вижу, – решительно сказал он, посмотрев при этом куда-то в сторону.

– Ну же, Дженкинс, – вмешался один из мужчин на меньшем экране.

Уолдо вздохнул.

– У меня нет ни времени, ни желания заниматься наведением дисциплины в мастерской. Джентльмены, пожалуйста, поверните ваш экран так, чтобы наш обидчивый друг мог меня видеть.

Вскоре лицо рабочего появилось также и на заднем плане меньшего экрана.

– Ну, так лучше? – мягко поинтересовался Уолдо.