Рабочий утвердительно пробормотал что-то неразборчивое.

– Тогда начнем. Как тебя зовут?

– Александр Дженкинс.

– Хорошо, Алекс, – перчатки.

Дженкинс вставил руки в вальдо и замер. Уолдо надел свою основную пару. Все три пары, включая вторичные вальдо, установленные перед станком, пришли в движение. Дженкинс закусил губу, словно испытывал неприятные ощущения оттого, что его руками управляет кто-то другой.

Уолдо плавно сжимал и разжимал пальцы. Две другие пары вальдо точно и синхронно копировали движения первой.

– Почувствуй движение, Алекс, – наставлял Уолдо, – Мягче, мягче, пусть вместо тебя работают твои мускулы.

Затем он начал совершать движения по заданной программе. Вальдо у станка двинулись вверх, включили двигатель и изящно, аккуратно продолжили обработку болванки. Одна механическая рука опустилась, подрегулировала верньер, а тем временем другая увеличила подачу масла на резец.

– Главное, Алекс, ритм. Не нужно никаких рывков, никаких резких движений. Старайся повторять за мной.

С обманчивой легкостью болванка приняла нужную форму и оказалась кожухом для обыкновенной трехходовой колыбели. Зажимы патрона разошлись, готовая деталь упала на конвейер, а ее место заняла новая заготовка.

С неспешной сноровкой Уолдо вновь принялся за работу, перебирая пальцами внутри своих вальдо с силой, величина которой не превышала и одной унции.

Однако две пары вальдо, ожидавших приказаний за тысячи миль внизу, послушно повторяли его движения и создавали давление, которого было достаточно для тяжелого ручного труда.

На конвейер упала новая деталь, затем еще несколько, и Дженкинс, хоть от него никто не требовал самостоятельных действий, почувствовал усталость от постоянных попыток предугадать и повторить движения Уолдо. Пот капал у него со лба, катился по носу и собирался у подбородка. В промежутке между двумя болванками он неожиданно вынул руки из вальдо.

– Хватит, – заявил он.

– Еще одну, Алекс. У тебя начало получаться.

– Нет.

Рабочий повернулся, собираясь уйти, Уолдо сделал резкое движение, настолько резкое, что почувствовал усталость даже в своем невесомом состоянии. Стальная рука вторичных вальдо схватила Дженкинса за запястье.

– Не торопись, Алекс.

– Отвяжись!

– Полегче, Алекс, полегче. Ты будешь делать то, что я тебе скажу.

Стальная рука неумолимо сжималась и выкручивала кисть рабочего. Уолдо пустил в ход всю свою силу, способную на давление в две унции.

Дженкинс захрипел. Единственный оставшийся зритель, – второй ушел сразу после начала урока, – произнес: – Однако, мистер Джонс!

– Заставьте его работать или выгоните вон. Вы знаете условия контракта.

Неожиданно, с подачи Земли, связь прервалась. Когда через несколько секунд изображение появилось вновь, Дженкинс был по-прежнему мрачен, но уже более покладист. Уолдо принялся за работу, как будто ничего не произошло.

– Еще раз, Алекс.

По окончании урока Уолдо приказал: – Повторишь пройденные движения двадцать раз и замеришь время. Надеюсь, брака не будет, Алекс.

Он выключил большой экран и повернулся к зрителю на меньшем видеофоне.

– Завтра в это же время, Макнай. Результат вполне удовлетворителен. Со временем мы сделаем из этого сумасшедшего дома современный завод.

Не прощаясь, он отключился.

Уолдо довольно спешно закончил разговор по той причине, что уже некоторое время краем глаза наблюдал за сообщениями, которые появлялись на информационном табло. К его дому приближался летательный аппарат. Само по себе это не могло показаться странным: туристы постоянно пытались проникнуть к нему и натыкались на автоматическую систему защиты. Но этот аппарат знал условный сигнал и уже подлетал к плоскости стыковки. Уолдо узнал «помело», но номера были ему незнакомы. Разрешение выдано во Флориде.

Кто из его знакомых мог иметь флоридские номера?

В тот же миг он понял, что никто из тех, кто владеет условным сигналом, – а таких было совсем немного, – не может иметь ничего общего со Флоридой. В нем вновь заговорила подозрительность, никогда не покидавшая его во взаимоотношениях с внешним миром. Он включил систему, которая позволяла с помощью вальдо приводить в движение совершенно противозаконные, но крайне эффективные смертоносные средства внутренней защиты дома. Приближавшийся аппарат был непрозрачным, что также внушало подозрения.

В поле зрения показался моложавый мужчина. Уолдо внимательно изучил этого человека. Незнакомец.

Разве что лицо смутно знакомое. Унция давления в перчатках – и этого лица никто больше не увидит.

Однако Уолдо умел сдерживать чувства, умел обуздывать себя. Мужчина повернулся, словно желая помочь выйти другому пассажиру. Так и есть, появился и другой. Дядюшка Гас! Однако старый болван притащил с собой незнакомца. Ему бы следовало быть поосторожнее. Он же знает, как Уолдо относится к чужакам!

Тем не менее он открыл внешний клапан шлюза и впустил их внутрь.

Гас Граймс двигался по переходу, перебираясь от одного поручня к другому, и часто дышал, как делал всегда, когда находился в невесомости. «За диафрагмой, – говаривал он, – проследить никогда не помешает». Стивенс, юркий, как сурок, следовал за ним, испытывая невинную гордость от того, что так уверенно ведет себя в космосе. Граймс остановился в центре приемного отсека, отдышался и обратился к стоящей там человекоподобной кукле: – Привет, Уолдо.

Кукла едва заметно повела головой.

– Здравствуй, дядя Гас. Как жаль, что ты не позвонил перед тем, как зайти. Я бы приготовил твой специальный ужин.

– Ничего страшного, Уолдо. Мы не собираемся долго задерживаться. Позволь представить тебе моего друга, Джимми Стивенса.

Кукольное лицо повернулось к Стивенсу.

– Здравствуйте, мистер Стивенс, – учтиво произнес голос. – Добро пожаловать в «Вольную обитель».

– Здравствуйте, мистер Джонс, – ответил Стивенс, с удивлением рассматривая куклу.

Она удивительно походила на живое существо. В первый момент Стивенс принял ее за человека. «Разумное факсимиле». Теперь он вспомнил, что слышал о кукле раньше. Очень немногие лично встречались с Уолдо, разве только на экране видеофона. Те, у кого были дела в «Инвалидном кресле», – то есть в «Вольной обители», нужно всегда помнить об этом, – те, кто прилетал в «Вольную обитель», слышали лишь голос и видели этот муляж.

– Ты обязательно должен остаться на ужин, дядя Гас, – продолжал Уолдо. – Ты не так уж часто меня навещаешь, чтобы так вот взять и уйти. Я прикажу приготовить что-нибудь особенное.

– Что ж, может, мы и останемся. Не беспокойся насчет меню. Ты же знаешь, я могу съесть черепаху вместе с панцирем.

Стивенс поздравил себя с тем, что ему в голову пришла замечательная идея: попасть сюда через дока Граймса. Еще и пяти минут не прошло, а Уолдо уже настаивает, чтобы они остались на ужин. Добрый знак.

Он не обратил внимания на тот факт, что Уолдо адресовал свое приглашение одному лишь Граймсу и только Граймс говорил за двоих.

– Где ты там, Уолдо? – снова заговорил Граймс. – В лаборатории?

Он указал в том направлении, куда собирался пойти, – Не беспокойся, не беспокойся, – поспешил остановить его Уолдо. – Думаю, тебе будет удобней там, где ты сейчас. Я только придам отсеку вращение, чтобы ты мог сесть.

– Что с тобой, Уолдо? – раздраженно спросил Граймс, – Ты же знаешь, мне не нужна сила тяжести. И я не собираюсь сидеть в компании этой куклы. Я хочу видеть тебя.

Стивенс был несколько удивлен настойчивостью старика. Ему казалось вполне естественным, что Уолдо предложил включить ускорение: невесомость начинала слегка раздражать.

Уолдо довольно долго хранил молчание, и Стивенс почувствовал неловкость. Наконец Уолдо холодно произнес:

– Дядя Гас, ты же сам понимаешь, что об этом не может быть и речи.

Вместо того чтобы ответить, Граймс взял Стивенса за руку.

– Пойдем, Джимми. Нам пора.

– Почему, док? Что случилось?