Холмы по ту сторону озера были очень красивы, а за ними возвышались заснеженные горы. Весь день шел дождь, но теперь, словно неожиданное чудо, небеса внезапно посветлели, и все стало живым, радостным и безмятежным. Цветы были ярко-желтыми, красными и темно-фиолетовыми, и капли дождя на них были подобны драгоценным камням. Это был самый прекрасный вечер, наполненный светом и блеском. Люди вышли на улицы, а вдоль озера кричали от смеха дети. Во всем этом движении и суматохе была очаровывающая прелесть и удивительное, все охватывающее умиротворение.

На длинной скамье, стоящей перед озером, нас было несколько. Какой-то мужчина говорил довольно громким голосом, и было невозможно не подслушать то, что он говорил своему соседу.

«В такой вечер как сегодня хотел бы я оказаться где-нибудь подальше от этого шума и суеты, но моя работа удерживает меня здесь, и я ее ненавижу».

Люди кормили лебедей, уток и нескольких отбившихся от стаи чаек. Лебеди были чисто белыми и очень изящными. На воде сейчас не было ряби, и холмы на другой стороне озера были почти черными, но горы за холмами сверкали из-за заката, а яркие облака позади них казались пылающе живыми.

«Не уверен, что я понимаю вас, — начал мой гость, — когда вы говорите, что знания нужно отложить в сторону, чтобы понять истину». Он был пожилым человеком, много путешествовал и много читал. Он провел год или около того в монастыре, объяснил он, и бродил по всему миру, от порта до порта, работая на судах, экономя деньги и собирая знания. «Я не подразумеваю простые книжные знания, — продолжал он, — я подразумеваю знания, которые накопили люди, но которые не попали на бумагу, таинственные обычаи, не записанные на манускрипты и священнописания. Я немного практиковал оккультизм, но мне он всегда казался довольно-таки глупым и поверхностным. Хороший микроскоп — это куда более выгодно, чем ясновидение человека, который видит метафизические вещи. Я прочел книги некоторых из крупных историков с их теориями и их видением, но… Наделенный превосходным умом и способностью накапливать знания человек должен быть способен делать много добра. Я знаю, что это не модно, но во мне есть закрадывающееся принуждение преобразовать мир, но знания — это моя страсть. Я всегда был страстным человеком по отношению ко многому, и теперь меня смущает мое побуждение знать. На днях я прочитал кое-что из ваших работ, что заинтриговало меня, и когда вы сказали, что должна быть свобода от знания, я решил прийти и увидеться с вами не как последователь, но как любопытствующий».

Следовать за другим, каким бы ученым или благородным он ни был, означает блокировать всякое понимание, не так ли?

«Тогда мы сможем говорить свободно и со взаимным уважением».

Если позволите спросить, что вы подразумеваете под знаниями?

«Да, для начала это хороший вопрос. Знания — это все, чему человек научился через опыт, это то, что он накопил благодаря изучению, через столетия борьбы и боли, во многих областях стремлений как научных, так и психологических. Поскольку даже самый великий историк интерпретирует историю согласно его изучению и настрою, так что и обычный ученый, подобно мне, может перевести знание в действие либо „хорошее“, либо „плохое“. Хотя в данный момент нас не интересует действие, оно неизбежно связано со знаниями, которые являются тем, что человек испытал или чему научился через мысль, через медитацию, через страдания. Знания обширны, они не только записаны в книгах, но и существуют в индивидуальном, также как в коллективном или расовом сознании человека. Научная и медицинская информация, техническое „ноу-хау“ материального мира внедрены преимущественно в сознание западного человека, тогда как сознанию восточного человека присуща большая чувствительность к духовности. Все это является знанием, охватывающим не только то, что уже известно, но и то, что обнаруживается изо дня в день. Знания — это нескончаемый процесс, процесс постоянного прибавления, нет ему никакого конца, и поэтому то, что человек ищет, может быть бессмертно. Поэтому я не могу понять, почему вы говорите, что всякое знание нужно отложить, если мы хотим понимания истины».

Разделение между знанием и пониманием искусственно, на самом деле его не существует. Но чтобы быть свободным от этого разделения, что означает чувствовать различие между ними, мы должны выяснить, что же является наивысшей формой размышления, иначе будет беспорядок.

Начинается ли размышление с умозаключения? Неужели размышление — это движение от одного умозаключения к другому? Может ли быть размышление, если размышление активное? Разве наивысшая форма размышления не пассивна? Не всякое ли знание — это накопление определений, умозаключений и активных утверждений? Активная мысль, которая основана на опыте, является всегда результатом прошлого, и такая мысль никогда не сможет раскрыть новое.

«Вы утверждаете, что знания — это вечно в прошлом, и что мысль, возникшая из прошлого, должна неизбежно затмить восприятие того, что можно назвать истиной. Однако, без прошлого, без памяти мы бы не смогли узнать этот объект, который мы условились называть стулом. Слово „стул“ отражает умозаключение, к которому пришли с общего согласия, и всякое общение прекратилось бы, если такие умозаключения не были приняты как должное. Большая часть нашего размышления основана на умозаключениях, на традициях, на опытах других, и жизнь была бы невозможна без наиболее очевидных и неизбежных из этих умозаключений. Конечно, вы не имеете в виду, что нам надо избавиться от всех умозаключений, всех воспоминаний и традиций?»

Пути традиции неизбежно ведут к посредственности, и ум, пойманный в ловушку традиции, не может почувствовать то, что истинно. Традиция может быть однодневной, или же она может датироваться тысячелетиями. Это было бы явно абсурдно со стороны инженера отбросить технические знания, которое он получил благодаря опыту тысячи других. А если пробовать отбросить память о том, где живешь, то это только будет означать невротическое состояние. Но накопление фактов не приведет к пониманию жизни. Знания — это одно, а понимание — это другое. Знание не ведет к пониманию, но понимание может обогащать знания, и знания могут служить инструментом понимания.

«Знания необходимы, их не следует презирать. Без знаний не могли бы существовать современная хирургия и сотни других чудес».

Мы не нападаем на знания или защищаем их, а пытаемся понять проблему целостно. Знания — это только часть жизни, а не вся она, и когда эта часть приобретает всепоглощающую важность, чем это грозит нам сейчас, тогда жизнь становится поверхностной, глупой рутиной, из которой человек стремится убежать через какую-либо форму отвлечения внимания и суеверия с плачевными последствиями. Простое знание, каким бы обширным и искусным оно ни было, не решит наши человеческие проблемы. Допускать то, что оно решит, означает навлечь на себя расстройство и страдание. Необходимо кое-что намного более глубокое. Можно знать, что ненависть бесполезна, но освободиться от ненависти — это совершенно другое дело. Любовь — это не вопрос знания.

Итак вернемся, активное размышление — это вовсе не размышление, это просто видоизмененное продолжение того, о чем думали раньше. Время от времени его внешняя форма может изменяться в зависимости от принуждений и давлений, но ядро активного размышления — это всегда традиция. Активное размышление — это процесс соответствия, и ум, который приспосабливается, никогда не сможет находиться в состоянии открытия.

«Но может ли быть отвергнуто активное размышление? Разве оно не необходимо на определенном уровне человеческого существования?»

Конечно, но вся проблема не в этом. Мы пытаемся выяснять, может ли знание стать помехой для понимания истины. Знания необходимы, так как без них нам пришлось бы начинать снова и снова в некоторых областях нашего существования. Это довольно просто и ясно. Но помогут ли нам накопленные знания, даже пусть обширные, понять истину?