Однако местность, по которой проезжал Таргитай, продолжала оставаться пустынной, что несколько смутило странника, По сведениям гирканских купцов, в это время года уже сразу после переправы через Джаих можно было встретить приграничные кочевья даев, исседонов, иирков и других местных племен, с нетерпением ожидавших приезда торговых караванов с юго-востока, Но теперь в этих местах, некогда оживленных, царили безлюдье и тишина. Какая-то напряженность чувствовалась в молчании природы. Казалось, невидимые глаза загадочных существ зорко наблюдают за дерзким пришельцем.

Таргитай ехал все дальше, и в душу его постепенно вкрадывалась тревога. Он мучительно гадал, что же заставило опустеть привольные кочевья в разгар короткого северного лета? Был ли то мор или нападение неведомого врага?

Неожиданно на горизонте замаячило что-то черное, а ветер донес резкий, тревожный запах. Молодой воин весь напрягся, учуяв этот столь знакомый ему аромат степной беды. Гарь! Похоже, что впереди лежало разоренное и выжженное дотла кочевье. Выхватив из ножен обоюдоострый кхитайский меч, Таргитай пустил коня галопом.

Вскоре взору юноши предстала печальная картина: несколько черных пепелищ, оставшихся на месте стоявших кругом шатров. Рядом лежали давно остывшие трупы. Причем над телами, похоже, основательно поработал какой-то злобный и невероятно жестокий враг. И, судя по ранам, оставленным на трупах, враг этот не был человеком.

Вырванные куски плоти. Обезображенные тела. Раздавленные всмятку черепа. Лишь у одного из покойников чудом уцелело лицо: это был коренастый мужчина лет сорока, в одежде из беличьих шкурок, широких шароварах и войлочных сапогах. На голове его красовалась остроконечная войлочная шапка, отороченная лисьим мехом, похожая на те, что носят гирканцы, но на этой сразу же бросались в глаза по-чудному прикрепленная сзади пара лисьих хвостов. Широкое, смуглое, чернобровое лицо убитого было неестественно запрокинуто — и немудрено, ибо голова была почти отделена от туловища жуткой рваной раной, зиявшей на месте горла. На лице обладателя хвостатой шапки застыло выражение смертельного ужаса.

Тлен уже коснулся мертвецов, но удивительное дело, ни одной мухи не вилось над ними, и, ни один охотник до падали — будь, то шакал, волк, ворон или стервятник — даже не приблизился к трупам. Словно само место это было проклятым.

Трупов было не так уж и много, не больше десятка, в то время, как в погибшем кочевье явно обитало большее количество людей. Причем все до единого тела были мужскими. Следовательно, рассудил Таргитай, успокаивая дрожащего коня, женщины, дети, подростки и уцелевшие мужчины уведены в плен некими злобными монстрами. В том же, что нападение совершили не люди, Таргитай и не сомневался.

Он стал внимательно изучать следы, надеясь встретить отпечатки раздвоенных копытцев или трехпалых ступней рептилий,— вещий сон все не шел у него из головы. Но, кроме слабых очертаний подошв войлочных сапог, он ничего не увидел. Неведомый враг не оставил следов на земле!

В бессильной ярости Таргитай воздел голову к Вечному Небу, и с уст его уже готовы были сорваться самые страшные проклятия, обращенные к богам, этим равнодушным небожителям, спокойно взиравшим на творимые внизу злодеяния… И, словно в ответ на его немой упрек, с неба донеслись странные звуки — то ли вороний грай, то ли чей-то злорадный хохот. Женский хохот, который мог принадлежать только ведьме.

Таргитай в изумлении всмотрелся в небо, и его зоркие глаза уловили где-то далеко, у самых облаков, едва различимые в лучах солнца смутные точки. Точно птичья стая кружила над местом кровавого побоища.

Точки стали заметно расти в размерах, приобретать определенные очертания, приближаясь к земле. Наконец синеву небосклона прочертил клин ритмично взмахивающих мощными крыльями крупных птиц, гусей или лебедей. Уже явственно виднелись изогнутые длинные шеи, сверкала на солнце белизна оперений... Но было что-то неправильное в этих птицах, что-то зловещее и пугающее. Через пару мгновений Таргитай понял, что именно.

Пернатые существа опустились совсем низко, одно из них неожиданно устремилось к нему, и юноша в ужасе узрел в ореоле развевающихся волос искаженное ненавистью и хищной злобой лицо с раскосыми, пылающими глазами, вывернутыми наружу ноздрями, волчьим оскалом разверстой пасти, из которой высовывался раздвоенный змеиный язык. Крылатая дева летела прямо на него, вытянув вперед жилистые длинные руки, украшенные острыми, кривыми когтями.

— О, Папай-громовержец!— выдохнул Таргитай, выставляя вперед свой меч.— Девы-Лебеди!

Так вот какой враг опустошил эти земли! Страшные Девы-Лебеди, крылатые гарпии, наводившие ужас на жителей севера! Создания, о которых даже бывалые гирканские купцы рассказывали шепотом, сотворяя при этом знаки, отвращающие демонов!

Ну что ж, Таргитай не будет покорно ждать, пока крылатая девица сама подлетит к нему и вопьется в плоть своими когтями-кинжалами. Он видел, какие раны оставляют легкокрылые красавицы, и мог лишь уповать на крепость кованных искусными агадейскими мастерами доспехов, носивших гордое название чешуя Нергаяа. И еще на свою резвость и воинское мастерство.

Да! На этот раз гарпиям попался отнюдь не испуганный, суеверный, застигнутый врасплох пастух, вооруженный одной лишь камчой или, в лучшем случае, ножом! Когда первая из лебедиц, исторгая змеиное шипение из глотки, со всего маху налетела на Таргитая, намереваясь впиться в его тело когтями и зубами, ее встретило сверкающее голубизной острие заговоренного кхитайского меча с насеченными по всей длине лезвия магическими иероглифами. Молнией грозного Папая метнулся волшебный меч — и продолжавшая шипеть, чудовищная кудлатая голова, разбрызгивая кровь, слетела с изящной шеи. Но обезглавленное тело не унималось. Мускулистые руки впились в горло воина (его спасла стальная рубаха с глухим воротом), мощные крылья судорожно били, норовя ослепить и запутать, а длинная шея извивалась в конвульсиях продолжая выталкивать струи черной крови прямо в лицо Таргитая.

— Эрлик тебя раздери, проклятая!— в ярости вскричал воин, с трудом отбиваясь от истекающего кровью трупа.

Товарки убитой демоницы, пронзительно крича, вились над головой Таргитая. Но принц даже и не надеялся, что те обратятся в бегство. Жестокий разум светился в хищных глазах гарпий. Было очевидно, что Девы-Лебеди лишь сменят тактику нападения и продолжат свое кровавое дело.

Таргитай быстро прикинул, как вести дальнейший бой. Ускакать прочь и спастись бегством нечего и надеяться — гарпии не отпустят его живым. Броситься на них с боевым кличем и погибнуть в бою? Это была смерть, достойная мужчины, но Таргитай пока не собирался на вечный покой. Прежде чем ступить на неведомые земли Серых Равнин, он хотел раздать кое-какие старые должки.

Наконец лебедицы с истошным воплем перешли в атаку. Теперь они не нападали поодиночке, а, грозно шипя, подлетали сразу со всех сторон, стараясь поразить врага. Лишь резвость обученного скакуна и ловкость самого Таргитая, вертевшегося с конем на одном месте и еле успевавшего мечом и пикой отбивать тянущиеся к нему со всех сторон когти и пасти, до поры спасали его.

Гарпии были явно обозлены: впервые им встречалась такая строптивая жертва. Но Таргитай сам привык быть охотником и не собирался никому уступать эту роль. Меч в правой руке описывал вращательные движения над головой, выделывая самые невероятные восьмерки и петли,— и каждый взмах исторгал злобное шипение из глоток демониц, оставлял алые полосы на белоснежных перистых телах, а то и просто окровавленную культю на месте руки, крыла или головы. Копьем Таргитай одновременно фехтовал — легко, играючи, как зингарский гранд своей изящной шпагой,— и колол стремительно и точно, как гиперборейский мореход, гарпунящий кита, или кушит, метающий ассегай в антилопу.

Юный принц был великолепен. В нем гармонировали гирканская прирожденная ловкость с древним кхитайским боевым искусством,— Тан У успел поделиться со своим воспитанником некоторыми знаниями, полученными им в молодости в Замке Голубых Орхидей. И сейчас Учитель мог бы по праву гордиться им.