На улицах Аргаима все так же оживленной была торговля и на золото, добываемое из Страны Аримаспов. На него по-прежнему был высокий спрос. Но старожилы Аргаима со скрытым неудовольствием отмечали, что товарооборот за последние двадцать лет упал, чуть ли не вдвое, и с каждым годом все меньше караванов прибывает из Гиркании, а на товары, привозимые купцами, невероятно выросли цены.

Над Страной Городов замаячил призрак гибели, грозивший смутой, мятежами, голодом, болезнями, иноземными вторжениями и полным развалом. Однако правительство Шульги и Заркума это мало трогало: первый проводил время в бесконечных пирах, охотах и среди наложниц в гареме, а бывший служитель Эрлика — ныне Верховный жрец Культа Уту был занят познанием все новых и новых тайн некромантии, тауматургии и прочих колдовских искусств. Именно благодаря его экспериментам страну наводнили всевозможные демоны, вызванные из потусторонних миров, но его это не волновало вовсе.

На юго-восточных рубежах свирепствовали гарпии, некогда ютившиеся в ледяных пустынях Патении, далеко за дремучей тайгой. Теперь редкий купец мог рискнуть добраться до Аргаима, да и местные жители в ужасе покидали родные края и бежали в центр страны. Но жуткие демоницы поставляли Заркуму жертв для его дьявольских опытов — и потому продолжали бесчинствовать.

Заркум бегло осмотрел городские кварталы. Все как всегда: гвардейцы охраняют покой властей, купцы торгуют, мелькают охряные и багряные туники жрецов Уту и Эрлика, зорко выискивающих крамолу. Народ все так же забит, покорен и нищ.

Сделав пассы над зеркалом, колдун вызвал изображение Пасиртайской степи, начинавшейся почти сразу же за городскими стенами. Здесь было беспокойно: куда ни кинь взгляд, виднелись шатры, редко богатые, тканые из белоснежной верблюжьей шерсти, а в основном — маленькие, с прорехами в грязном, свалявшемся войлоке. Повсюду горели костры, бегали полуголые ребятишки и оборванные женщины. Каждый свободный участок земли был занят пасущимся скотом, изрядно отощавшим на скудных кормах.

Но и этих жалких пастбищ с каждым днем становилось все меньше и меньше. Люди все прибывали и прибывали к столице, спасаясь от чудовищ, опустошавших их привольные земли. Между беженцами, которых стража даже и не пропускала за городские ворота, постоянно вспыхивали отчаянные ссоры, порой выливавшиеся в настоящие кровавые стычки. Голод и нужда превратили людей в свирепых псов.

Заркум угрюмо ухмыльнулся,— все складывалось как нельзя лучше для его планов. Голодным и нищим сбродом легче управлять, чем ленивыми и сытыми пастухами, в любой момент готовыми забыть про своих властителей и, наплевав на интересы государства, разбежаться по степи. Ну а эти — медленно тлеющий костер недовольства и копящейся злобы. И лишь только ветер подует в нужном направлении, по всей Гирканской степи, до ее восточных и южных пределов, запылает пожар войны.

Заркуму оставалось лишь заботливо раздувать эти искусно добытые им угольки — будущие языки пламени. И беречь,— как бы ни подул случайный ветер с другой стороны. А иначе пожар спалит его самого дотла. Колдун был готов ко всему. Он знал, что рано или поздно найдутся подстрекатели, готовые во всем обвинить верховную власть. Но страх был ему неведом. Он был уверен, что в нужный момент растопчет любого, кто осмелится выступить против него.

Поэтому он даже криво усмехнулся, когда в зеркале, на крохотном пятачке утоптанной земли, между тесно стоящими шатрами, вдруг появился странный старик. Невероятно ветхое, залатанное рубище служило ему одеждой, полуистлевшая, остроконечная шапка была вся увешана амулетами и талисманами. Старец был согнут в три погибели, и его дрожащая, узловатая, почти черная рука с трудом опиралась на затейливо украшенный причудливым орнаментом посох. Лицо старика, напоминавшее хорошо пропеченное яблоко, обрамляла густая грива седых волос, а из-под бровей пытливо глядели удивительно умные, живые глаза.

Выйдя на середину импровизированной площади, старец воздел корявые коренья дряхлых рук к небу и, потрясая посохом, стал громогласно взывать к богам. Люди, сидевшие у костров или бесцельно шатавшиеся вокруг, замерли, с любопытством ожидая продолжения. А нищий, помянув Уту, Папая, Денгирмах-Инанну, Энлиля и Вечное Небо — Тэнгри, обратился к собравшимся с пламенной речью:

— Слушайте, Дети Гор и Степей! Вот уже много лет прекрасную Страну Городов терзают хищные гиены. Убийцы правят тобой, о народ Даев, Исседонов, Иирков и Кемеров! Подлый изменник Шульга своей сальной задницей вот уже двадцать лет оскверняет Священный Хрустальный Трон, доставшийся ему ценой предательства. А его настоящий хозяин — черный колдун Заркум — уничтожил правящий род Колаксая. Но напрасно считают они, будто власть их незыблема! Шульга уверен, что он — единственный представитель древней династии Анахарсидов, имеющий право на трон Колаксая. Но настанет великий день,— я предрекаю, о люди! — и вернется в Страну Городов подлинный правитель!

Народ заволновался. В толпе раздались возбужденные восклицания, блеснула сталь клинков. А старец, выдержав паузу, торжественно закончил:

— Принц Таргитай — вот подлинный наш владыка! Напрасно думают, что наследник погиб двадцать лет назад! Он жив и скоро вернется в Страну Городов, чтобы сбросить подлого Заркума и его ставленника! С ним придет великий воитель с Запада, каких еще не видел свет! Люди, слушайте мое предсказание! Милость богов с нами! Освободитель уже на пути в Аргаим!

Последние слова вещуна потонули в общем ликующем крике.

Возбужденная толпа в любой момент могла превратиться в мятежное войско. И боевой клич сорвался с губ сотен обозленных людей:

— Таргитай! Долой Заркума! Долой Шульгу!

Лицо колдуна перекосилось: такого он не ожидал. Дрожащей рукой он схватил бронзовый кхитайский колокольчик в виде человеческого черепа и резко позвонил.

Дверь тут же распахнулась, и на пороге появилась целая толпа придворных, военачальников, жрецов. Вся эта клика терпеливо дожидалась у дверей, пока их властелин предавался занятиям магией. Налитые кровью глаза Заркума скользнули по их замершим в почтительном, сдержанном испуге жирным лицам и остановились на грузном, рослом мужчине в золоченых доспехах. Тот незамедлительно приблизился к магу.

— Вот, полюбуйся, Ишпак!— прошипел, брызгая слюной, Заркум, указывая в зеркало.

Главнокомандующий войсками Сакалибы, начальник городской стражи и командир гвардии Серебряных Грифов нагнулся над волшебным прибором и стал внимательно разглядывать происходящее за городскими стенами. Смуглое лицо его вытянулось и побелело.

— Взять живьем дерзкого шаманишку!— отрезал Заркум.

Тотчас же все его окружение исчезло из комнаты,— свита знала норов своего повелителя. Задержав пару стражников, Заркум указал носком сапога на скорченное тело раба:

— Убрать эту падаль!

Он дохнул на поверхность зеркала, и изображение замерло на стекле, запечатлев образ возмутителя спокойствия. Отшвырнув зеркало в сторону, Заркум порывисто встал и начал прохаживаться от стены к стене, пытаясь успокоиться.

... Он слишком рано оторвался от магического экрана и не счел нужным понаблюдать за тем, что происходит на дальних подступах к Аргаиму.

Как раз в этот момент из ущелья, по которому проходил перевал через Главный хребет Рипейских rop, на последний горный уступ вышли два запыленных путника. Пасиртайская степь расстилалась перед Конаном и Таргитаем, и в центре ее — великое, солнечное колесо Аргаима Трехстенного...

Огромный город лежал перед двумя запыленными путниками. Конан и Таргитай замерли в восхищении у края горной тропы, разглядывая величественную панораму. Бесконечный переход через Главный Хребет наконец-то завершился. Позади были холодные ночи в древних пещерах. Во время одной из таких ночевок друзьям пришлось схлестнуться с огромным пещерным медведем, который отнюдь не рад был незваным гостям... Зато теперь мощный торс Конана покрывала теплая, ворсистая шкура гигантского зверя.