"У нас была маленькая кровать, и мы с бабушкой спали на ней. Каждый вечер приходили бабушкины родственники из Алгулы – избитые, изгнанные люди, которые пешком пришли в Ханкенди и там и остались. Эти старики тогда еще были живы, а я была совсем маленькой, и они говорили об этом шепотом. Тогда это было запрещено, это же были годы сталинизма. Знаете, как устроен детский мозг: он все записывает, как магнитофон" (3).

В неприбранном офисе без окон, в одном из закоулков Баку я встретился с еще одним шушинским патриотом. Круглолицый Захид Абасов в настоящее время возглавляет отдел культуры Шушинской исполнительной власти в изгнании. Должность, в общем-то, довольно бессмысленная, дающая ему много времени для размышлений о том, что могло бы случиться, если быї В 1980-е он возглавлял комсомольскую организацию Шуши. Работая в области с преимущественно армянским населением, он общался в основном с армянами и всех их довольно хорошо помнит.

Когда я упомянул о Хачатурянах, он воскликнул: "Какая приятная пара!" Разглядывая сделанную мной в саду фотографию Ларисы, он произнес: "Как же она постарела!" О Жанне Галстян он отозвался с иронией: "Жанна однажды подарила мне хрустальную вазу. Но я эту вазу оставил в Шуше. Она может забрать ее, когда захочет" (4). Потом Абасов достал из своего письменного стола стопку старых черно-белых фотоснимков. На одном из них, выгоревшем на солнце, были изображены шестеро загорелых улыбающихся юношей за столиком кафе на террасе.

Среди них был парень в больших темных очках и с улыбкой до ушей, – это он, Абасов. Лицо крайнего справа на снимке юноши в белой рубашке с короткими рукавами и с отсвечивающими на солнце часами, показалось мне знакомым. И не удивительно: это был молодой Роберт Кочарян, нынешний президент Армении. Группа друзей из Нагорного Карабаха проводила каникулы в санатории "Гурзуф" в Ялте летом 1986 года.

Судьба так распорядилась, что Абасов потерял почти все, что имел, и оказался в изгнании, а некоторые из его старых друзей по комсомольской юности стали лидерами независимой Армении. Ближайшими коллегами Абасова по работе были первый секретарь степанакертского горкома комсомола Серж Саркисян, нынешний министр обороны Армении, его заместитель – Роберт Кочарян, который стал президентом Армении, и Нелли Мовсесян, нынешний министр образования Нагорного Карабаха.

В те далекие годы Абасов каждый день ездил из высокогорной Шуши на работу в Степанакерт, и, чтобы в обеденный перерыв ему не приходилось ехать обратно в горы, сослуживцы поочередно приглашали его к себе на обед. Я поинтересовался, когда он впервые заметил проявления армянского национализма. "Накануне всех событий я почувствовал это у Сержика [Саркисяна], – ответил Абасов. – Он стал какой-то неразговорчивый. Но за Робиком [Кочаярном] я ничего подобного не замечал. Даже во время футбольных матчей, когда патриотические настроения болельщиков естественно прорываются наружу. В областном комитете у нас были сотрудники, которые болели за "Арарат", но Робик не разделял их страсти".

Абасов признался, что продолжал поддерживать отношения со своими приятелями даже после 1988 года, но из-за нарастающего политического конфликта их встречи становились все более мимолетными и тайными, поскольку борьба за национальные интересы сделала дружбу с представителями другой этнической общины нежелательной. Абасов склонился над своим письменным столом, помрачнев еще больше. Он словно все еще отказывался верить в то, что произошло. "Ну, сколько это еще может продолжаться?" – спросил он у меня так, как будто этот конфликт был лишь ужасным недоразумением, которое можно было уладить в ходе нескольких дружеских застолий.

В Ереване министр обороны Армении Серж Саркисян засмеялся, когда я передал ему привет от бывшего друга и коллеги. Да, он его хорошо помнит, сказал Саркисян, хороший был человек. Саркисян рассказал мне, что неплохо говорит по-азербайджански, что у него было немало друзей среди азербайджанцев, но подчеркнул при этом, что образование он получил в Армении – это Абасов пропустил. Борьба армянского народа гораздо важнее личной дружбы, словно хотел сказать Саркисян. "Проблема была заложена в самой советской системе. А что касается Захида или, например, Рохангиз, первого секретаря шушинского горкома комсомола, то она была приятной нормальной женщиной". (5)

Чем дальше я шел в поисках ответов, в поисках первопричины этих убийств, тем больше я разочаровывался. Никто не считал себя в чем-либо виноватым. В беседе со мной Роберт Кочарян высказал лишь самые общие соображения по поводу дружбы и межэтнического конфликта. "Конечно, у меня есть друзья [среди азербайджанцев]. Так уж сложилось, в силу выбранного мной жизненного пути, что у меня не было широкого круга друзей. Но я помню всех своих друзей, мне их не в чем упрекнуть, у нас сохраняются нормальные дружеские отношения. Но обычно, когда начинается этнический конфликт, дружба всегда отходит на задний план" (6).

Президент Армении с 1988 года входил в число лидеров Армянского карабахского национального движения "Крунк". В 1992 году он участвовал в боевой операции по взятию Шуши. Тем не менее, он говорил обо всем так, словно не сыграл никакой роли в разжигании этого конфликта, словно этот конфликт разгорелся сам по себе. И еще: он говорил каким-то сухим языком, словно "этнические конфликты начинаются" естественным образом. У президента не было объяснений.

Примечания:

1. В этой главе я по этическим причинам изменил имена большинства бывших жителей Шуши.

2. Интервью с Шугаряном 13 декабря 2000 г.

3. Интервью с Галстян 10 октября 2000 г. 4. Интервью с Абасовым 10 ноября 2000 г.

5. Интервью с Саркисяном 15 декабря 2000 г.

6. Интервью с Кочаряном 25 мая 2000 г.

Комитет Карабах

В мае 1988 года волна враждебности между армянами и азербайджанцами, распространяясь по Нагорному Карабаху как инфекция, достигла деревни Туг. Этот момент стал решающим. Деревня Туг, расположенная на юге Карабаха, была единственным в регионе поселением со смешанным населением. Представители обеих национальностей десятилетиями жили здесь бок о бок, разделенные лишь узким ручьем. И если уж тут не сохранилось взаимопонимание между общинами, оно не смогло бы сохраниться больше нигде.

Третьего мая в Туг с целью предотвращения столкновений между сотнями жителей поселка были введены отряды МВД. Эмиссар Москвы Григорий Харченко посетил поселок в феврале 1988 года и вновь вернулся туда через семь месяцев. Он увидел, насколько обострилась за прошедшие месяцы враждебность:

"Это была старая деревня. Все армяне и азербайджанцы давно породнились друг с другом… Они все поделили между собой, сами разрешили все эти национальные противоречия. Я прекрасно помню, как они мне говорили: "Вражда не затронет нас, этот идущий ниоткуда обвал, не заставит нас рассориться". Затем в сентябре я приехал туда снова вместе с солдатами и разместил их в здании школы. К тому времени площадь уже разделили и провели границу. Одна половина селения отошла к армянам, другая – к азербайджанцам. Был даже случай, когда муж-азербайджанец с тремя детьми остался в одной части деревни, а его жена-армянка с тремя детьми переселилась в другую" (1).

Идея объединения с Арменией захватила почти всех армян Карабаха. Разногласия касались только тактики. Функционеры коммунистической партии все еще хотели сотрудничать с Москвой, радикалы же вырабатывали более конфронтационную тактику. В марте 1988 года радикалы сформировали новую группу под названием "Крунк", что в переводе с армянского означает "журавль" – символ тоски по родине – Армении (2). Роберт Кочарян, возглавлявший партийную организацию степанакертской шелкопрядильной фабрики, стал руководителем "идеологической секции" группы "Крунк". "Крунк" был первой организацией в Советском Союзе эпохи Горбачева, которая начала использовать стачки в качестве политического оружия.