– Что вам угодно, месье? – спрашивает она меня.

– Я бы хотел поговорить с месье Ван Бореном, – отвечаю я, кланяясь ей до самой земли.

– Месье Ван Борен в отъезде, – сообщает мне нежное создание.

Да уж! Из этой поездки ему точно не вернуться. Пять этажей свободного падения и отбытие на небеса! Это вам не круиз, организованный турагентством!

– Жаль, – бормочу я.

Она мне улыбается. Наверное, ей понравился мой портрет. Не ей одной. Моя физия нравится девяти красоткам из десяти. Я ничего не могу с этим поделать. Когда я смотрю на себя в зеркало, никак не могу понять, что заставляет учащенно биться их сердчишки. Я ведь не Аполлон и не Марлон Брандо... Это все мой шарм. Как говорит Фелиси, красоту с салатом не съешь. Лучше иметь шарм, чем морду с обложки иллюстрированного журнала.

Дамочка не перестает мне улыбаться.

– А вы по какому вопросу? – интересуется она. – Я его жена...

– А!..

Я присматриваюсь к ней. Красивая кобылка. Ван Борен явно не скучал по возвращении домой из своих поездок. С партнершей такого калибра можно устраивать ой-ой-ой какие сеансы!

– Проходите! – наконец приглашает она.

Квартира очень милая, богатая, обставлена дорогой мебелью и украшена безделушками хорошего вкуса. Она ведет меня в комнату, выдержанную в желтом и жемчужно-сером тонах. Софа воздушная, как крем «шантийи». Я опускаюсь на нее.

– Мой визит, очевидно, показался вам странным... – начинаю я, еще не зная, куда приплыву.

Говоря, я разглядываю ее милую мордашку. Не эта ли красавица отправила муженька в полет?

Судя по ее внешности, я склонен ответить скорее отрицательно, потому что лицо дамы почти ангельски спокойно. Но внешность – это лучший сообщник женщины. Они никогда не кажутся столь невинными и прекрасными, как в момент, когда выуживают у вас из кармана лопатник или подсыпают вам мышьяк. С этим ничего не поделаешь, все бабы одинаковы. Святая невинность, когда на них смотришь, и дьяволица, стоит только отвернуться.

Пора дать объяснения по поводу моей личности и причины прихода сюда.

– Вы вдова, – объявляю я несколько резковато, что и сам понимаю.

– Что? – переспрашивает она.

– У вас больше нет мужа, вот и все. Она широко распахивает глаза.

– Я... я не понимаю.

– Я хочу сказать, что ваш муж умер. Она бледнеет и валится на софу рядом со мной, как перезрелая груша с ветки.

– Умер... – бормочет она.

Я смущен. Ни один закоренелый негодяй не смог бы сделать это лучше, чем я! Нежную красавицу как будто шарахнуло электротоком.

Она смекает по моей морде, что я не леплю ей горбатого, и по ее бархатным щечкам начинают течь слезы.

– С ним произошел несчастный случай? – спрашивает она между иканием и шмыганьем носом.

– Да...

– Когда?

– Четыре или пять минут назад.

– Как это?

– Он упал в шахту лифта...

– Господи! Где?

– Здесь!..

– Как это случилось?

– Это установит полиция. Она прекращает плач.

– Полиция?

– Да, она обычно сует свой нос в подобные дела. Она смотрит на меня.

– Объясните, – произносит она наконец, – кто вы? У меня такое ощущение, что вы устроили мне отвратительный фарс.

– В таком случае, мадам, поскорее прогоните это ощущение. Мои шуточки не заходят так далеко.

Колеблясь, смущенная своим горем, она спрашивает:

– Вы француз?

– Как вы догадались?

И киска дает мне простой ответ:

– По вашему акценту!

Такого я еще не видел! Оказывается, это французы говорят по-французски с акцентом, а не бельгийцы. От этого можно ржать сильнее, чем если вам щекочут пятки!

– Да, я француз. Но это не помешало мне увидеть, как ваш муж упал вниз головой в шахту лифта. В данный момент он там и покоится, как пишут в газетах. Прошу прощения за упор на мрачные детали истории, но реальность имеет свои права, которые надо уважать, правда?

Я улыбаюсь.

– Я оказался замешанным в эту историю в качестве свидетеля и думаю, что в данных обстоятельствах вы нуждаетесь в советах. Вашего мужа сбросили в шахту. Я в этом убежден и даже имею тому доказательство. Полиция найдет странным, что его убили в его доме. Кому выгодно преступление, вот в чем вопрос. Полицейские всегда задают его себе. Против этой логики ничего не поделаешь... Они подумают о вас, и вы будете иметь неприятности.

– Да?

– Да.

– Но я ничего не сделала!

– Вам это придется доказать! Она заламывает руки.

– Я уже целую неделю не видела моего мужа...

– Вы в этом уверены?

– Клянусь!

Милашка строит иллюзии. Женские клятвы по шкале ценностей следуют сразу после заячьего пука.

Она издает восклицание, призванное навести меня на мысль, что она невиновна:

– Он внизу?

– Разумеется.

– И мы ничего для него не делаем! Надо же ему помочь!

– Чем можно помочь человеку, у которого не хватает половины головы!

На этот раз я перешел границу, и она с глубоким вздохом навзничь падает на софу. Вдовушка лишилась чувств!

Что мне теперь делать? Я поднимаю ее веки, проверяя, не ломает ли она комедию. Нет, действительно отрубилась.

Надо привести ее в чувство. Ее состояние подсказывает, как нужно себя вести, чему я очень рад, поскольку не имею планов на ближайшее будущее.

Я видел такое во всех комедиях. Сориентировавшись, я нахожу кухню, бегу туда и сталкиваюсь нос к носу с парнем в одной рубашке.

Он стоит, прижавшись к стене, стиснув зубы, с блуждающим взглядом и с видом горького сожаления, что не находится в этот момент в какой-нибудь киношке.

Это молодой парень, высокий, мускулистый, немного рыжеватый.

Он смотрит на меня так, как, должно быть, Христофор Колумб смотрел на Америку, впервые подплывая к ней.

И тогда он проявляет самую человеческую, самую забавную реакцию: кивает головой и шепчет:

– Добрый день, месье!