– Ты собираешься отвечать или нет? – спросил Сэм, хмуро глядя на меня заспанными глазами. На часах было чуть больше пяти утра.

Телефон настойчиво прозвонил еще раз.

– Ну и? – сказал он.

Я взял трубку.

– Алло?

– Можно поговорить с Генри Гудом? – Голос на том конце линии явно принадлежал пожилой чернокожей женщине.

– Хен слушает, – сказал я.

– Хен?

– Мое имя – Генри, но все зовут меня Хен, – пояснил я.

– О. – Она откашлялась. Судя по хрипотце в ее низком голосе она или была когда-то, или являлась заядлой курильщицей. – Вы, часом, не родственник Иши Гуду, парнишке, который…

– Он мой племянник. Что-то случилось?

– Вот вы и скажите мне, мистер Хен. Он постучался ко мне этим утром, когда петухи еще даже не встали. Думается мне, вам лучше приехать.

– Он что, хулиганил?

– Господи, нет. Ничего такого. Его мамаша куда-то запропастилась, вот о чем я толкую вам, мистер Хен. Вечером в субботу ушла и…

– Но сегодня… погодите-ка… вторник?

– Дорогой, а то я сама не знаю. Он напуган. Услышал, верно, как я хожу у себя, вот и пришел. Видит бог, я теперь всегда подымаюсь в такую рань. В общем, лучше бы вам приехать за ним, не то мне придется кого-нибудь вызвать. У него при себе был на бумажке ваш номер. Генри Гуд. Вы кто ему, дядя?

– Так точно.

– Что-то я вас не видала.

– Мы с сестрой не особенно ладим.

– Вы бы забрали его, или мне придется…

– Уже выезжаю.

– Ушла еще когда – в субботу! – и на все время оставила его одного! Господи, и знать не хочу, что бы сказала полиция.

– Я не знаю, как вас зовут.

– Не знаете, дорогой, и не надо. Просто приезжайте и заберите его.

И она повесила трубку.

– Что за черт? – спросил Сэм.

– Сара оставила Иши одного и ушла.

– Но ему всего… сколько? Лет пять?

– Уже семь.

– И она бросила его одного?

Хмурый взгляд, который я выдал на это, был полон стыда – за себя, за свою младшую сестру, за то, что мы вольно называли «семьей».

Сэм сел на кровати и, чтобы прикрыть наготу, набросил на себя простыню. Его светлые волосы, немного потемневшие к тридцати, после сна стояли торчком.

– Уверен, что все нормально, – сказал я.

– Бросать детей без присмотра, Хен, это далеко не нормально. Иисусе! До чего же твоя сестра иногда выбешивает меня. Поехать с тобой?

– Тебе надо открывать магазин.

Я оделся, сделал свои дела в туалете.

Сэм в чем мать родила и с сумрачным выражением на лице проводил меня до двери.

– Я скоро вернусь, – сказал я и отпустил глаза прогуляться по его крепкому телу. Он больше не был тем маленьким мальчиком, с которым я столько лет назад подружился в начальной школе Винегар-Бенда, с которым мы вместе ходили в походы и на рыбалку, состояли в скаутах и хулиганили, как и все прочие малолетние озорники. Не был он и тем высоким и стройным членом команды по плаванию, который в десятом классе лишил меня девственности. Это судьбоносное событие произошло в этом же самом доме, в моей старой комнате на втором этаже.

Он стал старше, но по-прежнему был моим Сэмом.

– Не угостишь меня сахарком перед уходом, а, Генри Гуд? – спросил он.

Я наклонился и поцеловал его.

– Ты знаешь, что я без ума от тебя? – спросил он.

Я кивнул.

– А ты без ума от меня?

– Периодически, – признал я.

– Если увидишь свою сестру, засунь ей в задницу ногу и пару раз проверни. 

Моя младшая сестра Сара жила на другом конце округа, в муниципальном жилье близ Абердина. Она вела достаточно замкнутый образ жизни – насколько это позволяли ее частые стычки с законом. Я бы не удивился, если бы к двадцати годам она оказалась в тюрьме, однако ей исполнился двадцать один, и она по-прежнему умудрялась выходить сухой из воды. Но, похоже, на сей раз удача ей изменила.

Я припарковался и увидел стоящего на крыльце Ишмаэля. Он ждал меня и сразу побежал босиком мне навстречу.

– Дядя Хен!

Он был одет в шорты и грязную майку. Его длинные черные волосы были спутанными, засаленными, голубые глаза покраснели от слез. С щуплыми плечами и хрупким телосложением он всегда казался слишком маленьким и недоразвитым для своего возраста – его матери было всего четырнадцать, когда она его родила, и тринадцать, когда она забеременела. Когда он подрос, стало ясно, что он заторможен. Его проверяли на умственную отсталость и на нарушение способности к обучению, но врач ни к каким однозначным выводам не пришел. Что-то в бледном лице Иши подсказывало, что он не самый острый карандаш в коробке. Он щурился на мир своими маленькими, как у хорька, глазками, словно не мог постичь его до конца. Кожа у него была бледной, почти прозрачной.

Он бросился ко мне в объятья. Пахло от него просто ужасно, как будто он не мылся несколько дней. Скорее всего, оно так и было.

– Дядя Хен!

– Эй, – сказал я. – Все хорошо.

– Дядя Хен!

– Иши, я здесь.

– О, дядя Хен! О!

С каждым «дядя Хен» его вскрики становились все мучительнее.

Вцепившись в меня, он непрерывно всхлипывал, его бледные руки крепко обнимали меня за талию, маленькое испуганное лицо прижималось к моему животу. Ему было всего семь лет. Должно было исполниться восемь за пару дней до Рождества.

– Иши, все хорошо, – произнес я.

Его слезы изливались из какого-то потаенного, несчастного места.

– Дядя Хен! Я… я… я… о!

– Все хорошо, – повторил я, мягко покачиваясь с ним взад-вперед.

– Моя мама…

– Ну все, все, тише.

– Мама…

– Все хорошо.

– Дядя Хен! Мама, она ушла…

Из соседней квартиры вышла пожилая чернокожая женщина. Неодобрение на ее лице было таким густым, что его можно было бы намазать вместо масла на бутерброд, и еще осталось бы для картофельного пюре. Вне всяких сомнений, именно она мне и звонила. Женщина не сделала и попытки представиться. Выражение ее глаз недвусмысленно сообщало, что свой долг она выполнила, и на этом ее участие в деле закончено. Мне тут не нужны неприятности с белыми, говорили ее глаза.

Я кивнул.

Она скрылась за дверью.

Ишмаэль, пытаясь совладать с собой, сотрясался под моими руками.

– Иши, где твоя мама? – спросил я.

– Дядя Хен, я не знаю. Мама ушла.

Мы зашли внутрь, и меня ошеломило сразу несколько вещей. Во-первых, запах, а во-вторых, тот факт, что квартира превратилась в помойку. Сара, наверное, не убиралась здесь с января – с тех пор, как после рождественских праздников я сам наводил тут порядок.

– Давай-ка ты сходишь в душ? А потом мы поедем.

Он опустил голову и не сдвинулся с места.

– Иди, – сказал я. – Тебе надо ополоснуться. От тебя плохо пахнет.

– Ты никуда не уйдешься? – спросил он нерешительным голосом.

– Я тебя подожду.

– Обещаешься, дядя Хен?

– Естественно, обещаю. Ты чего?

Он остался стоять, где стоял.

– Я буду ждать прямо за дверью, – сказал я, подтолкнув его к ванной. – Есть у тебя в этом бардаке чистые вещи?

Он только пожал плечами.