- Сон говоришь? А зачем спящему это?

Ботрайт не без труда проследил за взглядом покачивающегося лейтенанта. И растерянно уставился на свой топор. Он не помнил, когда взял его в руки. Лоснящаяся деревянная рукоять была теплой на ощупь, по крепкому лезвию скользнул многозначительный, тусклый отсвет.

- Ну я же здесь один, - принялся оправдываться капитан. - Да еще эта тварь, - хруст крошащегося камня чуть усилился. А лейтенант снова улыбнулся. Гаденько так, с нескрываемой издевкой. - Да, одно с другим не вяжется... И что? Как бы там ни было - пока я справляюсь. С вами.

На самом деле он не был уверен, что и правда справляется. Все чаще случались провалы в памяти. Пару раз Ботрайт приходил в себя где-нибудь на стене или во внутреннем дворе крепости. Иногда с оружием в руках. Пока, вроде бы, ни кто не пострадал. Но минувшие битвы и сражения все чаще вытесняли действительность из угнетенного сознания капитана. Он старался как можно реже покидать свои покои, от части потому, что боялся кого-то убить или покалечить. Но солидного опыта, как жизненного так и боевого, с лихвой хватало для понимания ситуации сложившейся в гарнизоне.

Исчезновение нескольких бойцов или даже их частей - представляли куда меньшую угрозу обороноспособности Дурн-фара, чем развернутая в такой момент, радикальная борьба с подобными случаями. Каннибализм, как ни крути, встречался не так уж редко. Ботрайт уже бывал в длительной осаде и насмотрелся всякого. Он знал, что пока падальщики прячутся по углам, страшась показаться на свет - надежда еще есть. А удержать людей такого сорта в повиновении может только тот, кто внушает страх. Но если вдруг окажется, что командир ослаб, что его рука больше не в силах удержать плеть... или топор...

Тяжелая секира полетела прямо в голову отвратительной, зубастой твари. Загремело дерево, в стороны брызнули щепки. Вместо полуистлевшего вурдалака, вгрызающегося в пол, в полутьме чернели контуры опрокинутого стула с высокой спинкой.

- А если слабость не в руках, а в голове? - насмешливый голос лейтенанта прозвучал резко, словно звонкая пощечина.

Ботрайт обернулся, сжав кулаки и скрипя зубами, готовый броситься на врага. Но комната, как и раньше, была пуста.

Следующий день начался с того, что паренька, обычно раздающего пайки, нашли в огромной луже крови. В двух шагах от его же койки. Прямо посреди казармы. Но на этом неожиданности не закончились. Как только парня взяли за ноги и потащили - он вдруг ожил. Ругаясь грязно и неразборчиво, воскресший взбрыкнул ногами не хуже строптивого осла, повалив одного из товарищей, собравшихся его закопать. Вскочив на ноги, старательно изображая здорового и полного сил бойца - произнес пламенную тираду. Суть ее сводилась к тому, что он переживет всех присутствующих, а если вдруг кто-то снова попытается его похоронить, не убедившись в необходимости такого серьезного решения... Что же грозит невнимательному могильщику ни кто так и не узнал. Парень резко согнулся пополам и его вырвало. Очень бурно и обильно. Преимущественно кровью. После чего заинтриговавший всех оратор завалился прямо в свеженаблеванную красную лужу.

- Где-то я такое уже видел... - задумчиво протянул солдат со свернутым носом и переломанными ушами.

- Минуту назад, вон там, - указал другой на похожую лужу тремя шагами левее. Ни кто даже не улыбнулся.

- Ну и что теперь? Тащить его... или сам пойдет закопается? А то ведь грозился...

- Острый язык у мальчугана. Был, - неуверенно добавил один из ветеранов. - Может им и порезался.

- Тож зараза какая могёт быть. Оно и трогать противно и нежелательно. Мож сжечь к херам?

- Я те сожгу... - раздался тихий голос из кровавой лужи. Как ни в чем не бывало парень приподнял голову, оглядывая чуть утомленным взглядом присутствующих. Левая половина его лица влажно поблескивала красным. - Ну отрыгнул. С кем не бывает? А кто будет и дальше на меня глаза лупить - за обедом в похлебку плюну.

Вялую попытку отшутиться восприняли как свидетельство почти полного выздоровления. Парня передумали закапывать или сжигать. Кое как утеревшись он перестал отличаться от остальных, таких же угрюмых и ослабших. И судя по всему - помирать больше не собирался.

О чем и заявил аж дважды, на гарнизонной кухне, разжигая очаг. Дежуривший вместе с ним бородатый и хмурый мужик устало пожал плечами. Он уже сделал свое дело - натаскал воды в большой котел. И теперь примостился в темном углу на низкой скамеечке, намереваясь вздремнуть пока варятся бобы. Не столько потому, что действительно хотел спать, сколько из-за желания хоть как-то приблизить долгожданную трапезу.

Утомленный службой, голодом и свирепствующими вшами бородач - заснул на удивление быстро и крепко. Он не слышал короткого звука падающего тела. Не слышал тихого шипения, последовавшего за ним. И только давно забытый, соблазнительно аппетитный аромат жареного мяса - вытянул его из крепких объятий здорового сна, которым может спать только находящийся на службе солдат. Приоткрыв глаза бородач огляделся, оставаясь совершенно неподвижным. Он не слишком доверял своему обонянию и всерьез сомневался, что столь потрясающий запах, как и его источник, могли существовать наяву. Однако не заметить клубы беловатого дыма, расплывающиеся под потолком, было попросту невозможно. Вскочив бородач кинулся к очагу, а вернее к телу, завалившемуся прямо на горящие дрова. Выдернув бедолагу резким рывком, он принялся хлопать широкими ладонями по его груди и плечам, пытаясь сбить пляшущие языки пламени. Дым, и без того заволакивающий кухню, повалил столбом.

- Брось Марк. Ему уже не поможешь.

На дым уже сбегались люди. Кто-то с ведром воды, кто-то с багром. Но увидев распростертое на полу тело, с жутко обожженной головой и обугленными плечами - большинство застывало так и не переступив порог.

Бородач, стоящий на коленях над телом, постепенно замер. Он потушил огонь, гулявший по рукавам и остаткам воротника невезучего парня, но понимал, что толку от этого не много. Взглянув на волдыри, уже набухающие на покрасневших ладонях, Марк недовольно запыхтел. Поднялся, зачем-то отряхнув колени и ушел обратно к низкой скамеечке. Снова устраиваясь в темном углу он как бы отдалялся от центра событий. Отдалялся догадываясь, что скоро начнется нечто неприятное. Еще более неприятное.

Оказалось, что ныне покойный новобранец, в очередной раз валясь в обморок предварительно обрыгал все вокруг. На стенке котла, чуть сдвинувшегося к краю очага, были хорошо заметны следы запекшейся крови. Да и само варево приобрело характерный, красноватый оттенок. Кто-то высказался, что жрать такое нельзя, мол, противно, заразно и нежелательно. Ему ответили в том же духе, только касательно его матери, бабки и всех прочих предков женского пола. Завязалась ссора, плавно переходящая в массовую драку. В результате которой было сломано два ребра, вывихнута рука и выбито по меньшей мере четыре зуба. К счастью - увечья относительно равномерно распределились между участниками потасовки. А окончился спор только с приходом лейтенанта Дея. Офицер в своей привычной манере обложил всех, кто оказался поблизости, включая еще чуть дымящегося покойного, припомнил, что ожидает нарушителей дисциплины и наконец приказал вывалить содержимое котла в яму и закопать от греха подальше. Тело, обещавшего пережить всех, свалили туда же.

Котел кое-как промыли, прокалили и принялись заново варить похлебку. Разумеется все это заняло немало времени. И потому сейчас Джастин сидел и хлебал свою порцию бурой жижи, глядя на последние лучи заходящего солнца.

Он был далек от того, что бы любоваться видами, но все же предпочитал смотреть на утекающее за горизонт багровое зарево, а не на хмурые, изможденные и просто грязные лица сослуживцев. Проглоченная похлебка провалилась куда-то глубоко внутрь, не оставив и намека на чувство насыщения. Джастин уныло провел языком по деснам, отыскивая последние частички бобовой шелухи. Его собственный, не проходящий уже много дней голод - теперь напоминал о Марлоне. И о его голоде. Вставая Джастин на мгновение прикрыл глаза, стараясь справиться с головокружением. Все вокруг заволокло густой, зеленовато-серой пеленой. Он устоял. Мотнул головой, поморщившись от назойливой, пульсирующей боли в висках. И поспешил получить порцию Марлона, пока она не затерялась среди чужих мисок.