«Теперь ты видишь — Бога нет», — печально сказала Ира. — «Был бы — не допустил бы такого».

В половине второго Багапш и Лабахуа пригласили на переговоры с прибывшей делегацией Госсовета. Потом Сергей Васильевич рассказал мне, что их главной задачей было выиграть время, дать абхазскому ополчению развернуть линию обороны в районе реки Гумиста. Мы спустились вниз. Пол вестибюля почему-то был усыпан распотрошенными пачками импортных макарон. На крыльце гвардейцы поставили огромный, метров пять в высоту, портрет демократа и миротворца — нет, члена Политбюро ЦК КПСС Эдуарда Амбросиевича Шеварднадзе. Такие серо-коричневые полотняные портреты руководителей партии и советского народа вывешивали в дни демонстраций на фасадах правительственных зданий. Видно, и этот дожидался своего часа где-нибудь в подвале Совмина.

Я вернулась к своим — во Вторую больницу. Врачи, не чаявшие уже увидеть меня живой, с волнением расспрашивали о новостях. По городу на дикой скорости носились машины с гвардейцами, щедро тратившими боезапас — веером во все стороны. От шальных (и не только) пуль пострадало несколько жителей, неосторожно выглянувших на улицу. Не было перестрелок — только стрельба. «Чистый хипеж», — резюмировали сухумчане. Впрочем, некоторые женщины-грузинки смело выбегали с букетами роз и кидали их на танки: «Наши пришли!» Опять поблизости шарахнул гранатомет: выглянув, мы обнаружили, что злосчастный памятник Ленину все-таки добили — снесли голову.

Вечером, сидя у телевизора в квартире главврача Вячеслава Абухба, пригласившего меня в гости, я узнала из программы «Вести»: оказывается, на самом деле статую Ильича свергли уставшие от абхазского прокоммунистического режима сухумчане. На экране — бандитского вида гвардейцы в темных очках и перчатках без пальцев, палящие в белый свет, как в копеечку, и радостный текст: «Сухуми взят под контроль войсками Госсовета Грузии, в городе установлен порядок».

За полтора года войны у меня не раз спрашивали: «Вот ты журналист, из России, скажи — ну почему о нас пишут такую ложь!» Перефразируя Мандельштама, утешавшего жену: «А кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива?», отвечала: «А кто вам сказал, что на свете есть справедливость?». Самое печальное, что этот аргумент признавался вполне убедительным.

Диктор тбилисского ТВ зачитал приказ командующего войсками Госсовета Георгия Каркарашвили о прекращении сопротивления. В противном случае пригрозили перебросить в Абхазию из Южной Осетии батальон карателей «Белый орел». Цитировалось позавчерашнее выступление Шеварднадзе: «Как и наши великие предки, в борьбе за сохранение территориальной целостности нашего государства мы ни перед чем не остановимся. Ради этого готовы погибнуть сами, но и уничтожить всякого, кто будет пытаться расчленить наше государство». В тот же день, 18 августа, один из отрядов грузинской военизированной организации «Мхедриони» высадился в районе российско-абхазской границы и захватил Гагру. Эта боевая операция также ознаменовалась массой подвигов: старику Михаилу Пасания отрубили конечности, еще живого облили бензином и подожгли. Виктора Шершелия, раненного, приняли за грузина (из-за созвучия фамилий) и доставили в городскую больницу. Но там его узнала медсестра-грузинка, его соседка. Раненого за ноги выволокли на улицу, бросили в мусорную яму, облили бензином и сожгли на глазах работников больницы.

Жена Вячеслава рассказала, что в округе уже вовсю идут грабежи. Кое-кто из соседей бегал по дому, показывая, где живут абхазские семьи. Сама она весь день просидела с пятилетним сыном Жориком в ванной комнате, спасаясь от шальных пуль — все-таки второй этаж. Жорик плакал: «Мама, если тебя убьют, кто же мне будет покупать мороженое?» Теперь, успокоившись, он катал по полу игрушечную машинку, грозно приговаривая: «Едут военные дудуськи!».

Утром мы с Вячеславом шли по проспекту Мира — местному «Бродвею». Изредка попадавшиеся навстречу абхазы сообщали новости: того убили, того избили, этого ограбили, у того «реквизировали» машину. Между тем немало встречных расхаживали гоголем. С главврачом, известным в городе человеком, они были явно знакомы, но подчеркнуто не здоровались. «Это грузины, — пояснил Вячеслав, — и даже сейчас видно, кто есть кто — честные, увидев меня, глаза опускают». На проспекте грабили магазины, тянуло дымом, из универмага «Гумиста» через разбитые витрины люди тащили какие-то ящики. По дороге мы встретили замминистра здравоохранения республики Отара Осия, вместе с Вячеславом они договорились направить несколько медицинских бригад на продвинувшуюся к реке Гумисте линию фронта.

Происходящее казалось диким, нереальным, напоминало советский фильм про налет махновской банды — крики женщин, выстрелы, горящие дома. Даже матерились по-русски. Для полноты картины не хватало только пуха, летящего из вспоротых перин.

Собравшиеся в кабинете главврача заведующие отделениями горячо спорили. «Давайте оставим политику и займемся делом», — распорядился Вячеслав. Началась планерка. Я вышла на улицу. «Будьте осторожны, у вас очень не местный вид», — напутствовали медсестры. «Ничего, еще увидимся», — успокоила я.

Мы действительно встретились — год спустя.

На улице я столкнулась с одним из своих ночных собеседников, доктором Марленом Папава: «Вы еще здесь?! Немедленно идите в порт, еще можете успеть — российские военные корабли эвакуируют отдыхающих. Один раз вам повезло, но оставаться в городе дальше слишком опасно».

В порту шла посадка: женщины с плачущими детьми, просидевшие ночь в порту под обстрелом. Когда битком набитый корабль отходил от берега, стоявшие на пирсе грузинские гвардейцы, гогоча, салютнули в воздух автоматными очередями. Малыши с криками упали на палубу, прячась за чемоданы. Немолодая женщина рядом тихо сказала: «Сколько раз читала в газетах, что где-то идет война, кого-то убивают, и думала: „Это все далеко, меня не касается!“ Вот Бог и покарал…»

Через пару часов с нижней палубы прибежали дети, радостно крича: «Есть давать будут!» Действительно, моряки накормили сутки не евших ребят кашей с тушенкой и киселем. За деньги. В сорок пятом русские солдаты угощали кашей немецких детей бесплатно.

В сочинском порту за мной увязался юный местный житель: «Блендинка, что сегодня дэлаешь? Откуда ты такая малчаливая?» — «Из Сухуми». — «Э-э-э», — протянул он. И отвалил.

3 сентября 1992 года в Сочи было подписано трехстороннее российско-грузино-абхазское соглашение по урегулированию конфликта. Результат — нулевой.

15 и 16 сентября Верховный Совет Абхазии постановил: считать вооруженное нападение войск Госсовета Грузии и оккупацию части территории республики актом агрессии, а массовый террор, физическое уничтожение людей, пытки пленных и заложников, осуществляемые ими — актом геноцида абхазского народа.

25 сентября ситуацию в Абхазии рассмотрел российский парламент. Депутаты осудили действия руководства Грузии и поручили правительству Егора Гайдара ввести против РГ ряд экономических санкций. Исполнительная власть поручение просто проигнорировала.

6 октября абхазская армия освободила Гагру. Тела погибших грузинских военнослужащих, которые абхазы готовы были вернуть родственникам, пришлось захоронить близ города — Эдуард Шеварднадзе фактически отрекся от них, объявив, что в Гагре находились только мирные жители. Между тем около 50 «несуществующих» пленных гвардейцев были впоследствии обменены.

А вот в футбол отрубленными головами грузин на стадионе не играли. Это у кого-то в Тбилиси воображение распалилось, ну, и подхватили — яркий образ, ничего не скажешь.

В конце декабря абхазская армия предприняла неудачное наступление на Сухуми.

15-16 марта 1993 года — вторая неудачная попытка.

23 марта — только через восемь месяцев после начала войны — Верховный Совет Абхазии обратился к российскому парламенту с просьбой о возвращении республики в состав или под покровительство России. Совет национальностей Верховного Совета РФ рассмотрел обращение и дал ему положительную оценку. На этом дело и кончилось.