Российско-абхазская граница проходит по реке Псоу. На мосту — БМП и фанерная табличка: «СТОЙ СТРЕЛЯЮТ ОПАСНАЯ ЗОНА».

Абхазские пограничники проверяют паспорта у желающих перейти границу. Желающие — в основном женщины — шумно, по-птичьи, скандалят: всю жизнь ходили просто так, а теперь документы подавай! Мальчишки-пограничники сначала вскидываются, но тут же отмахиваются: «Женщины…» Багаж — товар для сочинского базара: фрукты и барахло из дома.

В бывшей школе рядом с границей — застава. В соседнем классе парень в камуфляже, расставив ноги параллельно клавиатуре, играет на раздолбанном фортепиано «Лунную сонату».

С улицы слышен залп — добровольцы из Нальчика проводили до границы гроб с телом погибшего товарища. Прощальный воинский салют.

Игорь Миканба из Нового Афона. После ранения откомандирован в тыл — начальником погранпоста:

— Вот как вы думаете — почему пять миллионов грузин не могут победить сто тысяч абхазцев? А потому, что с их стороны воюет не народ, а уголовники, а с нашей — не только абхазцы, а весь народ Абхазии. А когда это было, чтобы уголовники могли Народ победить!

Тревога — к границе на полной скорости несется легковушка. Затормозив, объясняют: ребенок повредил глаз, везут в сочинскую больницу. Пропускают вне всякой очереди.

Гудаута — военная столица Абхазии — небольшой захолустный городок. Все присутственные места расположены в центре и в нескольких шагах друг от друга. Средоточие общественной жизни — площадь перед зданием городской администрации (втихую именуемая русскими добровольцами «площадью дураков», а по-местному — «брехаловка»), там граждане тусуются и обмениваются новостями. Еще одно излюбленное место встреч и бесед — расположенная поблизости традиционная абхазская кофейня, где пьют крепчайший кофе из крохотных чашечек. Тут же продают свежие газеты: московские и местные.

Настроение у людей после недавнего неудачного наступления мрачное. Очень много женщин в глубоком трауре. Нагоняет тоску и необыкновенно холодная для апреля погода.

Через улицу скачет ничейная собачка на трех лапах. Вместо четвертой — культя: тоже инвалид войны.

Иногда словесные штампы обретают неожиданно новый смысл. Все помнят «дорогу, ведущую к Храму», которую искали герои фильма «Покаяние» грузинского режиссера Тенгиза Абуладзе, нашумевшего на заре перестройки. Знаменитый Новоафонский православный монастырь стоит высоко на горе, и ведущая к нему от подножия невозможно крутая и извилистая дорога именуется Дорогой Грешников, символизируя долгий и трудный путь, на который встает человек, идущий к Богу. Сегодня в Новоафонском монастыре расположен военно-полевой госпиталь и эта самая «дорога, ведущая к Храму» ежедневно обстреливается из установок «Град». Бьют прицельно, потому что по Дороге Грешников то и дело проезжают санитарные машины с Гумистинского фронта, а сам госпиталь спасают только толстые монастырские стены и высота святой горы. Впрочем, в Абхазии считают, что есть и еще одна защита: «недавно прямо на двор монастыря упали две мины и не разорвались — Бог не допустил».

Раньше в монастыре размещалась турбаза «Псырцха», местное гнездо пьянства и разврата, что даже неверующие афонцы считали кощунством. А вот идея разместить там госпиталь понравилась всем: испокон веков при монастырях устраивались больницы и другие богоугодные заведения. Гудаутский батюшка отец Виссарион Пилия освятил все помещения, благословил раненых и персонал.

Госпиталь рассчитан на 60 коек, однако прошло через него вчетверо больше раненых, чем предполагалось вначале. Главный хирург Владислав Аргун сообщил, что с 12 октября по 14 апреля сделано 424 операции, в основном по 4–5 в день.

Медико-санитарная служба, пожалуй, наиболее организованное подразделение абхазской армии. Если в первые дни войны ее формирование шло фактически стихийно, независимо от Министерства обороны, то к апрелю сложилась стройная система из нескольких звеньев: медико-санитарный батальон, действующий непосредственно на линии Гумистинского фронта и в партизанских отрядах Очамчирского района, санитарный поезд, эвакосортировочные пункты в Верхней и Нижней Эшере, прифронтовой госпиталь в Новом Афоне и тыловые госпитали в Гудауте и Гагре.

Начальник медслужбы Гумистинского фронта Лев Аргун (кстати, младший брат Владислава) рассказал, что предусмотрены различные варианты работы — как для позиционных боев, так и для активных боевых действий. К примеру, во время мартовского наступления полевые операционные размещались непосредственно на передовой. Эвакуация раненых на сортировочные пункты осуществляется санитарными машинами. Оттуда те, кто не в состоянии перенести дальнюю дорогу, доставляются в Новоафонский госпиталь, остальные — на санитарном поезде — в тыл.

Ходим по палатам, знакомимся с ранеными. Худенький стриженый паренек — Олег Рагимов. На его тумбочке яркая фотография смеющихся ребятят:

— Я из Сухума, у меня трое маленьких детей, и я за свой дом пошел воевать. Сам я азербайджанец, есть родственники в России, но родился-то здесь, у меня нет другой родины. Когда мы наступали 15 марта, меня ранило в бок, пуля вышла на спине. Легкое пробило — я дышал и слышал, как на спине хлюпает — рука не действовала, ребра сломаны. К вечеру пришел в себя, перевязал, как мог, рану шарфом и пополз к своим. У меня только мои дети были в голове, я думал, что ради них буду ползти. Полз прямо по минному полю, и ни одна не взорвалась, на мое счастье. Через четыре часа добрался до речки, стал кричать нашим: «Братцы, ребята!». Несколько дней в реанимации был, медсестра мне потом сказала — «на тебя Аллах посмотрел», то есть — смилостивился Всевышний. Сейчас я уже стал ходить, скоро поеду к детям, в Пицунде они, в эвакуации… А когда окрепну, опять пойду воевать.

Для госпитальных хирургов выздоровление Олега Рагимова — предмет профессиональной гордости. Несмотря на острую нехватку медикаментов (в том числе обезболивающих, их берегут только на операции), отсутствие оперирующего окулиста, нехватку нейрохирургов, анестезиологов, реаниматологов — и вообще всех! — врачи добиваются фантастических результатов. Лев Аргун, работавший до войны в Минздраве республики, свидетельствует, что в мирное время по хирургическим операциям подобной сложности показатель выздоровления составлял 85 процентов. Сейчас — до 95, более 80 процентов возвращается в строй.

Чингиз Бигуаа — из Пицунды, ранен в ходе мартовского наступления:

— Говорят, что мы сепаратисты, но ведь до недавнего времени мы не ставили вопрос о выходе из Грузии, хотя ее руководство сделало все, чтобы подтолкнуть нас к этому! Впрочем, только в беде мы узнали наших настоящих друзей: наша диаспора, Башкирия, Северный Кавказ, Юг России, да и вся Россия — мы очень быстро пошли навстречу друг другу. И сегодня Абхазия — ключ к стабильности на Кавказе. Одна надежда на истинных россиян — я не имею в виду «Память», РНС и им подобных. Конечно, я не хочу войны России с Грузией, чтобы горе пришло и в русские дома, но продемонстрировать Грузии свою мощь Россия может — остановил же бойню в Приднестровье генерал Лебедь! А мы всегда тянулись к России, хотя служили лишь разменной монетой для великих держав. И если это у вас не возьмут в прессу, объясните хотя бы своим знакомым, как здесь обстоят дела и кто есть кто…

Слово «сепаратизм» воспринимается в Абхазии вообще довольно болезненно. Скорее всего, дело в том, что в советские времена оно считалось «ругательным» — как, к примеру, «космополитизм». Особенно вскипают страсти, когда его употребляет кто-нибудь из иностранных коллег, беседующих через переводчика: с одной стороны — взрыв обиды, с другой — искреннее недоумение. Приходится улаживать недоразумение, объясняя: «сепаратисты» — это не бандиты, а те, кто хочет отделиться, поэтому вы и есть сепаратисты, и ничего однозначно дурного в этом нет. Поворчав, бойцы соглашаются, но дальнейший разговор все-таки отличается некоторой напряженностью.