– Дядя, а как же ежики?

– Ежики? – сначала удивился Федя, но потом вспомнил, что встречал этого малыша во время обхода квартир избирателей и говорил ему, что скоро на избирательном участке кукольный театр покажет ребятам сказку «Аленький цветочек», а потом в живом уголке школы они могут посмотреть настоящих ежей, привезенных из Москвы. – В воскресенье посмотришь ежиков, – ответил он мальчугану.

– Двоих?

– Нет, одного.

– А вы обещали двоих.

– Видишь ли, ежики тепло любят, – Федя наклонился к мальчику, – а когда их везли, в вагоне было холодно. Один ежик простудил лапки, заболел ревматизмом и умер.

– Умер? – огорченно переспросил мальчик. – Надо было его в теплое завернуть.

Он покачал головой с таким видом, точно хотел сказать: «Хоть вы и взрослые люди, а не знаете такой простой вещи, что маленьким животным нужно тепло!»

Федя пожал мальчику руку в красной рукавичке и передал привет папе с мамой.

Эта встреча напомнила Феде, что он обещал детям избирателей рассказать об Артеке. Лучше всего это мог сделать тот, кто бывал там. Одна из женщин сказала Феде, что в доме номер восемь живет девушка, которая дважды отдыхала в Артеке. К ней Федя и направился.

Он позвонил в квартиру номер восемь.

Дверь открыла белокурая девушка и кокетливо поздоровалась с ним.

– Сегодня мне исполнилось восемнадцать лет. Я уже избирательница, – сказала она.

– Поздравляю, поздравляю. У меня это событие в тетради помечено. Но зашел я к вам по другому поводу… – И Федя рассказал о цели своего прихода.

Девушка охотно согласилась рассказать ребятам об Артеке, о жизни пионеров в знаменитом лагере и обещала принести два альбома фотографий Южного берега Крыма.

Волнистыми светлыми волосами девушка напомнила Саню. Федя вышел на улицу, и горькие чувства охватили его. Последние дни он заставлял себя не думать о Сане, но сейчас это было не в его силах.

С мыслью о Сане, с неясной тревогой и смятением в душе он вернулся в университет.

Резкий электрический звонок оповестил о начале занятий, и студенты гурьбой потянулись в аудитории. Федя поспешил на свое место на первой скамейке.

В аудитории с большими окнами было свежо. Девушки кутались в платки, садились поближе к батареям.

Быстро вошел Моторов – преподаватель основ марксизма-ленинизма, мелькнул светло-серым отглаженным костюмом, проскрипел сияющими ботинками, аккуратно разложил на кафедре стопку книг и тетрадей. Поздоровавшись со студентами молчаливым кивком головы, приступил к лекции.

Моторов поражал студентов своей пунктуальностью. Лекции его были так точно регламентированы, что, стоило ему произнести заключительную фразу, как будто по его невидимому сигналу раздавался звонок.

Федя достал из бокового кармана ручку, огляделся… Еще одна белокурая девушка на последней скамейке отдаленно напомнила Саню. Что могла делать она в этот час в слюдяных горах, которые с детства привлекали ее?

Федя постарался не думать о Сане, прислушался к ровному голосу преподавателя, но где-то за плечами Моторова зазеленели ее глаза, улыбка тронула нежные губы, блеснули ровные острые зубки…

Федя провел рукой по лицу, как бы отгоняя воспоминания, и стал записывать лекцию.

После занятий Федя поспешил в читальню. В портфеле он нашел кусок хлеба и в столовую не пошел, стараясь сберечь время для работы.

В торжественной тишине продолговатого зала, заполненного длинными столами с лампами в строгих четырехугольных абажурах, склонившись над книгами, сидели студенты.

Старушка-библиотекарь в сером халате, с пепельными волосами принесла Феде стопку книг, перебрала их костлявыми маленькими руками и записала в формуляр. Федя взял книги и сел за стол.

Он любил тишину читального зала. Эта тишина была властной, покоряющей. Она захватывала каждого, настраивала на особый рабочий лад. Сосредоточенные лица студентов, стопки толстых книг на столах, бесшумные и точные движения библиотекарей… Он с увлечением читал, конспектировал прочитанное, размышлял, ничего не замечая вокруг.

В этот вечер он работал с таким упоением, что забыл о времени.

– Товарищ Власов, пора на отдых! – услышал он голос библиотекаря.

Федя отложил книгу и осмотрелся. Полутемный зал пустовал.

Настольные лампы были погашены. Только с его стола из-под зеленого абажура по залу растекалась полоска света.

– Уже десять тридцать, – продолжала библиотекарь. – Вы так увлеклись, что мне жаль было прервать…

– Вы извините, пожалуйста, задержал вас, – смущенно сказал Федя. Но по взгляду старушки, по ее одобряющему тону чувствовалось, что она не только не сердится на него, но понимает его увлечение и даже радуется этому.

Из библиотеки Федя зашел в комитет комсомола. Алеша Лебедев, несмотря на позднее время, сидел, склонившись над бумагами. В комнате пахло табаком. В беспорядке стояли принесенные из других кабинетов стулья. Видно, что недавно здесь проходило собрание.

Продолжая дописывать начатую строчку, Алеша поднял голову и кивнул Феде:

– Здорово, Власов! Здорово! Одну минутку!

И пока Федя открыл форточку и сел на стул, он торопливо набросал несколько строчек и шепотом перечитал их.

– Отлично! – похвалил он сам себя и обратился к Феде: – Ну, как оркестр, Власов?

– Живет! Вернее – начинает жить! – ответил Федя. – Вчера начали разучивать увертюру из «Кармен». Пианист плохой у нас, Алеша, придется заменить, неловко как-то, но придется.

– Может быть, научится? Уж очень хочется ему… – неуверенно возразил Алеша.

– Время не ждет. До олимпиады срок небольшой. Вон в горном институте оркестр работает с первых дней занятий.

– Смотри, как лучше, только не обижай парня. – Алеша помолчал и спросил: – Что это ваш Семенов из вуза в вуз мотается? Сюда пришел из медицинского, теперь задумал в горный переходить. Характер неспокойный или действительно себя не нашел?

Федя представил себе заносчивого, шумливого студента Семенова, всегда гладко причесанного и в галстуке необыкновенной расцветки.

– Он и не найдет себя. Очень уж требователен ко всем и ко всему, кроме себя…

– Но ты пытался говорить с ним? – перебил Алеша.

– И говорил и ссорился! Все равно что мертвому припарки! – Федя махнул рукой. – Алеша, я к тебе по делу.

– Нет, Власов, ты Семеновым все-таки займись… Ну, говори: какое у тебя дело? Впрочем, у меня есть к тебе сначала один личный разговор. И чую – удивишься.

Он встал, перешел к переносной вешалке, на которой висела его шинель, достал из кармана бумажку и, посмеиваясь, подошел к Феде.

– Я стихи сочинил, слушай, – сказал он.

Нараспев, не своим голосом, Алеша начал читать:

Видно было, что стихи ему нравились. Он горячо жестикулировал, то и дело посматривая на Федю.

Алеша помолчал.

– Ну что? – спросил он. – Ты говорил мне, что состоял когда-то в литературном кружке Дворца пионеров, – значит, разбираешься в этих делах.

Федя взял в руки стихи и внимательно перечитал их.

– По-моему, плохо, – спокойно сказал он.

У Алеши даже брови вскочили.

– Почему плохо?

– Несамостоятельно!

– Как это несамостоятельно?

– Своего ничего нет. Фразы все затрепанные: «в тиши столетних кедрачей», «зеленый бархат сочных трав». Так еще в восемнадцатом столетии писали. И, кроме того, что это за песня вместе с лесом? Почему ты должен угодить этой песней своей невесте? Читатель не поверит тебе. Рифма неважная. Нет, Алеша, честное пионерское, стихотворение плохое. И ты, пожалуйста, не спорь!