Виктор оказался молчаливым, скромным и не очень развитым парнем. Наташа же поразила нас всех своей жизнерадостностью, остроумием. Казалось, все, что было вокруг нас, – наша комната, по-мужски неуютная, мы сами, окно, в которое видны были только крыши домов, – настолько занимало ее, что в настоящий момент другого ей и не нужно было.

Вечером явился Илья Иванович выселять наших гостей. Мы решили пойти на скандал, но все же соблюсти законы гостеприимства. Я позвал к нам девушек-студенток, и они так горячо принялись ухаживать за Наташей, что та даже растерялась.

На другой день общими усилиями нам удалось поместить Наташу в клинику. В этот же день Виктор уехал и так просто, по-детски сказал нам на прощание:

«Верю, что вы замените Наташе меня».

И вот мы стали заменять Наташе брата. Ежедневно носили ей передачи, писали записки и в часы приема навещали ее.

Паша особенно рьяно взялся опекать Наташу. Мы с Ванькой между собой говорили, какое, дескать, доброе сердце у Паши. А у Паши сердце оказалось не просто добрым, а пламенным. Представь себе, Федька, он влюбился в Наташу.

Вскоре подтвердился диагноз, поставленный Наташе в Сибири. Болезнь оказалась неизлечимой, и девушку нужно было отправлять домой.

Наш романтичный, страдающий Паша предложил Наташе выйти за него замуж и остаться в Москве. Но умная девушка отклонила его предложение, ответила ему очень трогательно, но твердо, что только мать в силах любить и терпеть подле себя безногую, не замечая жертвы своей и испытывая от этого даже радость. Тогда Паша заявил, что сам повезет Наташу в Сибирь.

Наташа отказалась и от этого. Ее увезла санитарка клиники.

Страдает Паша или нет – трудно сказать. Как всегда, о себе ничего не говорит, образ жизни ведет обычный, трудовой: днем на лекциях, вечерами в читальне или дома за книгами.

К этой трогательной истории я хочу добавить еще вот что: посещая в клинике Наташу, Паша обратил на себя внимание всего персонала. Все – от уборщиц до профессоров – интересовались его отношениями с Наташей. Там же он познакомился с известным тебе академиком Мышкиным и спрашивал его о свет-траве. Мышкин ее не знает, но заинтересовался ею и дал свой телефон, для того чтобы я позвонил ему через несколько дней. Видимо, он хотел заглянуть в литературу.

Сегодня я разговаривал по телефону с Мышкиным. Он сказал, что такой травы наука не знает. Спрашивал, почему я интересуюсь свет-травой, но я ответил уклончиво. Академик обратил внимание на название травы, несколько раз повторил: «Значительное название».

В самом деле – название замечательное. Оно, Федька, говорит о большущем значении этой травы. Простую траву народ не назвал бы свет-травой…

Федя оторвался от письма и в волнении вскочил.

– Свет-трава! – сказал он и прислушался. – Свет-трава! – повторил он, делая ударение на первом слове. – В самом деле – можно ли так назвать бесполезную траву? Как же я не подумал об этом раньше? – упрекнул он себя. – Ну и молодец же Игорь!

Федя снова взял в руки письмо и стоя перечитал его. Достал из портфеля бумагу, ручку, сдвинул сковородку с недоеденной картошкой, остывший чайник.

«Гей, дружище, будь весел!» – написал он и тихо рассмеялся над этой фразой.

Паровоз огласил властным ревом морозный воздух над рудником и, укутавшись клубами дыма, тяжело отдуваясь, потащил за собой восемь новеньких вагонов пригородного сообщения.

Саня вскочила в вагон на ходу, мысленно ругая себя за медлительность. Она забывала о том, что теперь ей вдвое труднее, чем большинству ее товарищей: она работала и училась.

Саня села на скамейку, положила на колени туго набитый книгами портфельчик и задумалась.

С тех пор как она уехала из города, все чаще и чаще думает о Феде. Предположение, что Федя неравнодушен к ней, теперь уже не пугает ее, а волнует и радует. В городе почти каждый раз проходит она мимо Фединого дома, но зайти не решается. А прежде так просто, почти ежедневно забегала к нему…

Два часа прошли незаметно. Поезд замедлил ход. Саня выскочила на платформу. Небо, по-зимнему бледно-голубое, но по-весеннему блестящее, ослепило ее, и она прикрыла глаза рукой. Саня вышла на улицу, щедро залитую солнцем. Солнце играло на окнах домов, на заледеневшем асфальте, на лицах прохожих.

Саня улыбнулась, вздохнула полной грудью и, размахивая портфелем, быстро пошла по улице. Выпавший утром снежок поскрипывал под ногами, и этот скрип напоминал ей звук лыж, когда они легко и послушно несут тебя, куда хочется.

Вот здесь, за вокзалом, в парке, не раз она с Федей каталась на лыжах. Саню потянуло туда, ей хотелось увидеть этот лес, заснеженные тропинки… Она поднялась на гору, свернула с дороги и остановилась на склоне горы, покрытой ослепительно белым снегом. По косогору кое-где росли старые сосны, а внизу причудливым зигзагом под ровным льдом бежала речка, местами прозрачно-голубая, местами занесенная сугробами снега. За речкой просторные поля, изрезанные чуть заметными дорогами, уходили в гору. И там начинался бор – густой, обширный и даже в зимнюю пору темный и загадочный по-летнему.

Саня, задумчиво посматривая по сторонам, любовалась природой. Вдруг она спряталась за толстую сосну. Задетый плечом куст обсыпал ее снегом.

Недалеко от того места, где спряталась Саня, чуть присев и сильно склонившись вперед, промчался на лыжах Федя, вздымая за собой снежную порошу. Мелькнула его коричневая спортивная курточка, из-под надвинутой на лоб кепки задорно блеснули голубые глаза. За ним неумело, очень осторожно, то и дело сдерживая скольжение лыж палками, катились юноша и девушка.

– У него на все времени хватает! – громко, словно боясь, что спутник не услышит ее, крикнула девушка, видимо продолжая ранее начатый разговор. – В кино первый, учится хорошо, спортсмен, музыкант хоть куда и даже композитор…

Больше Саня ничего не расслышала. Звонкоголосая девушка в красном спортивном костюме и ее спутник мелькнули еще раз-другой и скрылись.

«Это она о Феде», – подумала Саня, провожая взглядом молодых людей.

В лесу стало по-прежнему тихо.

Вместе со смехом и криками, смолкшими где-то внизу, исчезло то радостное оживление, которое с утра наполняло Санино сердце.

– Им весело. Их трое, а я одна! – вслух сказала Саня, в раздумье рисуя сучковатой палкой на снегу узоры.

По снегу мелкими шажками суетливо пробежала синица, оставляя за собой цепочку следов.

– А как он красиво ехал! Какой поворот сделал вокруг дерева! Ты видела? – чуть улыбнувшись, обратилась она к птичке.

Синичка взглянула на нее черными бусинками глаз, тряхнула длинным хвостиком и улетела.

– Улетела вот вверх, а он улетел вниз, – со вздохом сказала Саня. – Сама виновата, все сторонюсь, сторонюсь его. Вот и потеряла товарища. У него теперь другие друзья.

Ей захотелось найти Федину лыжню и сейчас же догнать его.

– Но разве догонишь ветер? – опять вслух подумала Саня. – Пойду лучше в библиотеку, потом в детский дом. Одной в лесу, оказывается, невесело.

В перерыве между лекциями Федю разыскал Алеша. Коленом придерживая желтый портфель, набитый до отказа книгами, он достал из него записку.

– От Сани, – сказал он. Федя растерянно взял записку.

– А ты разве знаешь ее?

– В обкоме встречаемся.

– В обкоме? – удивленно переспросил Федя.

– Да, в обкоме комсомола, – подтвердил Алеша.

Теперь Федя сообразил, что в этом нет ничего странного. Саня – член комитета комсомола рудника, и, конечно, в обкоме она бывает.

Алеша что-то еще говорил, но Федя не слышал его. Он повернулся к окну и быстро пробежал глазами записку. Карандашом, торопливо Саня писала: