Федя! В воскресенье вечером буду у тебя. Жди. Саня.

В воскресенье… Сегодня был еще только вторник. Как долго ждать!

Но воскресенье пришло неожиданно скоро. Книги, которые срочно нужно было прочитать, лекции, репетиции оркестра увлекали Федю, и времени на ожидание воскресенья не оставалось.

Зато само воскресенье тянулось бесконечно долго. С рассвета Феде не спалось. Он встал, оделся и, осторожно ступая босыми ногами, чтобы не разбудить мать и сестренок, вышел на кухню. Он нашел там яйца, масло и начал готовить завтрак: поджарил белый хлеб до хрустящих розовых корочек, залил его яйцами, вскипятил воду в электрическом чайнике.

Наконец послышались поскрипывания кровати и тихий шепот. Это сестренки перебрались к матери.

– Мама, я не сплю! – крикнул из кухни Федя. – Ты не торопись вставать. Завтрак уже готов!

– А мы тут затаились, как мышата, – засмеялась мать.

Федя знал – ей приятна его забота. Она пролежала в постели лишние полчаса, а потом встала, надела пестрый халат, умылась и, повязав голову белым платком, села за стол. Белоголовые и голубоглазые девочки-близнецы примостились на табуретках около матери.

Наталья Михайловна Власова овдовела в войну. Муж погиб под Сталинградом, и трое ребят остались на ее руках. Она не имела специальности и поступила щепальщицей на слюдяную фабрику. Простое на первый взгляд дело вначале не спорилось. Власова присматривалась к лучшим работницам фабрики и вскоре научилась с такой быстротой и точностью расщеплять ножом кусочки слюды на тончайшие блестящие пластинки, что даже опытные работницы слюдяной фабрики с удивлением следили за ее мелькающими пальцами.

Работа на фабрике ее утомляла, и она не справлялась с домашними делами. «Была бы старшей девочка, а не парень, все шло бы дома по-другому», – думала Наталья Михайловна.

Сын словно чувствовал, о чем думает мать. Он охотно, часто без подсказки бегал на рынок за продуктами, готовил обед, присматривал за сестренками и даже пытался стирать им платьишки.

Иногда по воскресеньям Наталья Михайловна уходила к кому-нибудь из знакомых в гости, и Федя оставался за главного. Сидение дома не казалось Феде тяжелой обязанностью.

В это воскресенье время шло удивительно медленно… Под вечер Федя начал уже беспокоиться: вдруг Саня почему-либо задержалась и не приехала? Он то и дело посматривал в окна, прислушивался к стукам и скрипу снега во дворе.

Но вот кто-то постучался в окно.

– Саня пришла! – сказал Федя.

Щурясь от света, Саня остановилась у порога. Девочки бросились ей навстречу. Наташа подпрыгнула и повисла у нее на шее, Катя подхватила ее за руку и тянула к себе.

Саня со смехом обняла и расцеловала девочек.

Федя молча наблюдал эту сцену, не отрывая глаз от Сани. Как всегда после долгого перерыва во встречах, ему казалось, что Саня стала другой, и он тревожно слушал ее слова, всматривался в ее лицо.

– Ну, хватит вам, хватит! Дайте человеку пройти, – внушительным баском сказал Федя, отстраняя от Сани сестренок.

Он пожал ей руку, встретился взглядом с ее смеющимися глазами и успокоился.

– Раздевайся! – весело сказал Федя и потянулся, чтобы принять ее пальто.

– Нет, лучше ты одевайся! Мы пойдем вместе, знаешь куда?

– Куда?

– В кино. Вот билеты.

Саня достала из кармана пальто билеты, повертела ими перед Фединым лицом и спрятала обратно в карман.

Они быстро шли по освещенным улицам. И Федя первый раз осмелился взять Саню под руку. Их разговор не прерывался ни на минуту, и снова, как прежде, им было хорошо и просто друг с другом.

Не успели они дойти до кинотеатра, как знали уже все новости. Федя рассказал Сане о своей беседе с Николаевой.

– А я думала, что ты уже забыл о свет-траве, – заглядывая Феде в лицо, сказала Саня.

– Что ты, Саня, я свет-траву никогда не смогу забыть, честное пионерское!

– Ишь ты, какой великовозрастный пионер! И когда ты отвыкнешь от этой школьной привычки? – засмеялась Саня.

– Я люблю эти слова, Саня. И знаешь, почему? Их говорят ребятишки бесхитростно, от чистого сердца.

Саня поняла, что словами о великовозрастном пионере могла обидеть Федю, и ей захотелось сказать ему что-нибудь приятное.

– Ты молодец, Федя, у тебя есть своя мечта и, как это еще говорят… установка. Да, правильно, установка, то есть цель…

Федя смущенно улыбнулся. Похвала Сани была приятна ему.

– Да куда ты бежишь? Я уже запыхалась. Не бойся, не опоздаем! – сказала Саня, удерживая его за руку.

Он сразу убавил шаг и пошел медленнее. Это он-то боялся опоздать в кино? Да он с превеликим удовольствием не пошел бы туда вовсе, и куда лучше было бы вот так ходить с Саней по многолюдным улицам, говорить без конца и чувствовать, что она рядом.

– А помнишь, Федя, ты мне сказал как-то, что собираешься поискать документы о свет-траве в архиве? – спросила Саня.

– Я уже был там. Искал! Никаких следов. Буду искать в Семи Братьях. И найду, Саня, честное пионерское, найду!

– Найдешь! Я бы хотела, чтобы ты нашел.

– Как хорошо, Саня, что ты веришь. Мне это, знаешь, дороже…

Он чуть не задохнулся, не договорил, и они надолго замолчали.

– Завтра у меня боевой экзамен. Доклад на ботаническом кружке, – опять заговорил Федя.

– А ты хорошо подготовился? – спросила Саня, и Федя почувствовал, что она тревожится за него.

– Готовлюсь. Работаю с лупой, с определителями над своим гербарием. Ты помнишь его? Он мне очень пригодился.

Саня помнила, как Федя любовно показывал ей коробки, наполненные засушенными цветами и травами.

– Хочешь, после сеанса я расскажу тебе план своего доклада? – спросил Федя.

– Ну конечно, хочу, – с готовностью отозвалась Саня. – А пока возьми вот это.

Она остановилась и подала ему небольшую толстую тетрадь. В темноте он не разглядел ее и спросил:

– Какая книга?

– Это не книга. Это наш родовой дневник. Я никому его не показывала.

Саня рассказала, как получила эту тетрадь от Валентины Назаровны.

– Спасибо, Саня, – горячо поблагодарил Федя, пряча тетрадь за пазуху.

Некоторое время он в волнении шел молча, почти физически ощущая тепло на груди от тетради.

Они подошли к белому одноэтажному кинотеатру и сквозь шумную толпу протиснулись к широкому крыльцу. Из открытых дверей на тротуары и дорогу падал электрический свет, освещая прохожих и снующие по улице автомобили.

В зале ожидания, на эстраде, под аккомпанемент квартета пела маленькая худощавая женщина с глянцевито-черными гладкими волосами, разделенными на прямой пробор. Было очень тесно и шумно. Они остановились у стены.

Федя смотрел на Саню, и где-то в глубине сознания его не покидала мысль о том, как хорошо бы сказать ей о любви, о той большой и светлой любви, которую бережет он для нее в своем сердце. Но он знал, что сегодня ни за что не осмелится признаться ей в этом. А в это время и в Санином сердце поднималось ответное чувство. Она поняла наконец, что боязнь Фединой дружбы, радость при встречах – все это было уже преддверием любви.