Во всех отвоеванных областях Менелик II, человек грамотный и гуманный, под страхом смерти запрещал работорговлю. Но в отдаленных селениях Булатович еще встречал иногда рабынь, бедра которых были обернуты кожаными полотенцами, отрезанными от шкур буйволов. Костя же Залепукин обладал ростом Гулливера, на него взирали как на чудо из чудес, прозвав гусара "зохоно" (слон). Какова же была его радость, когда в тени древних смоковниц, под сенью мимоз и ароматных акаций гусар, вчерашний парень из деревни, нашел ягоды. ежевики.

- Родимая ты моя! - закричал гусар. - Еще бы мне клюкву сыскать, так будто домой в Россию попал. - Зато вот бананы ему не нравились. - У нас в деревне картошка куда как вкуснее огурцов энтих со шкурой.

Хотя отряд Булатовича и входил в армию Георгиеса, но поручик сознательно уклонялся от участия в битвах, зато он всюду лечил больных, фотографировал красавиц, местные царьки допускали его в свои гаремы, где за ним следили евнухи с хлыстами из бычьих хвостов. Фрейлины местных "королев", надушенные розовым маслом и сандалом, были удивительно похожи на русских цыганок. Булатович даже шепнул 3алепукину:

-Так и хочется открыть шампанского, швырнуть им под ноги сотенную, чтобы они спели нам "Не вечернюю".

Близилась Каффа, и Георгиес заранее отдал приказ: "Слушай! Слушай! Слушай! Кто не слушает, тот враг. Воины? Собирайтесь с силами. Горе тому, кто опоздает и упустит счастливый случай стяжать себе славу". В темном лесу Залепукин спросил:

- А что это за людишки там по деревьям прыгают?

- Это, Костя, еще не люди, а пока еще только обезьяны.

- Надо же! Без билета прямо в зверинец попали.

Маршрут Булатовича почти совпадал с путями армии раса; эфиопы ходили на войну семьями: воин-муж шагал впереди с кувшином масла или меда на голове, жена тащила походную утварь, а дети несли оружие отца. Земли Каффы украшали бамбуковые леса и финиковые рощи. "Чарующая красота, - писал потом Булатович, - словно я попал в заколдованный лес из "Спящей Красавицы". Каффа отстала от эфиопов в культуре настолько, что утратила даже свою древнюю письменность. Потомки рабов и племенной аристократии уже сами не помнили, за что и когда воевали их предки, чьи кости и черепа валяются среди пышных и ароматных цветов. Абиссинцам, умевшим громить даже европейские армии, было нетрудно покорить Каффу, опережая нашествие в эти края опытных колонизаторов - Маршана и Китченера. Булатович все время вел солнечные наблюдения, составлял карты маршрутов (потом эти его карты долгое время служили единственным путеводителем по Эфиопии и Каффе для всех европейцев).

В городе Андрачи, каффской столице, Булатович ближе сошелся с расом Георгиесом, помогая ему советами, и он не скрывал, что до самого озера Рудольфа на картах расплылось "белое пятно неизвестности". Георгиес говорил Булатовичу, что каффский король Тченито бежал от него в леса:

- И пока не привезу его в Аддис-Абебу вместе с женами, до тех пор никто не скажет, что мне повезло.

Хлынули ливни, начались эпидемии и падеж скота. "Войска раса, - писал Булатович, - были истощены голодом и болезнями. От множества трупов в Андрачи стоял нестерпимый смрад". Булатович сам же и утешал раса, впавшего в уныние, как умел лечил больных, и, наконец, король Тченито попался в плен вместе со своими женами. Сняв с руки три тяжеленных золотых браслета, Тченито протянул их расу Георгиесу:

- Ты муж из мужей, но я тоже достоин твоего уважения.

Состоялся победный пир, и не "вино лилось рекой", а лился один лишь мед. Но даже трезвые эфиопы напомнили Булатовичу пьяных: потрясая оружием, они наперебой похвалялись своими подвигами и трофеями. Эта церемония называлась "фокыр", вроде клятвы - быть в бою непременно мужественным, и Георгиес внимательно выслушивал каждого, потом спрашивая:

- Говоришь ты красиво! Но кто поручится мне за тебя?

Дающий клятву называл своего поручителя, после чего получал кубок меда и садился на место. Булатович открыл бутылку с шампанским и сказал, что она у него последняя:

- Я выпью за победу неустрашимых войск негуса-негести.

Они еще не ведали орденов, храбрецов награждали золотыми серьгами, щитами из серебра или набрасывали им на плечи шкуры леопардов. Головные же повязки из львиных грив ("амфара") отличали народных героев, гордились ими так же, как русские солдаты крестами святого Георгия.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Снова поход! Шли тропами диких слонов, из густой травы вылетали убийственные стрелы. Булатович не мог видеть голодных детей: животы у них непомерно вздулись, а коленные суставы резко обострились. "Несчастные дети, - записывал он, - дрожа от холода, искали в траве кости, дрались меж собой из-за внутренностей дохлого барана." Отряд вступил в земли неизвестных миру племен, их речь не понимали даже проводники. Когда Булатович выразил желание напиться (жестами), дикари принесли воду в стволе бамбука. На громадных сикоморах висели высохшие тела повешенных, в грудных клетках которых дикие пчелы роились с гудением, словно в ульях. Булатович строго указал воинам своего отряда - не обижать жителей, и весь свой боевой пыл они растрачивали в воинственных плясках.

- Чисто лезгинка, - похваливал их Залепукин.

За расом двигалась тридцатитысячная армия. Полководец негуса ходил босиком, но при золотом оружии, а голову он укрывал широкополой фетровой шляпой американского ковбоя.

- Трудно выбрать дорогу, - говорил рас. - Мы еще не бывали в этих краях, и. куда вести всю армию негуса?

Булатович, понятно, стремился к озеру Рудольфа. Случайно, разведуя местность, он отыскал в траве отстрелянные гильзы и - вот чудо! - грязную страницу из "Теории вероятности" на итальянском языке (это были следы итальянской экспедиции). Возле палатки поручика всегда толпились больные, из леса выносили раненых. Приходилось лечить кровавый понос, класть в лубки руки и ноги, зашивать раны от копий и даже от зубов крокодилов. Перед пленными Булатович всегда помахивал веткой, что означало - не бойтесь, у меня самые мирные намерения:

- Есть ли впереди нас очень большое озеро?

- Нет, озера мы не знаем, - понимался ответ.

- Видели ли вы "гучумба" (европейца)?

- Видели, они в деревне ловили куриц.

Очевидно, неподалеку блуждали солдаты майора Макдональда, спешившие на выручку своего Китченера, - они скрывались. Но еще никто не указал путей к озеру Рудольфа, и Булатович уповал едино лишь на компас. Соли не стало, ее заменяли перцем; эфиопы поливали свою еду желчью убитых животных. Вокруг царило безлюдье и безводье. Стада зебр бродили вровень с робкими антилопами, в иле пересохшего русла виделись следы слонов и носорогов. Мучила жажда, каждый искал хотя бы грязную лужу. Вдруг открылась взорам полоса речной воды, поверх которой чернели неподвижные чучела дремлющих крокодилов. Казалось, отряд у цели пути, когда пленная проводница заявила, что дальше безводная пустыня. Армия негуса заволновалась, желая возвращаться назад, и сам отважный Георгиес начал беспокоиться.

Булатович понял - требуется крутое решение. Он взял таблетку хины и велел проводнице открыть рот пошире.

- Если говоришь неправду, - заявил он ей, - ты умрешь от этого страшного яда. Но скажи правду - и останешься живой.

Женщина с ужасом в глазах указала рукой на юг.

- Либо ие унто (есть ли там хлеб)? - спросили ее.

- Ие (есть), - тихо отвечала она.

Крокодилы в реке Омо, еще никем никогда не пуганные, совсем не боялись людей. Войска раса вступили в страну изобилия, где среди кукурузных полей бродили стада рогатого скота и ослов. Наконец, пленные показали, что до озера два дня пути. Сразу забили литавры, заиграли на дудках. Здесь жило неизвестное племя хромых мужчин, у которых были подрезаны поджилки ног.

Александр Ксаверьевич сообщил Георгиесу:

- Я не понял с их слов, кто наказал их вечною хромотою, но реку Омо они называют Няням. Сейчас твои воины, о великий непобедимый рас, радуются, что их "привели в хорошую землю". Будем же радоваться и мы тому, что могучий "царь царей" (негус-негести) вывел Абиссинию к озеру Рудольфа.