- Я потихоньку подкрался и, услышал, что первым убить меня сговариваются, потом барина с госпожой и обокрасть кибитку (Байков, чтобы Анастасия не слышала, на ушко Лукину сказал об этом).

Дмитрий Александрович даже не разволновался:

- Не станем ждать, пойдем сами и разберемся.

Вошли в придел, Лукин спрашивает:

- А что вы за люди?

- А тебе-то какое дело? - отвечали ему.

Один разбойник сразу вскочил, чтобы ударить, но Лукин раз только треснул - готов. "Илья, принимай!" - крикнул Лукин, и прямо над головой Байкова пролетел второй, треснувшись башкой в стенку. Все. Лег. Потом пошла работа, как на конвейере, Лукин встряхивал одного за другим, чтобы себя не помнили, и перебрасывал Байкову, тот отпускал последний удар, после чего выкидывал труп на улицу. Вышли, потом Лукин сказал:

- Ну и наваляли мы, Илья, аж целая поленница.

Посторонних порою обманывала обыденная внешность Дмитрия Александровича: он был даже невысок и Геркулесом (как его звали) не казался. Но силищи был непомерной: свободно разрывал цепи, кочергу закручивал в крендель, талеры ломал, словно пряники, одним пальцем превращал рубли в золотые чашечки для подсвечников, а уж вдавить пальцем гвоздь в дубовый борт корабля - это было для него пустяком. Трудно поверить: Лукин лишь одною рукой поднимал корабельную пушку в 87 пудов весом.

При этом сам никогда своих рук не распускал, оставаясь незлобивым, кровожадным в отмщении не был. Однажды вернулся он с моря после долгой отлучки и узнал, что Настасья без него привечала итальянца из неаполитанского посольства. Лукин смолчал. А во время бала в одном собрании он, проходя мимо соперника, как бы нечаянно наступил ему на ногу, - этого было достаточно, чтобы соперника увезли в госпиталь, и более на глаза Настасье Ефремовне тот не показывался.

Писатель граф В. А. Соллогуб рассказывал. Был в Петербурге такой весельчак Кологривов, и вот как-то в театре, где играли французскую пьесу, он приметил скромного господина, приняв его за провинциала. Решив вызвать поощрительный смех у дам, Кологривов обратился к нему с вопросом:

- А вы разве понимаете по-французски?

- Нет, - отвечал Лукин (это был он).

- Не угодно ли, я вам переводить стану?

- Извольте.

Вызывая всеобщий хохот в зале, Кологривов стал пороть несусветную чепуху, чтобы сконфузить "провинциала", и вдруг Лукин спросил его на хорошем французском языке:

- А вы по-английски, сударь, понимаете?

- Увы.

- А по-немецки?

- Тоже.

- А не желаете, чтобы я одним пальцем перебросил вас сразу в "яму" оркестра, дабы впредь вы были вежливее. Встаньте!

Кологривов встал.

- За мной! - скомандовал Лукин.

Привел его в буфет и заказал сразу два пунша с ромом.

- Пейте.

- Не могу. Слаб.

- А издеваться не слаб? Так пей.

Кончилось это тем, что Лукин вернулся в ложу (после восьми стаканов пунша) как ни в чем не бывало, а публика, расходясь из театра, видела Кологривова у подъезда - мертвецки пьяным, извергающим из себя пунш с ромом.

Между тем время шло, дети подрастали. Лукин исправно повышался в чинах, ордена навешивал, в каких только странах не побывал во время дальних крейсерских походов. Наконец, нельзя не сказать, что спортивную (именно так!) славу Лукин обрел даже не в России, а в Англии. Он дважды навещал эту страну, отношения с которой у России бывали сложные, и потому англичане сами задирали русских моряков. Уже тогда в Англии зародился бокс, и англичане подначивали русских сразиться с их прославленными боксерами-драчунами.

- Ну, что там один на один? - сказал им Лукин. - Ставьте против меня сразу четырех, а там поглядим-посмотрим.

Один против четырех, он вышел победителем. Правда, Лукин не знал правил бокса - и потому всех четверых, уже поверженных им, он просто повыбрасывал с ринга, словно мусор. За это Лукин и сам был побит в порту Ширнесса, что в графстве Кент. Когда возвращался он на корабль, на него накинулась целая толпа англичан и стали его. не бить, а щипать. Двух он взял за галстуки, поднял над собой и потащил к своей шлюпке. "Тысячи сильных кулаков сыпались на него со всех сторон. Дорого покупал Лукин каждый шаг к берегу, но пять матросов со шлюпки, поджидавшей его, поспешили ему на выручку, и Лукин разогнал буйную толпу. подвиг сей приумножил к нему почтение английских моряков", - писал о нем П. П. Свиньин в своих воспоминаниях. Вы думаете, что англичане, побитые, обиделись? Нисколько. Напротив, они чествовали его как героя. И больше никто в Англии русских матросов не задирал.

Вернувшись на родину, он получил чин капитана I ранга и стал командовать многопушечным "Рафаилом", и здесь, на-этом корабле, он сам никого пальцем не тронул, но и другим не давал обижать своих матросов.

- Если наша палуба и увидит кровь, так это будет кровь, пролитая в битвах за отечество, - говорил Лукин офицерам.

Известно, что его частенько навещали музы, но стихов Дмитрия Александровича не сохранилось.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Илья Байков стихов не писал и не обладал такой силой, как Лукин, но все же на полном скаку он осаживал даже четверку лошадей. Внешность у него была примечательной: волосы стриг в кружок, борода "лопатой", глаза живые, умные, а речь забористая, когда Бога помянет, а когда и матюкнется.

В самом конце 1801 года Илью наняли кучером придворной конюшни. Были при дворе лейб-гвардии, выносили на парадах лейб-штандарты, лечили царей лейб-медики, а для таких, как Илья, самым почетным званием было стать лейб-кучером, и вскоре это случилось. Александру I нравилось, как Илья правит лошадьми, что в санях, что на колесах, - хорошо было с ним ехать.

- Здорово, Илья, - обычно говорил царь своему кучеру.

Три года он катал императора и - Боже ты мой! - сколько людей стало перед ним заискивать (перед кучером заискивать!), генералы здоровались, министры спрашивали - не надо ли чего? Даже фаворитка царя, прекрасная и гордая полячка Мария Антоновна, даже она присылала конфеты его детишкам. Лейб-кучерское жалованье было немалое, как у полковника, и вскоре Байков первым делом завел гувернантку для своей детворы.

Скоро Илья изучил повадки царя, перестал бояться с ним разговаривать, а император сам иногда вступал в откровенные беседы, порою подшучивая:

- А что, Илья? Капитан-то первого ранга Лукин, бывший твой барин, теперь не более тебя от казны получает?

- Да вровень катим, ноздря в ноздрю, как лошади в единой упряжке. Только я-то, ваше величество, живу по-мужицки, и мне хватает, а Митрий Ляксандрыч намедни опять ко мне приходил, сто рублей в долг взял. У него жена - мотовка!

- Друзей-то, Илья, много ли у тебя?

- Да ведь когда сам царь лучший друг, так и все ко мне в дружбу набиваются. Я, ваше величество, ныне женитьбою озабочен. Есть тут одна сопливая на примете, да уж больно молода. Погодить надобно.

1807 год для русских остался памятен: армия сражалась с Наполеоном в Европе, билась она на Дунае с турками, флот воевал в греческом архипелаге, и очень далеко ездил в этом году Илья Байков - довез царя аж до Аустерлица, а потом вывозил его обратно в Петербург, жалкого и растерянного.

В этом же году Лукин со своим "Рафаилом" состоял при эскадре адмирала Сенявина, которая героически удерживала Дарданеллы в своей блокаде. Было 18 июня 1807 года, когда корабельный писарь принес в каюту Лукина приказ адмирала.

- Читай, - сказал ему командир "Рафаила".

".Чем ближе к неприятелю, - гласил приказ, - тем от него менее вреда; следовательно, если бы кому случилось свалиться на абордаж, то и тогда можно ожидать вящего успеха. Пришед на картечный выстрел, начинать сразу стрелять. Если неприятель под парусами, бить по парусам, если на якоре, бить в корпус".

- Хорошо, - кивнул Лукин писарю. - Я все понял.

Сражение с турецким флотом состоялось на следующий день возле Афона, почему и вошло в историю как Афонское. Корабли русской эскадры шли в бой столь плотно, что носовые бушприты задних почти лежали на кормах впереди идущих. "Рафаил" в этой битве пострадал больше других, ибо отважный Лукин Дмитрий Александрович действовал чересчур дерзко. Турецкий флагман уже горел, разбитый им, но два фрегата еще стреляли, и тогда Лукин отдал приказ: "Абордажных - наверх! Без резни не обойтись." В этот момент он заметил, что сбит кормовой флаг, и быстро взбежал по трапу, указывая: