Беркович окончательно смутился и замолчал. Молчали и женщины, напряженно глядя друг на друга.

— О, Господи, — сказала наконец Хана, — не тяните, старший инспектор. Все равно никто не признается. Нужно искать — ищите. Если хотите, начните с меня, все-таки я хозяйка этого заведения. Вы хотите знать, откуда мышьяк? Я вам скажу — из моей кухни, скорее всего. Посмотрите сами: баночка с мышьяком стоит на полке, той, что крайняя слева. На банке написано, что это мышьяк, яд, обращаться осторожно, в общем, нужно быть слепым или… Нет, случайно никто не мог… перепутать…

— Зачем вам мышьяк? — удивился Беркович.

— От крыс. Здесь недавно появились… Я вызывала специалистов, они что-то посыпали, но крысы так и не исчезли. Есть, конечно, разные препараты, но мне знакомые посоветовали мышьяк, говорят, он действует лучше всего…

— С вашей стороны беспечно хранить яд на видном месте.

— Но… Почему? Храним же мы разные химикаты! Стиральный порошок, например. От него так же можно отравиться, как мышьяком… Даже хуже.

Беркович прошел на кухню и вернулся, принеся маленькую бутылочку. Женщины отвернулись: понятно, что она вызвала неприятные ассоциации. “И особенно — у одной из них”, - мрачно подумал Беркович.

У кого же именно?

— Пожалуйста, — сказал он, — подождите здесь, пока будет идти обыск.

— Вы оставляете нас вместе? — удивилась Лея Вейземан. — Мы ведь сможем говорить друг с другом…

— Да сколько угодно, — пожал плечами старший инспектор. — Или вы собираетесь коллективно покрывать убийцу?

— Я бы хотел сначала поговорить с вами, — обратился Беркович к хозяйке. — Давайте пройдем на кухню.

— Вы действительно всегда едите с гостями? — продолжал он, сев рядом с Ханой за кухонный столик.

— Да, — кивнула она. — Это принцип моего заведения. Знаете… создает такую интимную атмосферу.

— Вчера вечером вы тоже ужинали вместе? И утром собирались вместе позавтракать?

— Конечно, — нахмурилась Хана. Она не понимала смысла задаваемых вопросов. — А что…

Лицо ее неожиданно застыло, а в глазах появился испуг.

— Вот именно, — сказал Беркович. — Вы поняли, верно? Ведь это вы убили Ренату.

— Я не…

Хана опустила голову на руки и зарыдала.

— Ну хорошо, — сказал Рон Хан по дороге в управление, — а если бы у нее не сдали нервы?

— Я предъявил ей улику, которую она не могла оспорить.

— Какую улику? — удивился эксперт. — В тот момент ты даже не начинал обыск!

— Стол в салоне был накрыт на четверых, — объяснил Беркович, — а Хана всегда ест с постояльцами. Она знала, что пятой — Ренаты Каштовиц — утром за столом не будет.

— Но это же глупо! — удивленно проговорил Хан. — Она понимала, что это улика, почему же…

— Привычка, Рон. Хана думала совсем о других своих проблемах, а не о том, как сервировать стол к завтраку. Руки действовали как бы сами по себе… Руки-то знали, что за завтраком будут четыре человека, а не пять.

Машина свернула на стоянку управления полиции, и Беркович увидел, как патрульный Кармаз вел к зданию Хану Зусман.

— Сегодня ты опоздал, Борис! — такими словами встретил Хутиэли старшего инспектора Берковича, когда тот заглянул в кабинет к коллеге, чтобы пожелать ему доброй ночи. Смена только началась, и Беркович надеялся, что ночь пройдет спокойно.

Уверенный в том, что приехал на работу вовремя, Беркович поднял взгляд на часы, висевшие на стене, и сказал недоуменно:

— О чем вы, старший инспектор? Ровно девять. Слышите — начался «Мабат», у кого-то в кабинете работает телевизор.

— Да, — подтвердил Хутиэли. — И тем не менее, ты опоздал, потому что дело об убийстве Хелен Гринберг завершено инспектором Гореликом полчаса назад.

Беркович, который не знал не только о том, что дело завершено, но и о том, что оно начато, удивленно поднял брови.

— Убийство? — переспросил он. — Кто такая Хелен Гринберг?

— В половине восьмого, — пустился в объяснения Хутиэли, — позвонили в полицию из северного Тель-Авива и сообщили о криках, которые слышны из квартиры некоей Хелен Гринберг, секретарши генерального директора Бромберга.

— М-м… — промычал Беркович, ни разу не слышавший ни о каком Бромберге, который занимал бы должность выше дворника.

— Патруль прибыл на место, а сразу следом — инспектор Горелик, дежуривший сегодня вечером. Крики к тому времени уже прекратились. Горелик думал, что придется взламывать дверь, но она оказалась открыта, и в квартире инспектор обнаружили труп хозяйки — женщина лежала на диване в салоне, видно было, что она боролась за свою жизнь, одежда на ней оказалась в полном беспорядке. Убийца, его имя Натан Битнер, забился в угол между окном и телевизором и не делал никаких попыток сбежать. Горелик провел допрос на месте, и Битнер во всем сознался. Дело было так. Битнер пришел под вечер к Хелен — она долгое время была его любовницей, но месяца три назад изменила ему с ближайшей подругой. Битнер утверждает, что пришел к Хелен мириться, потому что она ему позвонила и сказала, что решила с этой подругой порвать… В общем, как ты понимаешь, жутко романтическая и, главное, современная история. После парада геев в Иерусалиме я уже ничему не удивляюсь.

— Ну… — начал было Беркович, но Хутиэли только рукой махнул.

— Да я вовсе не такой ретроград, как тебе кажется. Факт, однако, в том, что Битнер явился, чтобы убить подругу. Страсть, понимаешь ли! Сначала они вроде бы помирились… То есть, это Битнер сделал вид, что простил женщине ее лесбийское увлечение. Ну, сели за стол — Хелен приготовила индюшачьи стейки и несколько салатов…

— Сама делала? — осведомился Беркович.

— Что? — не понял Хутиэли. — Стейки?

— Салаты, — пояснил Беркович. — Сделала сама, или у нее были готовые?

— Понятия не имею, — пожал плечами Хутиэли. — Да какая разница?

— Видите ли, старший инспектор, — сказал Беркович, — это ведь говорит об ее отношении к Битнеру. Если сама готовила… купила хумус, баклажаны, капусту, специи… нарезала, смешала… Это одно, верно? А если салат готовый, то…

— При чем здесь твои психологические штучки? — поморщился Хутиэли. — Не знаю, может, она салаты сама делала, может, в магазине купила. Главное не в этом. Ты будешь слушать или заниматься психологией?

— Слушать, — кивнул Беркович.

— Так вот, сели они за стол, Битнер предложил женщине выпить и, когда она отвернулась, вылил в ее бокал смертельную дозу яда. Я еще не знаю, какой группы был яд, Рон скажет, когда проведет анализ… Как бы то ни было, не прошло и пяти минут, как женщина начала корчиться в судорогах, метаться по комнате, разбрасывая вещи и посуду…

— А это откуда известно? — не удержался от вопроса Беркович. — То есть, я имею в виду, что не прошло и пяти минут…

— Битнер сказал. Это Горелик из него выжал…

— Выбил?

— Да ты что, Борис? Я знаю, ты не любишь Горелика, но он никогда…

— Когда я был стажером, то выезжал с ним на происшествия, и он на моих глазах…

— Ну, это, наверно, при задержании. Если человек сопротивляется, то приходится и силу применить, или ты сторонник этого вашего русского писателя?

— Которого? — удивился Беркович.

— Ну, который выступал против насилия.

— Лев Толстой? — догадался старший инспектор. — Нет, я не поклонник Толстого и вовсе не против того, чтобы применять силу. Но…

— Мы будем обсуждать методы Горелика, или ты, наконец, дослушаешь до конца?

— Не будем, — согласился Беркович, — инспектора все равно не переделаешь. Значит, Битнер сказал, что не прошло и пяти минут после того, как Хелен выпила вино, в котором был яд…

— Да, и ей стало плохо. Битнер, судя по всему, человек хотя и мстительный, но слабохарактерный. Он думал, что яд — это нечто тихое. Выпил, упал и умер — как в кино. А когда началось такое… И еще истошные крики… В общем, Битнер впал в оцепенение, он видел, как Хелен умерла, и не нашел в себе сил сбежать. Дальше все ясно. На крик прибежали соседи, вызвали полицию… Жаль, конечно, что ты вечером не дежурил, — завершил старший инспектор свой рассказ, — имел бы возможность понаблюдать Горелика в его звездный час.