Я остановился. Я обернулся к хроникеру и... взял его за пуговицу. Он мне уже изрядно осточертел, но его последние слова...
- Что вы имеете в виду, Юрий Львович?- строго спросил я.
- Что имею, то и введу... хе-хе...
- Прекратите. Что вы имели в виду, когда сказали, что я самое заинтересованное лицо?
- Пуговицу отпустите.
- Не отпущу. Колитесь, Юрий Львович, что хотели сказать. За базар, как говорится, надо отвечать.
- Замашки у вас, однако... Неинтеллигентно, Андрей Викторович.
- Ну не всем же светской хроникой заниматься... Колитесь.
Юрий Львович повертел головой по сторонам и злорадно сказал:
- В кражах-то вас подозревают.
- Меня?
- Ну, не вас лично, а вообще - вас, питерских. Вашу банду.
Сказать, что я был удивлен - не сказать ничего. Я даже пуговицу из рук выпустил.
- Вас, вас, Серегин. Вместе с вашей шайкой... хе-хе...
- Но почему? Объясните почему?
- Потому, что вы приезжие. Все остальные - свои. Мы не первый раз сабантуйчики-междусобойчики проводим.
И никогда ничего не пропадало. Все друг друга знаем. Все всегда достойно, интеллигентно. Бонтонно... А вы из северной столицы приехали и нате, пожалуйста!- кражи. Кроме того, Танненбаум раскопал, что вы срок мотали. Каково?
Вот и пошли среди наших разговоры. Танненбаум же их и подогревает.
- Понятно,- сказал я.- А где сам господин Танненбаум?
- Черт его знает. Наверное, у себя, в своем барском коттедже. Оторвался, сволочь такая, от коллектива. Жирует.
В окнах шале, которое занимал Женя Танненбаум, горел свет. Едва слышно доносилась музыка. "В гости" к организатору нашего семинара мы пошли втроем: я, Повзло и Юрий Львович. Хроникера я брать не хотел, но избавиться от него не представилось возможным. Я был разгневан и шел к Танненбауму объясниться...
А Юрий Львович шел его "разоблачить".
Ну-ну...
Я постучал в дверь. В вечерней тишине звук разносился далеко. Казалось, он достигает луны... Я снова постучал. Послышались шаги и затем голос Танненбаума:
- Кто?
- Откройте, Евгений Кириллович,- агрессивно рявкнул Юрий Львович.Общественность.
- Обще... Какая еще общественность?
Я сплю. Я устал. Все - утром.
- Врете, не спите. Откройте прессе.
- Да что вам нужно? Я... не одет.
- Глупости какие говорите,- пролаял Юрий Львович. Слова вырывались вместе с облачками пара.- Женщин тут нет.
Я понял, что препираться через дверь можно долго, и решил вмешаться:
- Евгений Кириллович, есть серьезный разговор. Извольте нас впустить.
- Это вы, Серегин?
- Я. И не только я. Со мной мои коллеги. Откройте, нам нужно поговорить.
- А зачем с вами эта старая сволочь?
- Это кто, извините, старая сволочь?- взвился Юрий Львович.
- Спокойно,- сказал я.- Так вы собираетесь нам открывать?
- Открою,- после паузы ответил Танненбаум.- Подождите минутку, я хотя бы оденусь. Я вас не ожидал. Я нездоров.
Мы стояли на крыльце. Настроение было довольно-таки поганым... А каким же оно должно быть в такой ситуации?
Юрий Львович вдруг быстренько соскочил с крыльца и убежал за угол дома.
Я подумал, что ему приспичило помочиться, и ошибся. Секунд через тридцать возбужденный хроникер вернулся и зашептал:
- Он! Точно он! Я в щель между шторами подсмотрел: что-то он в стенном шкафу подшустрил... поди - улики прятал. Перепуганный - сам с собой говорит. Щас узнаем, щас правда-то вся вылезет.
Я молчал, смотрел в сторону. Было очень противно. Снова раздались шаги, распахнулась дверь, и лысый шар танненбаумовской головы блеснул в проеме.
- Прошу вас, коллеги... Не ждал, не ждал.
Первым вперед рванулась "старая сволочь". Поравнявшись с Танненбаумом, Юрий Львович остановился, пристально посмотрел ему в глаза и сказал:
- Хе-хе, дружище... Видим, что не ждали.
Один за другим мы вошли в гостиную.
Все здесь было так же, как в моем шале:
"Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым". Вымпелы, почетные грамоты, бюст Гагарина на телевизоре...
- Чем обязан, господа?- спросил Танненбаум.- Я, признаться, нездоров и намеревался лечь спать...
- У нас есть к вам, Евгений Кириллович, несколько вопросов,- сказал я.
- Если я смогу на них ответить...
- Сможете, дорогой, сможете,- штопором ввинтился между мной и Повзло Юрий Львович.- Придется ответить-то... хе-хе.
Сказав так, хроникер облокотился на дверцу стенного шкафа и побарабанил по нему пальцами. Танненбаум смотрел на него странными, напряженными глазами.
Я бы сказал даже: со страхом... А Юрий Львович смотрел торжествующе.
- Однако извольте все-таки объясниться,- неуверенно сказал Танненбаум, обращаясь ко мне. Но я ответить не успел.
- Что в шкафу прячешь, сволочь бритая?- рявкнул Юрий Львович.
- Я? В шкафу? Прячу?
- Ты! В шкафу! Прячешь! Краденое! Парик! И бинокль!
Неожиданно Евгений Кириллович захохотал и хлопнул себя по ляжкам. Он хохотал, а мы оторопело смотрели на него. Я, признаюсь, ничего не понимал и ощущал себя дураком. Или - напротив - нормальным, но в стране дураков... Еще неизвестно, что хуже.
- Открой,- сказал, отсмеявшись, Танненбаум.- Открой и посмотри. Видит Бог, я этого не хотел, но... судьба!
- Судьба... хе-хе. Тебя посодют, а ты не воруй!- произнес Юрий Львович и торжественно распахнул створки стенного шкафа.
А дальше было как у классика - "немая сцена". Я, во всяком случае, точно онемел на некоторое время... В шкафу стояла и улыбалась неестественной улыбкой супруга Юрия Львовича. Из одежды на ней были одни колготки.
- Здрасьте,- сказала супруга несколько застенчиво.
Что было дальше - трудно описать.
Давясь от хохота, держась друг за друга, я и Повзло вывалились в прихожую. Вслед нам летели голоса:
- Сука! Потаскуха! Блядь вокзальная!
- Руки! Руки убери, импотент... мерзавец... рогоносец...
- Тварь! Развратная сука.
- Извращенец! Импотент! Цирюльник!
Затем мимо нас с криком и визгом пронеслись супруги. Впереди - голая Маргарита, за ней - одетый Юрий Львович.
В лунном свете бег голой женщины по снегу отдавал чем-то колдовским... или, как сказал бы Танненбаум,- "дремучей языческой лохматостью".
Разбираться с Евгением Кирилловичем сил у меня уже не было. Я увел Повзло к себе с целью держать военный совет. Однако же сразу приступить к обсуждению ситуации мы не смогли. Нас все еще душил смех. Достаточно было произнести: