Я открыл дверь и свесился вниз, убедившись в том, что я знал и без этого - колеса были спущены. Подняв глаз чуть выше, я увидел "Запорожец", на номерном знаке которого издевательски значилось: "68-25 ЛОХ". Еще выше, в окне второго этажа, отдыхали уже три кота и все та же бабуся. Губы ее шевелились, и я даже не стал гадать, что она говорила.
Думаю, что-то в этом же духе. Лох, он лох и есть.
***
Я вертел в руках Звезду Героя. Есть у меня такая привычка - что-то вертеть в руках. Как-то на очередном совещании у Обнорского я извертел целую коробку канцелярских скрепок. Когда я зашел к Обнорскому на следующий день, он предупредительно подвинул мне вчерашнюю коробочку. Сейчас я сидел в кабинете у Повзло, и любимых скрепок не было. Зато были Повзло, Спозаранник, Зудинцев и Соболин. По их лицам было видно, что они еле сдерживаются, чтобы не засмеяться. И, конечно, Соболин не выдержал и прыснул, но я поднял глаза, и Володя сделал вид, что закашлялся.
- Кинули, как пацана неразумного...- раз в восьмидесятый сказал Повзло.- Позор. Ты что, с дуба рухнул?
- Почему "с дуба"?- обиделся я.- Люди с разных деревьев падают. Вот моя свояченица, когда маленькой была...
- Мы тут что, байки слушаем?- перебил Спозаранник.
- Мы тут запах нюхаем...- подмигнул мне Зудинцев.
- Да бросьте вы, как маленькие, ей-богу...- сказал Повзло.
Я взорвался:
- Не пахнет уже почти... Ну что вы ржете?!
Бессердечные мерзавцы тут же разгоготались так, что не могли остановиться минут пять. Потом Зудинцев вытер слезы и простонал:
- Да, Леха... Обнорский тебя просто убьет... Ну Ерш, ну, поганец...
- Какой еще Ерш?!- спросил я, чувствуя холодок под сердцем.
Спозаранник, который хоть и не смеялся, но был ничуть не лучше этих козлов, встал и прокашлялся:
- Вы, господин завхоз, настолько погрязли в своих канализационных проблемах, что не знаете любимой истории Обнорского? Ладно, не знаю как вам, а мне работать надо. Как я понимаю, картриджей для принтера мне теперь не видать, поскольку наш благородный завхоз спустил все казенные деньги в фонд борьбы с детской наркоманией... Тоже мне, Сорос!
И он вышел, саданув дверью, А я вскочил.
- Да что за Ерш? Что за история?
- А ты чего, и правда - все казенные деньги профукал?- поинтересовался Зудинцев.
- Гады, объясните же, в чем дело?
Повзло почесал нос:
- Ерш, Леша,- это кидала с Гостинки. Его Обнорский, когда еще в "молодежке" работал, собственноручно за шкирку поймал. На суде свидетелем был. Ну тот ему всенародно и пообещал: выйду, мол, на волю и так тебя кину век помнить будешь.
- Вот и вышел, надо полагать,- хихикнул Соболин.- Ну а ты, видно, под раздачу и попал.
- Михалыч, я должен его найти!- сказал я Зудинцеву, понимая, что помощи больше мне просить не у кого.
- У-у, ищи ветра в поле... Я, конечно, справки наведу, но, честно говоря, шансов ноль.- Он взял у меня медаль и стал рассматривать, как редкую драгоценность.- Все по-честному... Пятьсот восемьдесят шестая проба... Чистая медь - можно на "Апрашке" втюхать. Рублей за тридцать...
Я глухо застонал. Соболин изобразил участие:
- Ты хоть выяснил, что за хата?
- Снял у бабки с Московского вокзала на три дня. Она его два раза только и видела - пока я колеса менял, он ей и ключ успел отдать... Она говорит: сел на поезд и уехал в Чечню...
- Ну понятно, Родину защищать...- фыркнул Зудинцев.
- Обнорский не переживет,- вздохнул Повзло. Ему было жалко Обнорского.Если, конечно, это действительно Ерш...
Тут открылась дверь, и вошла Ксюша.
С ней вошел новый аромат, гораздо лучше утреннего. Его источником был газетный сверток, который она держала в руках.
- Первый вкусный запах за весь день!..- сказала она.- На охрану передали - для руководства. Коль, кого за пивом пошлем?
- Какое пиво в разгар рабочего... Ого!..- Повзло извлек из свертка огромную вяленую рыбину.
Тут приступ хохота сразил Зудинцева. Сквозь смех он выговорил:
- Ерш! Беломорский! Вкуснотища-а!
И я, бормоча проклятия, выбежал из кабинета. А вдогонку мне несся голос Соболина:
- Лех, если ты за пивом - мне светлого, банки три!
***
Понедельник был ужасен. Спать в эту ночь я не мог, и, несмотря на грязные намеки Горностаевой, оборвавшей мне телефон, я провел ее в самых злачных местах Петербурга, пытаясь нащупать следы этого поганца. Первым делом я оторвался на ничего не понимающем Будде. После нескольких оскорблений действием, которые я ему незамедлительно нанес, он сказал мне все, что знал. Знал он, как выяснилось, только то, что Ерш был в некотором роде звездой преступного мира и легендой Невского проспекта одновременно. И что он недавно вышел после отсидки.
Проститутка Гортензия, которая в этот вечер была на больничном, то есть отходила после бурно проведенной ночи в забегаловке на "Ланской", встретила меня ласково и тоже сказала все, что могла.
К сожалению, ничего членораздельного (как бы сомнительно это ни звучало по отношению к проститутке) я не услышал - она уже основательно догналась по старым дрожжам. Поэтому мне пришлось ограничиться двумя ударами в морду ее сутенеру, который предложил мне "пройтись в туалет с этой леди", и уйти ни с чем. Исключая легкое моральное удовлетворение и нытье в правом кулаке.
С утра, обложившись архивными документами и чашками с холодным кофе, я сидел за своим столом. Первой появилась Лукошкина.
- Что?- несколько истерично поинтересовался я.
- Леша, мне завтра в Москву лететь - давай деньги на билеты!
- Анечка, сейчас нет,- сдерживаясь изо всех сил, проговорил я.- Заплати из своих, я потом компенсирую.
- Ну-у, начинается... Пусть Обнорский с тобой разбирается.
Дверь закрылась, и я попытался погрузиться в документы, но тут же зашел наш ловец малолеток.
- Скрипка,- решительно сказал Каширин,- гони деньги на агентессу - в "Прибалтийской" серьезное дело наклевывается...
Не поднимая головы, чтоб не убить его одним взглядом, я тихо сказал:
- Денег нет. Купи ей мороженое.
- Щас!.. Может, мне ее в "Макдоналдсе" гамбургером угостить? Это же такая женщина, Леха...
- Нету!!!- проревел я и схватился за бюст Дзержинского.