Встречный крестьянин, завидев их, издал изумленный вопль.

— С нами святые ламы-заступники! Вы ли это, дорогой Гараб?

— Да, я, — спокойно отвечал Гараб.

— Что вы здесь делаете?

— Я возвращаюсь из паломничества к Ган-Тэсэ домой.

— Домой?.. Стало быть, вы ничего не знаете?

И крестьянин пересказал им то, что он слышал о походе против разбойников, разгроме пастухов и полном разорении тех, кому удалось спастись. Он также сообщил Гарабу, что в Нанчене находятся солдаты и что за его голову обещано вознаграждение и его быстро опознают, поскольку известно, что он путешествует с женщиной и двумя спутниками. Крестьянин посоветовал Гарабу поскорее перейти тибетскую границу и, пока он остается на китайской территории, покинуть свою спутницу, которая неминуемо навлечет на него беду. Он заверил Гараба, что никому не расскажет об их встрече, и поспешил с ним проститься.

— Нам надо расстаться, — заявил Горэн, как только прохожий удалился. — В описании говорится о группе из четырех человек, и одинокие всадники будут не так бросаться в глаза. Дэчема не может оставаться ни с кем из нас: ее присутствие нас выдаст. Ради нашей и своей безопасности она должна полностью изменить внешность. Пусть снимет свои украшения — атаман спрячет их под одеждой, если только не сочтет это неразумным, а также пусть вымажет свое красивое платье, чтобы оно походило на старые лохмотья. И главное, пусть Дэчема наголо острижет волосы — это сделает ее неузнаваемой, и она сможет сойти за монахиню, которая совершает паломничество. Тогда никому не придет в голову, что мы имеем к ней какое-то отношение, и она незаметно перейдет границу. Вдобавок она пришла издалека, и ее никто здесь не знает, Если она будет одна, кто подумает, что это ваша жена? Даже если это вдруг откроется, она может сказать, что вы её бросили. Тем, кто вас знает, это не покажется странным, ведь вы стольких бросали до нее… Так или иначе Дэчеме не грозит смерть, а вот нам… — Горэн покачал головой, не закончив фразы.

— Ну чтож, давайте расстанемся, — сказал Гараб. — Видимо, это и вправду самое мудрое решение. Что до Дэчемы, это касается меня одного. Я ее не оставлю.

Дэчема заплакала.

— Послушай, Гараб, — сказала оиа, — поезжай один, если так нужно для твоей безопасности. Только не надо стричь мне волосы! Я ни за что не соглашусь. Без этого можно обойтись. Я пойду пешком по другой дороге. Мы встретимся там, где ты скажешь. Я спрячу свои украшения под платьем, изваляю его в пыли, а одеяло и еду понесу за спиной. Меня примут за крестьянку, которая отправилась навестить родных, в дальние края. Мы недалеко ушли от границы, и я доберусь до нее за два дня. Возможно, мне не попадутся на пути солдаты. Если же я их встречу, они не догадаются, кто я… и потом, Горэн прав: даже если они узнают, что я — твоя жена, они не убьют меня.

— Да, они тебя не убьют! — вскричал охваченный яростью Гараб. — Они…

Мысль о том, что Дэчема, которая была девственницей до встречи с ним и у которой, как он был уверен, никогда не было других мужчин, может стать игрушкой похотливых солдафонов, приводила его в бешенство. С тех пор как он заподозрил свою молодую жену в том, что она познала гнусные ласки дьявольского призрака, он все время был настороже и относился к ней с недоверием.

«Дэчема, — размышлял Гараб, — прекрасно понимает, что с ней произойдет, если она окажется во власти солдат и те узнают, что она была женой разбойника, которого они разыскивают. Кажется, это не вызывает у нее особых возражений. Как знать, не ожидает ли она от этого удовольствия?..»

Побледневший как полотно и дрожавший всем телом Гараб произнес страшное ругательство.

— Лучше всего нам сойти с дороги, — промолвил Цзонду, с тревогой наблюдавший за все возраставшим волнением главаря. — Нас только что видели и узнали, незачем подвергать себя риску новой встречи. Ради осторожности мы должны затаиться до вечера. Тем временем мы успеем серьезно обсудить, что делать дальше.

Нельзя было пренебречь таким мудрым советом. Путники повернули назад и вскоре заметили широкую извилистую расщелину на склоне горы, очень высоко над землей. Всадники спешились и, взяв лошадей за поводья, помогли им преодолеть крутой подъем, который вел к расщелине. Затем они спрятались на ее дне и стали совещаться.

Положение, в котором неожиданно оказались эти отважные искатели приключений, показалось бы стороннему человеку просто удручающим: они не только потеряли все свое имущество, но и были разлучены с близкими, вынужденные надолго покинуть родные места. Но все это нисколько их не пугало. Они были уверены, что без особого труда вернутся в Тибет и не будут опознаны, если, как посоветовал Горэн, их отряд разделится. Больше всего разбойников волновала судьба их главаря, чья жизнь находилась в опасности.

Гараб приступил к дележу съестных припасов и денег. Спутники умоляли его расстаться с Дэчемой, но Гараб отвечал на все их просьбы резким отказом, и они были вынуждены смириться.

Горэн и Цзонду заявили, что отправятся порознь через горные перевалы на восток, чтобы предводитель, которому грозила куда большая опасность, мог выбрать себе более короткий и легкий обратный путь. Гараб превосходно запомнил эту дорогу, по которой они только что шли, и даже ночью он сумел бы отыскать брод, ведущий па тибетский берег.

Если бы Гараб был один, он ни за что не согласился бы воспользоваться этим преимуществом, но он думал о Дэчеме, солдатах и прочих китайских или тибетских мужчинах, которые захотят ею овладеть, когда его не будет рядом. И, чтобы не допустить этого, храбрый разбойник, никогда не дороживший своей жизнью, хотел выжить любой ценой.

Лишь только сгустились сумерки, всадники вывели своих лошадей на дорогу и расстались, пожелав друг другу удачи.

Гараб и Дэчема за ночь миновали открытую местность и к утру вышли к лесистым ущельям, где решили скрываться до вечера.

По расчетам Гараба, если бы они продолжили путь на закате и ускорили ход, то добрались бы до брода еще до наступления ночи.

Реку, по которой пролегала граница между китайскими и тибетскими землями, можно было перейти лишь в одном месте, где водный поток, зажатый на всем своем протяжении между крутыми горами, оказывался у оконечности обширного плоскогорья, к которому примыкали несколько долин. К этому броду и устремились наши беглецы.

С самого утра бушевал страшный ливень, который закончился только к вечеру. Потоки струились со всех сторон вниз, в долины, где даже крошечные ручейки превратились в полноводные реки. Добравшись до плоскогорья, путники увидели, что река вышла из берегов и ее мутные воды стремительно несутся мимо огромных валунов, разбросанных по берегам. Брод был еще далеко, но уже не вызывало сомнения, что скорость течения и глубина реки делают ее переход немыслимым. Скорее всего, потребовалось бы еще полдня, прежде чем уровень воды понизился бы, и всадники решились бы войти в реку. Кроме того, необходимо было удостовериться, не переместился ли брод из-за сильного течения, что нередко случается во время подобного половодья, а это можно проверить только при свете дня.

Беглецы молча смотрели друг на друга, озадаченные непредвиденным происшествием, нарушившим их планы. Однако их положение нельзя было назвать безнадежным. После разгрома разбойников прошло несколько месяцев, и боевой пыл солдат, должно быть, уже поутих. Дава заявил, что Гараб, вероятно, скоро вернется, но это не означало, что его возвращение было несомненным. Главарь мог узнать, что произошло в его стойбище, и в таком случае он поостерегся бы там показываться. Поэтому Гарабу следовало соблюдать некоторую осторожность и избегать чужих глаз. Даже если ему встретятся на пути какие-нибудь незнакомые люди, вряд ли они подумают, что странник, направляющийся в Тибет, имеет отношение к предводителю разбойников, который должен был появиться с противоположной стороны — из Тибета. Гараб старался успокоить этими доводами свою встревоженную подругу. Тем не менее он считал нежелательным длительное пребывание на открытой местности.