— Я живу один, — сказал он, — без семьи, без жены. Если хочешь, можешь ею стать… По крайней мере на какое-то время. У меня просторная палатка и есть слуги, которые ухаживают за скотом. Через пять-шесть дней мы доберемся до владений племени, в котором я живу.

— Пять-шесть дней, — мечтательно повторила Дэчема. — А потом?..

— Потом, как я тебе сказал, ты будешь жить в моей палатке. Ты ни в чем не будешь нуждаться. У меня вдоволь еды, и тебе не надо будет работать.

— У пас тоже хорошо едят, и мне никогда не приходилось работать, — с гордостью заметила молодая женщина.

— Вот как! Значит, твои родители богаты? Кто твой отец?

— Он умер.

— А твоя мать?

— Она живет вместе со своим братом. Она владеет землями, которые отдает внаем, и вкладывает деньги в торговлю.

— А чем занимается твой дядя?

— Он — купец.

— Откуда?

— Из Диржи.

Гараб решил, что Дэчема лжет.

— Паломники, с которыми ты странствовала, пришли не из Диржи, — заметил он. — Они были монголами.

— Да, это были монголы из Да-Хурэ и Алашаня.

— Каким же образом ты оказалась с ними?

— Я их повстречала.

— Где же? И как получилось, что ты с ними столкнулась?

— Я странствовала с купцами.

— С купцами… Твои мать и дядя отпустили тебя с купцами?

— Я сбежала.

— Зачем?

— Я искала тебя… Я встретила этих торговцев, когда была уже далеко от Диржи. Я рассказала им, что отправилась в паломничество в Лхасу вместе с сестрой-монахиней, но она умерла по дороге и я решила продолжать странствие в одиночку, чтобы помолиться за ее душу. Купцы предложили мне идти вместе с ними и позволили сесть на одного из своих мулов. Во время пути я все время смотрела по сторонам в надежде, что ты явишься ко мне, как в видениях, но на сей раз наяву. Несколько дней спустя купцы сказали, что на время пути я должна стать их женой, всех разом, до конца пути. Ночью я удрала, прихватив с собой мешочек цампы. Я долго бежала, чтобы поскорее удалиться от лагеря, и два для пряталась в овраге, а затем отправилась дальше. Купцы остались позади, я не боялась больше погони, но у меня кончилась цампа. Я брела наугад, но была уверена, что рано или поздно встречу тебя. Мне удалось откопать тума[12] а в болотах, через которые я пробиралась, росли съедобные водоросли… Затем я увидела караван. Я повторила паломникам тот же рассказ: моя сестра-монахиня умерла по дороге в Лхасу… Они накормили меня и взяли с собой. И вот, наконец, я нашла тебя.

«Есть ли хоть крупица правды в этой невероятной истории? — размышлял Гараб. — Вполне возможно, что все это — только вымысел». Он склонялся к такому заключению, но не высказывал любовнице своих сомнений. Если она решила утаить от него свое происхождение и место, откуда пришла, он не будет настаивать на признании. Неведение как бы снимало с него ответственность и, возможно, позволяло избежать неприятных объяснений с семейством беглянки в том случае, если оно окажется влиятельным и обнаружит у него Дэчему.

Гараб молчал, и Дэчема возобновила разговор:

— Что ты будешь делать, когда вернешься домой?

— Я буду жить как дрокпа до тех пор, пока меня не призовут дела.

— Дела? Ты имеешь в виду торговлю или дела вроде вчерашнего?

Гараб расхохотался.

— И то и другое. Ты видела меня в деле, я не открою тебе ничего нового. Я — предводитель джагпа. Это как будто тебя не напугало.

— Я восхищаюсь тобой, — пылко прошептала Дэчема. — Ты был так прекрасен, когда выскочил на коне из оврага во главе отряда. Ты возьмешь меня с собой, когда пойдешь на «дело», не так ли?

— Взять тебя?! Где ты видела, чтобы джагпа вешали на себя такую обузу в походе! Разбой — удел смельчаков, а место женщины — под крышей. Через пять дней увидишь мой дом. Если он тебе понравится, останешься в нем, а если нет… ищи себе другой, — при этом он махнул рукой в сторону бескрайних плоскогорий и долин, простиравшихся за окружающими лагерь горами.

— Пять дней! — воскликнула Дэчема.

— Ты считаешь, что это слишком долго? Ты устала?

— Я никогда не устаю, — почти сердито возразила молодая женщина. — Пять дней — это слишком быстро. Теперь, когда я тебя нашла, я бы хотела никогда с тобой не расставаться, скакать дни и месяцы напролет на коне рядом с тобой, дальше и дальше, и проводить каждую ночь под открытым небом, как это было вчера.

Голос Дэчемы смягчился и приобрел ту же страстную интонацию, с которой возлюбленная Гараба описывала свои видения.

Волнующая музыка ее слов, воспоминания о сладостных ощущениях предыдущей ночи пробуждали в Гарабе желание. Нарисованные Дэчемой картины оживали в его воображении. Он видел ее сидящей верхом рядом с ним, день за днем, среди бескрайних просторов, где ничто не могло отвлечь их друг от друга. Он видел ночные стоянки под открытым небом, во время которых она должна была принадлежать только ему… Он чувствовал на губах вкус ее плоти, и его пальцы пылали при воспоминании о ее теле.

Если бы Гараб привел в свою палатку Дэчему, «приносящую радость», то он вызвал бы любопытство и расспросы пастухов племени и собственных слуг; не грозило ли это разрушить очарование неожиданной встречи и привести к преждевременному концу едва начавшийся чудесный роман?

Гараб смутно осознавал, что в его палатке та Дэчема, которую он держал сейчас в объятиях, утратит свое колдовское очарование. Она говорила, что убежала из дома. Возможно, ее близкие тоже хотели заточить девушку в жилище, палатке или доме, в то время как она, дух или демон в женском обличье, могла жить лишь па свободе, среди вольных просторов.

Дэчема! Дэчема! Приносящая радость! Какие дивные видения оживали при звуке твоего голоса! Какие рождались мечты о днях и ночах любви вдоль дороги, среди гор!

Душа Гараба ликовала. Эта мечта должна была воплотиться в жизнь!

— Меня ждут мои люди, — сказал он, поднимаясь с ложа. — Мы должны посовещаться. Я вернусь к тебе, как только освобожусь.

Споры, начатые еще утром по поводу сбыта части товара, были прерваны в час трапезы. Гараб, как и его сообщники, не был способен выработать приемлемый во всех отношениях план. Но под влиянием обуревавших его чувств новые мысли роем закружились в его голове.

Почему бы, спрашивал он себя, ему самому не заняться продажей награбленного? Для этого требовалось лишь взять на подмогу несколько человек и, переодевшись мирными купцами, отправиться в Лхасу. Множество торговцев из различных районов привозили туда товар, и разбойники, затерявшись в толпе, смогли бы незаметно совершить свою сделку. Средства, которые они получили бы от сбыта товаров в Лхасе, оказались бы более значительными, чем в другом месте. Таким образом, соображения осторожности сочетались с выгодой, и Гараб надеялся, что его товарищи одобрят этот план. Если бы он взял с собой в Лхасу Дэчему, то ему нетрудно было бы убедить их, что присутствие среди них женщины поможет им сойти за безобидных почтенных торговцев. И, в подтверждение добрых намерений их каравана, почему бы не объявить, что его набожная супруга решила приурочить паломничество в святой город к деловой поездке мужа?

Мысль о возможном паломничестве завладела разумом разбойника. Что мешает ему осуществить этот замысел?

Однако суеверный страх закрался в душу Гараба. Он был слишком счастлив. На протяжении предыдущих месяцев все его набеги приносили обильный урожай, но ценность захваченной накануне добычи намного превосходила стоимость предыдущих трофеев. Кроме того, он получил Дэчему. Столь длительная полоса удач могла таить в себе опасность. Следовало добровольно отказаться от части того, что ему принадлежало, пока судьба не заставила его принести жертву.[13] В противном случае с ним или его имуществом могла случиться какая-нибудь беда. Ремесло Гараба было сопряжено с немалым риском: во время очередной стычки шальная пуля грозила сразить его наповал. Либо ему было суждено потерять Дэчему.