Путешествие, ночи любви, заклятие злого рока, зависть богов и злорадство демонов, необходимость искупления грехов, накопившихся за десять лет разбойничьей жизни, — все эти мысли вихрем клубились в голове атамана, медленно направлявшегося к месту сбора.

Подобно всем своим соплеменникам, Гараб не допускал и тени сомнения в бесчисленных легендах и суевериях, живущих в сознании большинства жителей Тибета. Обычно эти поверья ничуть не занимали его, но теперь они всецело завладели его воображением.

— Братья, — начал он, усевшись на траву в кругу разбойников, — неужели вы не поняли, что вчера мы совершили очень тяжкий грех? Конечно, мы ведем неправильную жизнь, но до сих пор мы грабили только купцов, стремящихся к наживе. У нас были те же цели, что и у них, и мы тоже имели право исполнять свои желания. Мы не присваивали чужого добра тайком, как трусы, мы сражались, и среди нас были раненые, а в прошлом году был убит бедный Тобдэн. Мы не скупимся, никогда не отказываем неимущим в милостыне и щедро одариваем тех служителей культа, которые читают Священные Книги и совершают религиозные обряды в наших стойбищах. Одним словом, наши души не совсем чисты, но в то же время и не совершенно черны. Однако вчера мы напали на благочестивых паломников. Все, что они везли, было предназначено Далай-ламе. Что касается самих странников, мы их даже пальцем не тронули. Они намеревались преподнести свои дары, что равнозначно факту их реального подношения; воздаяние за их заслуги в этой жизни и в следующих воплощениях как в одном, так и в другом случае будет одинаковое, а следовательно, наша вина перед ними незначительна. Сократив паломникам путь, мы тем самым избавили их от дорожных лишений и усталости, что благотворно скажется на их здоровье. Не будем же терзаться угрызениями совести по этому поводу. Главное сейчас — правильно распорядиться захваченной добычей, этими святыми дарами. Стоит ли их продать и присвоить деньги? Это было бы кощунством, и столь тяжкий грех пугает меня: его последствия в этой и других жизнях могут оказаться ужасными. А еще я считаю, что нам подозрительно долго сопутствует удача…

Думая прежде всего о своих целях, Гараб не часто вспоминал о раненых и товарище, погибшем в одном из походов; его собратья, поглощенные мыслями о собственной выгоде, также забыли о них.

— Постоянная удача меня страшит, — продолжал предводитель. — Вам известно, что это может навлечь на нас беду. Следует ли нам искушать судьбу, в очередной раз погнавшись за крупными барышами? Что вы об этом думаете? Я сомневаюсь, что это было бы разумно. По-моему, нам следует принести жертву, отказавшись от части добычи ради того, чтобы обезопасить себя и сохранить остальные трофеи. Кроме того, нам выпала редкая возможность замолить прошлые грехи и искупить те, что мы совершим в будущем, стоит лишь преподнести роскошные дары Далай-ламе. Удастся ли нам еще когда-нибудь заполучить столько подходящих вещей, чтобы воздать ему дань уважения? Почему бы нам не воспользоваться частью даров, как раз предназначенных для этой цели, и не испросить благословения Драгоценного Покровителя, которое убережет нас от превратностей нашего опасного ремесла? Я все сказал. Пусть каждый обдумает мои слова и без принуждения выскажет собственное мнение.

Гараб умел говорить, а все тибетцы питают слабость к красноречию, и хороший оратор почти всегда способен завоевать их сердца. Никто из слушателей не удивился, что столько здравых мыслей, сочетавших и осмотрительность в мирских делах, и заботу о спасении души, посетили их предводителя в тот момент, когда у него появилась новая возлюбленная. Впрочем, он был чистосердечен в своих речах, и сообщники всецело разделяли верования, лежавшие в основе его предложения. Все они с восторгом поддержали Гараба.

Двадцать разбойников из пятидесяти двух, входивших в отряд, были избраны для сопровождения атамана. Им предстояло зажечь лампады на алтарях богов, совершить коленопреклонение и получить благословение Далай-ламы не только для себя, но и для своих товарищей, которым предстояло вернуться домой. Все они в равной мере должны были получить отпущение грехов, а также поровну поделить прибыль, вырученную от продажи оставшихся товаров.

Все остались довольны. Разбойники, собравшиеся в Лхасу, скинули свои теплые плащи из овечьих шкур, переоделись в суконные одеяния, захваченные у паломников, натянули на голову шапки с подбитыми мехом наушниками, украшенными золотыми нашивками, натянули свои лучшие сапоги и сразу же превратились в богатых торговцев.

Каждый, будучи к тому же вооружен до зубов, преисполнился решимости мужественно охранять общее добро от возможных посягательств.

Предвкушение путешествия повлекло за собой и внутреннее перевоплощение разбойников: в каждом из них поселилась скаредная ханжеская душа базарного торговца, и они с невольным пренебрежением поглядывали на своих товарищей в пастушьей одежде, как будто те принадлежали теперь к другому, низшему сословию.

— Дэчема, нам нужен еще один день на сборы. Послезавтра на заре мы отправимся в поход.

— И через пять дней ты будешь дома?

— Как знать, — уклончиво ответил Гараб. — Смотри, что я тебе принес.

С этими словами он развернул женское платье темно-голубого сукна и рубашку ярко-красного шелка.

— Ну как, тебе правится? — спросил он. И, прежде чем его подруга успела ответить, добавил: — У меня есть и кое-что получше.

Из кармана широкого, стянутого поясом тибетского одеяния он вытащил длинное ожерелье из агата и кораллов, а также золотой ковчежец, отделанный бирюзой, который тибетцы носят в качестве украшения па шее.

— Ты довольна? — спросил он снова.

— О! Какое чудо! — воскликнула охваченная радостью Дэчема.

— Тебя поджидает еще один сюрприз, — весело продолжал Гараб, — но отложим его до завтра.

Они поужинали вдвоем на исходе дня. Дэчема не сводила глаз со своих украшений и красивого платья, гадая по поводу обещанного сюрприза. Каким же он окажется? Что подарит ей любимый — новые украшения, рулон китайского шелка, чтобы она сшила себе еще более прекрасное платье, или красивого мула-иноходца?

Настала ночь, и звезды озарили небо своим сказочным шествием. Дэчема почувствовала прикосновение губ молодого разбойника, и… мир перестал для нее существовать. Возлюбленные превратились в одно страстное желание.

В зябкой предрассветной прохладе лошади и мулы приплясывали и позвякивали бубенчиками, готовясь пуститься в путь. Люди, которым предстояло расставание, прощались, шумно обмениваясь традиционными в Тибете пожеланиями.

Дэчема сидела в седле возле Гараба среди купцов-самозванцев.

— В путь! — крикнул предводитель и, наклонившись к своей подруге, прошептал: — Дэчема, вот обещанный сюрприз: мы едем в Лхасу… Мы будем в пути больше месяца! Ты счастлива, любимая? Неудержимый поток безграничной радости захлестнул молодую женщину. Она вздрогнула всем телом и так резко дернула за узду, что ее скакун встал на дыбы. Дэчема потеряла равновесие, но Гараб крепко ухватил ее за талию, не позволив упасть. Быстро успокоившись, конь, на котором она сидела, перешел па спокойную рысь, но молодой искатель приключений не убрал руки с талии своей возлюбленной, и они долго скакали бок о бок, направляясь навстречу своей странной судьбе.