И на самом деле, при всём определённом скепсисе по отношению к окружающему миру, проза Вадима Воронцова – добрая проза. Детали прорисованы точно, предметный мир, да и людской тоже, отличаются достоверностью. И ко многим приметам уходящего и начинающегося мира – доброе отношение. Ко всем забулдыгам и пьяницам, набивающим себе мозоли на ладонях всё же нелёгкой работой, а не беспрерывным пьянством, тоже самое внимательное и сострадательное отношение. Добрые городские дачники посреди деревенской островной разрухи. "Руки Юрия Иваныча были без больших пальцев. Это здесь у каждого второго. Пила-циркулярка. Жестокий и беспощадный инструмент: никакого снисхождения к алкоголю."

Это относительно новая тема в современной русской литературе – городской интеллигент, может быть, даже родом из этих мест, приезжает отдохнуть с семьёй в разрушающуюся деревню. Увы, но, по сути, он и становится чуть ли не единственным хранителем прежних устоев, сами деревенские жители погружены в непрекращающуюся круглосуточную пьянку, в разворовывание всего, что плохо лежит.

Это уже в каком-то смысле сторонний наблюдатель, как бы он иногда ни любовался, ни восхищался живописностью своих героев, он глядит на них уже как бы со стороны, да и не желает жить их разрушенной жизнью, тем более, не видя и стремления в них самих как-то изменить её.

Такой взгляд на русскую деревню со стороны мы видим и в романе Владимира Личутина "Беглец из рая", и в повести Петра Краснова "Новомир", казалось бы, видных представителей прославленной деревенской прозы, но уже смотрящих на нынешнюю деревню совсем иными глазами – глазами зорких наблюдателей.

Такой же взгляд на русскую деревню и в книге Вадима Воронцова с длинным названием "Орхидеи у водопада, или Что-то – пронзительное и звенящее", вышедшей в издательстве "Вагриус" в 2006 году и состоящей из одноимённой повести и некоего приложения к повествованию – "островных мистерий", ярких зарисовок увиденного автором или героем повести и пережитого им на своей даче на Юршинском острове в Рыбинском море. Конечно же, и повесть, художественно оформленная трагическая история о любви двух героев, крепко держится, как на фундаменте, на всё тех же дачных островных наблюдениях и зарисовках.

Светлая и радостная жизнь небольшой крепкой любящей семьи. Временами проза Воронцова напоминает традиционную семейную прозу, которую можно продолжать бесконечно долго, как "Сагу о Форсайтах" Голсуорси, увлекая читателя таким спокойным семейным чтением, временами же проза Воронцова переходит в плоскость детского восприятия, становится добротной детской прозой, как повести Юрия Коваля или Сергея Иванова. Эта неустановившаяся, колеблющаяся жанровость повествования, идущая скорее всего от затянувшегося писательского дебюта, самой прозе никак не вредит. Но как бы даёт установку на внимательного читателя, умело переключающегося с детских рассуждений на природные зарисовки, с лирических отступлений (своеобразных тургеневских стихов в прозе) на бытовые семейные переживания. И всё это украшено непрерывающейся мечтой автора о счастье.

"Маленькие люди, прыгающие по асфальту, танцующие по лужам и указывающие пальцами на солнце. Они целуются просто так. Они про всё спрашивают. По ночам они выбегают на улицу, царапают мелом мостовую (записывают свои желания, и это одно из желаний – вот так выбегать по ночам). Они так кричат, что грачи умолкают (их всё равно не слышно). Они ищут подснежники, заглядывая под скамейки, и удивляются, когда не находят. Они всему удивляются (поэтому у них такие глаза). Они бегут за кораблями, провожая их до самого колодца, а потом ложатся на решётку и долго смотрят в темноту и ко всему прислушиваются… Припав к подушке, они сразу засыпают и во сне улыбаются, и встают очень рано, всегда вместе с солнцем…" Тут слышна мелодия и Ганса Христиана Андерсена, и Александра Грина. Детская мечта о счастье. Но пронзительный мир детства уходит, исчезает, и уже строгий любящий отец стремится сохранить мир своей маленькой семьи. Начинается "Дорога", дорога на свой любимый остров вместе с любимой женой и сыном. Жизнь семьи каждый раз как бы начинается сначала. Мы видим её и глазами героя, и глазами его жены.

Думаю, проза Вадима Воронцова чересчур автобиографична, и потому поневоле прощаю автору излишнюю сентиментальность, уже зная о печальном конце повествования. Жена героя гибнет нелепо и как-то даже неправдоподобно. Нырнув с обрыва и ударившись о камень. Если это пририсованный финал к лирическому повествованию или сегодняшнее дополнение к неопубликованной прозе конца восьмидесятых годов, то чересчур картинно и киношно. После добротного детализированного всамделишнего существования и героя, и героини, которое вполне можно было закончить на любом месте, безо всяких проработанных сюжетных концовок, ибо подобная жизнь героев и в философских размышлениях, и в бытовых подробностях, и в страстной полноте чувств, и затем в бунинском замедленном изящном увядании, так могла бы до бесконечности и длиться в днях, "наполненных пронзительным звоном и красотой этой самой жизни", и совсем не требовалось придумывать картинный кровавый финал. А вот сама жизнь вполне могла подбросить нечто подобное. Не хочу ничего предполагать о жизни автора-героя.

Не знаю, может быть это просто литературный приём и подобным образом автор хотел покончить со всей и своей прежней жизнью, и с прежней литературой, – поставить жирную точку на своей красивой дачной бесконечности посреди людского ненастья?

Но, когда по второму разу перечитываешь этот отрывок, уже не даёт покоя это финальное кровавое пятно на камне.

А может быть, зоркого дачного наблюдателя победил поэт. И на место точных, но чересчур интеллигентски безукоризненных и безоблачных в своей жизни наблюдений и размышлений пришли горькие строчки поэта, переживающего за участь своей России:

Поля бурьяна…

И простор…

И снова этот вечный стон.

И этот жуткий, страшный сон…

Моя несчастная страна…

Но если это только сон,

То надо вспрянуть ото сна…

И бунтующий поэт, резко не приемлющий распродажу родной страны, от лирического пролога о волшебной дивной стороне переходит к трагическому финалу. И в повествовании, и в своих стихах. Ими и закончу:

Была страна.

И было бабье лето.

Была струя воды за пароходом.

И значит – будет то, что не проходит.

И значит – было то, чего уж нет…

…....

Конечно, власть была не в масть.

Но и под этой серой властью

Моя страна была прекрасна…