Дидо Мандулян вздохнула, и скорее всерьез, чем в насмешку.

– Вы и представить себе не можете, как это очаровывает женщину, – произнесла она. – Мужчина, знающий, чего он хочет, и не обращающий внимания на то, что он растопчет, чтобы получить желаемое. Прямая противоположность несчастному Сеймуру. Знаете, Роберт, вы необычайно умный молодой человек.

– Да.

– Я не имею в виду сведение расчетов и продажу золотых рудников. Я имею в виду исключительную своевременность вашего предложения. Мне надоели донжуаны; мне опротивели эти мастера поговорить; мне осточертело даже это обожание на расстоянии. Вы так идеально все рассчитали, что я даже подумываю о том, чтобы наградить вас, приняв ваше предложение.

– Отчего же только подумываете?

– Возможно, я и решусь.

– Сейчас самое подходящее время.

– Вы должны дать мне время, чтобы подумать.

– Не слишком затягивайте. Вы снова можете поменять свое мнение, и вам станут противны мужчины, которые знают, чего хотят, и собираются добиваться этого, – добавил он сквозь зубы.

– Вам придется рискнуть. Но тут нет особой опасности. У меня было слишком много вариантов вроде Сеймура, чтобы так быстро вернуться к этому типу. Хотя заметьте, Роберт, пока я рассматривала Сеймура как кандидата, он был для меня единственным мужчиной в мире.

– Знаю. Но он уже не рассматривается.

– Это вы устранили его? – выпалила она ему в лицо.

– Я сделал все от меня зависящее. Но я не убивал его, если вы это имеете в виду.

– Я думаю, вы сделали бы это, если бы были уверены, что вам это сойдет с рук.

Он слабо улыбнулся.

– Я не признаю препятствий, вы же знаете.

Девушка поднялась на ноги и посмотрела на него сверху вниз широко открытыми глазами с тяжелыми веками.

– Нет, не признаете, – медленно проговорила она. – А Сеймур был препятствием, и теперь он мертв.

Затем она неожиданно громко вскрикнула.

– Боже мой, Роберт, вы поставили перед Сеймуром задачу увести эту Коллис у вашего отца, так что ваш отец… должно быть… Боже, Роберт, вы дьявол!

– Это все ваше восточное воображение, – тихо ответил Роберт. – Оставляет далеко позади реальные факты.

– Вы не бросали ему вызов?

– Нет. Скорее предположил, что Холливелл заинтересован в той даме, Коллис.

Дидо глубоко вздохнула.

– Вот оно как. Чтобы спровоцировать собственного отца на…

Роберт поднял руку:

– Нет. Просто чтобы спровоцировать всеобщий конфликт.

– Интересно. – В ее голосе звучало бесконечное презрение.

– Если люди задирают друг друга, доходя до убийства, это их дело, не мое. Я лишь придерживаюсь того, что не допускаю появления препятствий.

Он встал и протянул руку. Девушка неохотно ее пожала.

– Роберт Маколей, – произнесла она медленно и выразительно, – вы, бесспорно, дьявол! Но нельзя не испытывать определенное восхищение к дьяволам, особенно именно вашего типа.

Роберт слегка поклонился и вышел, не сказав больше ни слова.

– Сержант Мэйтленд, – произнес Флеминг, – пройдемте ко мне в гостиную. Я хочу с вами поговорить. И захватите свой блокнот.

– Да, сэр. – Оба детектива сели за стол напротив друг друга.

– Что ж, – продолжил инспектор, – теперь в первую очередь запишите что нужно сделать, а потом мы поговорим. Отвезти этот разделочный нож в Скотленд-Ярд, чтобы проверить его на отпечатки пальцев. Между прочим, Мэйтленд, он точно соответствует нанесенной ране, и в лесу найден такой же обрывок бумаги. Конечно, сразу же сообщить результаты по телефону. Сравнить почерк на этом обрывке с журналом записей отеля. Послать запрос в Министерство иностранных дел, Министерство внутренних дел, а также служащим Сити о прошлом Мандуляна, в особенности, что касается шантажа. Также о том, где он был во время войны, и о положении его дочери в лондонском обществе. Передать главному констеблю… как его там, полковнику Хантеру… передать рассказ этого человека, Палмера. Пока это все. Есть что-нибудь от епископа?

– Да, сэр. Конфиденциальное письмо. – Мэйтленд подвинул к Флемингу запечатанный конверт с пометкой «личное». Тот вскрыл конверт и быстро просмотрел написанное.

– Хм, да… Холливелл посещал его… отказался от сана викария… миссионерская работа… хм, максимально вероятная кандидатура. Именно так, безусловно. Полностью подтверждает историю Холливелла. Далее – казначейские билеты. Какие-то из них уже обнаружились?

– Нет, сэр.

– И никаких следов этого Лоуренса?

– Нет, сэр.

– Ладно! А теперь вот что, Мэйтленд, касательно того случая утром у запруды. Просто выслушайте меня, а потом скажите, что обо всем этом думаете. Прежде всего, тело не могло быть сброшено в реку ниже Монашьей запруды, ведь оно не могло плыть вверх по течению. И не похоже, что убийца убил бы человека в таком идеально скрытом от глаз месте, а затем оттащил тело на три четверти мили вверх по течению только для того, чтобы сбросить его напротив коттеджа Перитона.

– Разве что он хотел, чтобы это выглядело как самоубийство, сэр.

– Оставив нож на три четверти мили ниже по течению, – сухо ответил Флеминг. – Нет, я все же думаю, что мы можем исключить этот вариант. Но чуть позже я вернусь к возможности самоубийства. Если борьба происходила у запруды, убийство было совершено в другом месте. Должно быть так. Поэтому в этой драме два акта. Что-то подсказывает мне, что дело обстояло примерно так: Перитон и другой мужчина…

– Лоуренс, сэр?

– Пока что я предпочитаю называть его просто «другой мужчина». Но почти наверняка это был Лоуренс. Они с Перитоном встретились у запруды, повздорили, подрались, затем кто-то из них достал нож, а другой получил ножевое ранение и отключился. Понимаете, Перитон не мог пострадать в этой потасовке, потому что на нем была лишь одна рана, и она сгубила его во всех отношениях мгновенно. Поэтому если следы крови и этот нож как-то с этим связаны, должно быть, был ранен именно этот другой мужчина. Что происходит после? Перитон вырубает его, берет нож, бросает его в реку и скрывается. Другой мужчина приходит в себя, встает на четвереньки и, наконец, выбирается из леса. Перитон по пути к себе домой был убит либо человеком, который дрался с ним в лесу и сумел его догнать, либо кем-то еще, кто той ночью бродил в поисках Перитона с ножом. Кем-то еще, Мэйтленд. Как насчет этого?

– Кажется маловероятным, что в одну и ту же ночь бродили два человека с одинаковыми разделочными ножами, сэр.

– Я пока не знаю, были ли это два человека с одинаковыми ножами, – сказал Флеминг. – Но я вполне уверен насчет того, что два одинаковых ножа имели место быть той ночью. Послушайте: мы знаем, что убийство не было совершено у запруды. Но там был найден нож, которым, как очевидно, нанесена рана. Не хотите же вы сказать, что убийца вернулся к запруде с ножом и выбросил его в реку там, где остались все следы и признаки первой борьбы? Исключено. Он зарыл его – в канаве, под кустами папоротника или где-то еще. Другими словами, поблизости лежит второй нож – он неподалеку от коттеджа Перитона. По моему опыту, люди, которые обнаруживают у себя в руках окровавленный разделочный нож, очень редко держат его при себе дольше необходимого, особенно когда они только что использовали его на человеке. Вам следовало бы вызвать еще пару людей и направить их на поиски другого ножа поблизости от коттеджа Перитона.

– Очень хорошо, сэр, но…

– Но что?

– Одинаковые разделочные ножи? Как-то не укладывается в голове.

– Что именно, Мэйтленд?

– Я не имею в виду этот нож, сэр, – ответил задумчивый сержант. – Я имею в виду ту версию, что их два. Мне кажется, в это несколько сложно поверить.

– Да, я знаю, – сказал Флеминг. – Знаю. В этом-то и чертовщина. Но я не вижу другого способа объяснить те факты, что мы собрали. Единственное, что утешает меня, так это то, что нож – стандартная схема, это так заурядно. Это, в известном смысле, слабое утешение, потому что, разумеется, нужный нож труднее отследить. Как бы то ни было, тут мы просто должны надеяться на благоприятный исход. А пока я предлагаю придерживаться той теории, в которую вам сложно поверить, а именно, что той ночью фигурировало два ножа. Следующий вопрос в том, кто же принес второй?