— Сегодня решится судьба Москвы, — в который раз повторил Пугачёв. Он всё ещё не был уверен, правильно ли поступил, послушавшись совета бригадира Кутасова и выведя армию из-за стен Арзамаса.

— Именно сегодня, — вторил ему Кутасов, оглядывая поле боя в диковинную трубу с двумя окулярами, какие были у его пришлых офицеров. — Прикажете играть начало боя?

— Пусть они наступают, — покачал головой Пугачёв. Он перестал ходить туда-сюда и теперь только поигрывал булавой. — Нас меньше, так что обороняться сподручнее будет, чем нападать.

— Но ведь и спровоцировать врага тоже надо, — усмехнулся Кутасов. — Так играть, Пётр Фёдорович?

— Играть, — махнул рукой Пугачёв.

В ответ на его команду запели трубы, ударили барабаны, однако армия оставалась стоять, будто не слыша этих сигналов. А вот противник среагировал на провокацию. Слитно качнулись вперёд шеренги солдат, шагом двинулась вперёд кавалерия. Вот и началась битва.

Однако оказалось, Панин и не думал поддаваться на провокацию. Он просто сократил расстояние между армиями. Его войско прошло полверсты и замерло, солдаты подровняли ряды, конница заняла позиции на флангах, бомбардиры подтащили тяжёлую артиллерию. Вокруг пушек тут же засуетились инженеры с плетёными корзинами, набитыми землёй, габионами, превращая позиции артиллерии в хорошо укреплённые флеши и редуты. Рядом строились батальоны прикрытия, состоящие из одних гренадер в длинных шапках-митрах с медными налобниками.

Панин выстроил полки, солдаты подравняли ряды, а после снова забили барабаны — и вперёд двинулись несколько батальонов правого фланга. Они бодро прошагали разделявшее армии расстояние, замерев в двухстах аршинах от линии пугачёвцев. Командиры их сориентировались быстро. Мушкеты были заряжены, а потому батальоны, против которых встали екатерининские солдаты, дали слитный залп, без команды свыше. Тот край поля окутался пороховым дымом. Кутасову даже показалось, что он почувствовал запах протухших яиц, хотя расстояние, разделявшее его и сражающихся, было довольно большим, и ничего такого почуять носом он просто не мог. Когда же дым рассеялся, глазам его предстала престранная картина. Дав ответный залп, шеренги правительственных батальонов двинулись обратно к своим позициям. Пока солдаты рабоче-крестьянских батальонов заряжали мушкеты, расстояние, разделяющее их, стало слишком большим для стрельбы. В итоге короткой перестрелки на земле остались лежать около десятка солдат с каждой стороны.

Стоило правительственным солдатам занять свои места в построении, как тут же вперёд двинулись батальоны левого фланга.

— Прощупывают нас, — сделал правильный вывод Пугачёв. «Император» перестал ходить с места на место, размахивая булавой, а замер, то и дело поднимая к глазу хорошую, подаренную казанскими стеклодувами, подзорную трубу. — Ищут, где солдаты послабже сердцем.

— Не найдут таких, — заявил Омелин.

Кутасов вспомнил, как комиссар примчался к ним с позиций армии. Глаза горят каким-то злым азартом, на губах улыбка, иногда становящаяся похожей на какой-то волчий оскал. Фуражку он где-то потерял, видимо, так быстро скакал по позициям со своей, как он выразился, комиссарской проверкой.

— Вот оно, — почти крикнул он. — Сейчас начнётся. Разгромим Панина с такими-то солдатами! Разобьём в пух и прах! Никого не оставим!

— И долго мы будем так их прощупывать? — словно самому себе сказал Самохин. Он, вообще, часто в последнее время стал разговаривать с самим собой, не ожидая ответа от других, а то и попросту перебивая их. Так что теперь ему уже никто и не отвечал. — Пора уже в атаку идти на этих сволочей.

Как и всегда, ему никто не стал отвечать. Незачем просто. Однако, как ни странно, он выразил общее настроение. Нам всем не терпелось сорваться в атаку на казаков — пеших ли, конных, всё равно. Лошади наши нервничали, слыша треск выстрелов, фыркали от пороховой вони, хотя до нас доносились только отголоски её. Это были давно уже не те скакуны, на которых мы прибыли из Польши воевать с Пугачёвым. Теперь приходилось ездить на том, что могли достать наши квартирмейстеры, которые часто пропадали на недели и месяцы, а когда и вовсе не возвращались из своих поездок. Когда же они всё-таки пригоняли табуны, кони в них были не самыми хорошими. Оправдывались квартирмейстеры тем, что это всё, что удалось достать. Нам от этого было не легче, ведь на этом, «что удалось достать», нам приходилось сражаться. Особенно туго стало с конями после нашего отступления из Казани, если бы не табуны из обоза генерал-аншефа Панина, нам вряд ли бы удалось набрать лошадей на всех, кого можно было посадить в седло.

Перестрелка длилась уже несколько часов. Раз за разом батальоны свежих полков, приведённых Паниным, выходили вперёд, подходили к замершим пугачёвцам, давали залп и отступали, оставляя на земле трупы в зелёных мундирах и рубахах. С обеих сторон работала артиллерия. Закрепившиеся во флешах и редутах бомбардиры обстреливали стоящих казаков, чьи полки представляли собой просто отличную мишень. Им отвечали пугачёвские артиллеристы. Здоровенные чугунные шары врезались в шеренги, оставляя в них кровавые просеки. Просеки эти мгновенно заполняли солдаты, напомнив мне отчего-то о водной глади. Вот так кинешь в неё камень, он вроде оставляет в ней прореху, но её тут же заполняет вода. И вот уже вроде и не было ничего, не кидал ты никакого камня в реку.

К нам примчался вестовой от Панина. Передал письменный приказ Михельсону — он командовал кавалерией правого фланга — тот кивнул, отпустил вестового и что-то приказал полковому трубачу. Тот поднёс к губам свой инструмент и выдул из него несколько нот. Они означали: «скорый марш». По цепочке передали команду. Кавалерия правого фланга выдвигается, даёт залп с седла и отступает. Теперь пришла и наша очередь пощупать пугачёвцев.

— Кавалерию двинул, — без нужды сообщил всем Пугачёв. — Снова прощупывает? А может, уже в атаку повёл?

— Без пехоты, никогда, — покачал головой Кутасов. — Панин не дурак, иначе немца и турка не бил бы так хорошо. Очередная провокация.

— Ну да и мы не лыком шиты, — усмехнулся Пугачёв. — Юлаев, — обратился он к вернувшемуся из-под Уфы командиру башкир, — атакуй их кавалерию на подходе. Бери своих башкир, татар и казахов. Казаки останутся прикрывать пехоту.

— Слушаюсь, — кивнул Юлаев, одетый, как и всегда, в новенькую гимнастёрку и фуражку с ремнём, опущенным под подбородок, чтобы не свалилась в головы. Узкие глазки башкира горели предвкушением кровавой потехи. Он чётко отдал честь по уставу РККА, недавно разработанному политотделом со скидкой на реалии восемнадцатого века и введённому в армии Пугачёва.

— Опасная затея, Пётр Фёдорович, — заявил Кутасов. — Можем и положить легкоконных в схватке с драгунами и карабинерами.

— Нет, бригадир, — покачал головой Пугачёв. — Сам же говоришь, провокация. Значит, на настоящий бой они не настроены. Отойдут сразу, боя не приняв.

— Быть может, всё же подкрепить их сечевиками, Пётр Фёдорович, — предложил Кутасов. — Для надёжности.

— И этого хватит вполне, — махнул рукой вслед ускакавшему Юлаеву Пугачёв. — Боя-то толкового не будет. А если что, сечевики скоры на подъём, и минуты не пройдёт, как они на помощь татарве и башкирами прискачут.

Омелину опять вспомнился роман Сенкевича. Там тоже чубатые запорожцы воевали плечом к плечу с татарами против шляхтичей. И весьма неплохо воевали, до поры до времени. Вот и теперь история повторяется, только воевать приходится не с польской шляхтой, а с суворовскими чудо-богатырями. Как-то неприятно.

— Из луков не стрелять, — командовал своим степнякам Салават Юлаев. — У нас теперь есть хорошие сабли и шашки. Есть пики с длинными древками и калёными жалами. Всё это дал нам царь Пётр. Сегодня его холодное железо напьётся горячей крови врагов!

И он издал дикий, понятный каждому уроженцу степи кем бы он ни был — казахом, татарином или башкиром — боевой клич. И сотни всадников под бунчуками из конского волоса и зелёными знамёнами с полумесяцем и витиеватыми цитатами из Корана сорвались с места. Помчались наперерез драгунам и карабинерам Панина.