- Принят, – сказал лейтенант Дархо, не поднимая на меня взгляда и продолжая читать какую-то бумагу.

У меня даже дыхание перехватило. Не совсем понимая, правда ли это я переспросил:

- Простите, что?

И тогда он все же оторвался от своих записей и взглянул на меня.

- Что не понятно?

- Все понятно, – сказал я почему-то, так ничего и не поняв толком.

- Через два кабинета направо тебе объяснят все подробней. А сейчас пошел вон, – рявкнул он и я, кажется, понял, почему будущих кадетов так встречают. Просто чтобы не попадать в этот кабинет и не встречаться с начальством.

Мне и правда рассказали все. Что право посетить город у нас раз в месяц. Жить мы будем здесь все время обучения, и это обязательное условие. Чему я был несказанно рад. Кадетам полагается стипендия и питание. И даже то, что уйти мы можем в любое время. Это как раз было не понятно. Зачем поступать если не хочешь учиться? Хотя если бы знал, что меня ждет, то наверное не удивлялся бы.

А ждали меня казармы на более чем полсотни первого курса кадетов, из которых к концу года осталось едва больше половины. Изнуряющие тренировки с четырех часов утра, от которых ныли все мышцы. Лекции по математике, истории, стратегии, тактике, географии, политологии, культуре, при том всех смежных государств. Техника рукопашного боя, боя на мечах, стрельба из лука и арбалета. И многое другое. Иногда нас поднимали по тревоге ночью, и мы бегали или отрабатывали удары.

После трех недель этого издевательства, я впервые думал уйти. Но вспомнил, что уходить мне некуда и, сцепив зубы, с еще большим рвением продолжал учебу.

А уже через месяц из практики вернулся второй курс. А вместе с ним и Сати.

- Кельвар? Как же я рада тебя видеть, – сказала она после общего построения.

Я тоже был рад. О чем и сказал тогда ей.

- Это сначала тяжело. Потом привыкнешь.

Тогда я не поверил в то, что к такому можно привыкнуть. Но уже через несколько месяцев, понял, что уже не так болят мышцы, что даже ночью просыпаешься. Уже не так сложно записывать за тараторящим лектором. Все меньше синяков остается после тренировок и все легче преодолевать препятствия на площадке. Я привыкал. Действительно привыкал.

Но стоило немного расслабиться, как нас нагружали еже больше.

Сати ни разу не жаловалась. Хотя в те редкие часы, когда нам позволяли отдохнуть, мы редко разговаривали об учебе. Она рассказывала о семье, родителях, братьях, которые уже закончил учебу и сестрах, что уже выскочили замуж и с каждым годом все больше увеличивают и так не малочисленное семейство. А я все больше отмалчивался, а на ее вопросы о семье отвечал нехотя и односложно. И вскоре она оставила любые попытки меня разговорить. Но несмотря ни на что, я ждал этих посиделок. Мне нравилось даже просто сидеть с ней рядом. Вдыхать запах пряного тэрхи и мятных леденцов. Нравилось, как она отбрасывает волосы, как выгибается подставляя солнечным лучам шею и лицо. Как натягивается на груди черная кадетская куртка. И мне все больше хотелось обладать ею. Как женщиной. А с другой стороны не хотелось терять, возможно, единственного друга. И я отгонял от себя эти мысли. И пусть в академии не пресекались отношения между кадетами. Не хотелось быть у всех на языке. Хватало и того, что на меня и так поглядывали косо, а Сати вообще пришлось доказывать свое право учиться здесь силой и ловкостью еще на первом курсе.

К тому же она была тем единственным человеком, который общался со мной просто потому что хотел. А не по делу. Все же здесь знали кто я. И кто мои родители.

Так и прошел год Красного Зайца и наступил Год Стального Ястреба.

Глава 3

В тот год, когда мне исполнилось пятнадцать, мой мир заиграл новыми гранями.

С того дня, как Черный Пес перечеркнул одной фразой всю мою дальнейшую судьбу, прошел год. Ровно год с тех пор, как я покинул родной дом и ушел по той дороге, на которую уже много веков не ступал ни один представитель нашего рода. Ровно год, как я зеленый и хилый пришел в стены академии. Год тяжелых тренировок и недоспанных ночей. Год зачитанных до дыр историй великих войн и сражений. Год, холодных зимой и душных летом, казарм. Год настороженных взглядов и едких слов. Которые, впрочем, менялись на более доброжелательные и порой уважительные. Год, который я впервые в жизни шел по своей дороге сам. Без родных и близких. Хотя нет. Это был год, когда со мной каждый шаг делала девушка с вспыльчивым ехидным нравом, огромными карими глазами и запахом пряного тэрхи. Которая, с каждым днем открывала мне мир, в котором живут обычные люди. Не холодные и надменные, как статуи в Главном Храме, а живые и теплые. Со светлыми улыбками и удивительными запахами.

И видят боги, в этот год я был счастлив.

Счастлив от того, что боль и усталость не позволяли думать о прошлом.

И все же порой, мои мысли возвращались к тем, кто так ни разу и не вспомнил обо мне. Те, кто когда-то были моей семьей, отреклись от родства. И пусть семейной книге я еще оставался, как единственный наследник мужского пола, но та запись была лишь завитушки на пожелтевшей бумаге. Иногда я злился на них. Иногда обижался. А порой думал, что лучше бы родился в доме булочника со светлим пухлым лицом и добрыми глазами, сыном которого был мой товарищ кадет Вел.

И все же я чувствовал себя счастливым.

Счастливым потому, что мое тело, незаметно для меня, приобрело силу и ловкость, о которой я и мечтать не мог. Теперь из зеркала на меня смотрел не подросток с тонкими руками и отчаявшимся взглядом, а кадет Кельвар Сальхэ. И он мне нравился. Высокий, черноволосый, загорелый и темноглазый. С прямым ровным носом и уверенным взглядом. И даже коротко остриженные волосы его не портили.

- Вы опора и защита Таххарии. Ее сила. Ее будущее. – вещал лейтенант Дархо поутру на тренировочной площадке. – Так что подтянулись, доходяги, и двадцать кругов по полосе препятствий. МАРШ!!!

И никто не возмущался. Не стонал и не просился. Все кто не осилил – ушли еще в первые два месяца учебы. Остальные же или не имели другого пути или действительно хотели пройти именно этот.

В тот день я снова стоял на той крыше. День моего пятнадцатилетия. Смотрел на такую же пеструю реку людей, изворачивающуюся на узких столичных улочках. Горячий ветер, напоенный запахами города, овевал лицо. Я вдыхал его полной грудью. Впитывал, разделял. Дворовая кошка… Булочник… Молочница… Аристократ верхом на лошади… Парень, только вышедший от любовницы…

Каждый запах, каждая отдельная нотка. Я мог стоя на крыше, рассказать, чем завтракал или занимался каждый. Например, девушка в мужских штанах и узкой сорочке, только что пила тэрхи на соседней улочке и ела мясной пирог. А сегодня утром была в академии…

И только после этого я понял, что это лавировала в толпе Сати. Но не стал ее догонять или окликать. Просто следил, как она быстрым уверенным шагом проходит мимо длинных рыночных рядов. Как склоняется над прилавком, что-то разглядывая. Как хмурится, закусывает губу…

Я смотрел на нее. Выделял из всех остальных ее запах и улыбался.

Улыбался шумной столице, жаркому солнцу, восточному ветру. Он и принес запах леса. Такой резкий, свежий, чуждый. Это был не сладко-терпкий запах таххарийских лесов. Он пришел сюда издалека. Оттуда где я никогда не был. И я начал рыскать взглядом по толпе. В душе разгорался азарт. Интерес. Чувство, словно у меня появилась возможность коснуться чего-то нового.

Они появились неожиданно. Трое. Женщина и двое мужчин. И мне, выросшему в семье колдунов, не составило труда разглядеть, кем они были. Женщина, невысокая и худощавая с тонкими и острыми чертами лица, светлыми глазами сероватой кожей. Волосы спрятаны под платок, повязанный на алларийский манер. Кажется, узлы накрученные на макушке, значат то, что женщина замужем. Но для себя решил посмотреть в учебнике. Рубашка длинной в пол, расшитая узорами, в которых если приглядеться, легко различить таххарийские защитные плетения, которые показывал когда-то мне отец. Синий широкий пояс. И золотистое плетение брачных татуировок на запястьях.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: