Фрол, чьим именем были все собраны - не последний ли раз все вместе? блистал, как водится, своим отсутствием, впрочем, собравшиеся, люди прожженные, эти его знаменитые "неявки" давно уже раскусили и лишь посмеивались: "Да он, видать, в Каннах!" - "Да у себя в Гнилухине запил небось!" Все уже понимали, что Фрол - как дым, придающий происходящему мнимую глубину.

Зато вдруг пронеслось среди присутствующих: "Лунь! Лунь появился!" Где?

И действительно, в тумане прорезался статный двухметровый Лунь с птичьим его профилем, сиплым насмешливым голосом: "Ну вы, братцы, надымили тут! Пожар, что ли?" При этом он цепко поглядывал из-под кустистых бровей: те ли тут, что надо, в ту ли элиту он попал?

Навстречу ему бодро хромал Андре, восторженно вытягивая руки, но, когда он поравнялся со мной, я заметил вдруг у него на щеке юркую, ловко пойманную губами слезу... вовсе не химического, как показалось мне, происхождения... Опять этот великий Фрол бросил его, вдохновил и не приехал... и ясно, что не приедет уже! Позднее Луня никто не приезжает! Все! Ну, надо работать. Фрол гений, и ему позволено все, что не дано обычным людям. Как знать, какой внезапный замысел не дал ему прийти? А может быть, он и не собирался? А кто оплатит эту съемку, неужели снова Андре из последних своих?

Трагедия эта мелькнула и исчезла, и уже через минуту Андре, вцепившись в камеру, как клещ, катился вместе с ней, как пулеметчик на тачанке, и, прищурясь, выкрикивал: "Внимание!.. Камера!.. Мотор!"

Элита умела сниматься толково, как бы непринужденно, а в перерывах между дублями дружно дымили: не хватило им, родимым, угара! Ко мне подошел Сысой, выбрав жертву:

- Ха! А ты с какой стати здесь?

С какой стати Лунь назначил его своим наместником? Ему кажется, что Сысой наиболее совестлив?

- Правильно говорят, - добавил он. - Где водка - там и Попов! - Он еще задорно поглядывал, ища поддержки. Не хотелось бы портить впечатление от элиты дикой дракой!

- А где ты видишь водку-то? - только спросил я.

- Ха! Обещали! - гаркнул Сысой.

В общем, все двигалось нормально, жужжало и крутилось, все чувствовали себя довольно бодро, хотя съемка шла уже третий час. Неожиданно самым уставшим оказался мой родственник, который, по его рассказам, мог десять часов махать косой. Здесь же он неожиданно сломался, хотя сначала участвовал в разговорах активно, но скоро сник, видимо, не понимая, как можно столько времени неконкретно говорить. В его руках вдруг появился журнальчик, который он подобрал в студийном сквере, и Петр попытался насытить познанием и каким-то смыслом бессмысленные часы.

- Город в Финляндии - пять букв? Китайский поэт четвертого века - три буквы?

Никто, однако, не захотел напрягаться, все чувствовали себя самодостаточно и так. И Петр, самостоятельно найдя все ответы и заполнив все клетки, устало сидел, постелив под себя кроссворд, прямо на асфальте. Видимо, он не ждал, что этот день потребует от него такого интеллектуального подвига.

- Эх вы... элита! - полуустало-полудовольно произнес он, когда я приблизился.

Любка, как всегда, все рассчитала до секунды. Уже когда все прощались, расходясь, она подошла ко мне и сказала негромко:

- Так ты, значит, не забыл? "Ландыш" отправляется послезавтра с Витебского, в шесть утра!

И расстояние было рассчитано без ошибки. Уши Сысоя с громким хрустом повернулись на сто восемьдесят градусов. Он гневно глянул на нас, особенно на меня (и тут этот пролез), потом взволнованно (уши наливались все ярче) заговорил что-то Луню. Тут к ним подкатилась и Любка.

- А я думала, вы предали нас анафеме, - защебетала она.

- Я не священник, чтобы анафеме предавать! - проговорил Лунь сурово.

- ...Ну что - поедем до дому? - сказал я Петру.

ГЛАВА 3

Электричка в наши дни превратилась в какую-то толкучку. И так все мы стиснуты, к лицу лицом, а еще проталкиваются, подняв клеенчатые сумки вверх, торгаши и вопят самыми неприятными голосами (по голосам, думаю, и производят отбор):

- Еще раз благодарим за внимание и просим извинения за беспокойство, а также желаем счастливого пути и доброго настроения! Предлагаем товары, необходимые каждому дачнику, - причем прямо от производителя и без торговой наценочки. Итак: водо- и теплоизолирующие накидки, защепки для белья, а также лучшее средство для уничтожения насекомых - дихлофос!

Все-таки люди наши - молодцы. Только что стояли, обливаясь горячим липким потом, проклиная все, особенно власти, благодаря которым редкие электрички набиваются так тесно, и тут - все вдруг захохотали, гнусавый продавец оказался той каплей, что превращает страдание в хохот:

- Мне защепку для носа, пожалуйста, и вот ему, а то он очень много воздуха вдыхает.

- А мне накидку, пожалуйста, а то меня что-то знобит!

- И дихлофосом нас, пожалуйста, облейте, чтоб больше не мучиться: я плачбу!

Страданье закончилось весельем, как часто случается у нас. И вроде стало ехать полегче, и самый веселый купил дихлофос и орал: "Угощаю!"

Но так приятно тем не менее было выпасть оттуда и вдохнуть настоящего воздуха!

Толпа с платформы разошлась, и я зашагал наискосок среди сосен, на ходу себя взбадривая: "Отлично! Отлично тут, особенно после душистого дождичка! Живут как в раю - чего надо еще?"

Таким способом я настраивал себя на предстоящий разговор, на прощание с моими близкими - в связи с важной поездкой. Прежде я ни сном ни духом не ведал, что скоро отъеду... Хотя сделал для этого, сволочь, все, что мог! Но они-то как раз думают, что я сейчас насовсем приезжаю к ним! А все наоборот: сегодня же надо уехать. Послезавтра - в путь... Шагая, я распалял себя: хватит! Конечно же я - "растворимая рыба", но не до такой же степени, чтобы бесследно раствориться в дачной луже: таскать дровишки из леса, чистить дряблые сыроежки с женой и девяностолетним папой. Должны же они понять (впрочем, лучше им этого не понимать!), что у меня последний шанс мелькнуть чуть-чуть повыше, взлететь, как орленку!

Вот появился наш дряхлый домик и с ним унылые мысли: великая Шахматова жила себе в этом скромном домике Литфонда и не суетилась - все, включая Бродского, струились сюда! Так что не важно, где ты, важно - кто. И именно поэтому, с горечью понял я, я буду особенно яростно биться за свой отъезд, злясь именно из-за его бесполезности, поэтому особенно рьяно буду его защищать! Тупиков ты нарыл достаточно, вот посети быстро этот тупик - и вперед, в следующий! Калитку я открывал уже с яростью, может быть, чрезмерной: для того, чтобы сломить слабое сопротивление моих, и меньшей энергии достаточно...

Ну где же эти счастливцы? В окнах никого не видать. Жена, видимо, прилегла с устатку после тяжелой борьбы с кастрюлями, сковородками и рюмками. Отец, видимо, предпринял очередную философскую прогулку в лес и придет, полный наблюдений и размышлений, сядет вот на эту скамеечку, начнет неторопливый анализ увиденного - не спеша, размеренно, словно у нас вся жизнь еще впереди!

- Здорово! - поравнявшись с террасой, рявкнул я.

Маленькая, аккуратно расчесанная головка жены возникла в окошке. Личико было румяное, но слегка подпухшее... после сна?

- А-а... Венчик! - довольно вяло проговорила она (только она звала меня Венчиком). - А мы тебя ждали еще вчера.

- А что я там, по-твоему, - разогреваясь для главного, я поднял тон, ваньку валяю? Деньги я тебе... из этого вот дупла буду вынимать?

...Начало неплохое.

- Я понимаю. - Она вздохнула. - Но ведь скучно ить.

- Скучно ей! Вон - природа какая!

- Но ведь человек - венец природы. А человеков и нет.

- Как - нет? - гаркнул я. - Вот же я приехал! - Я поднялся на террасу.

- ...На сколько ты приехал?

- Потом все же... отец... не слабый типаж, - добавил я.

Жена вздохнула:

- Думаешь, что-то интересует его? Лишь великие открытия... и глобальные свершения, которые - он хитро это понимает - никогда не коснутся его! Вот тут он рассуждает, горячится, эмоции у него... А так...