– Я готов, – сказал Тарк и в упор посмотрел на Хуана.

– В любое время, козел, – ответил Хуан и посмотрел в упор на Тарка.

– Вот и молодцы! – сказал Фрэнк. – Kumbaya.[7] Вернемся в шесть.

– Я буду здесь, – сказал Тарк.

– Если понадобимся, – сказал Фрэнк, – мы в гостинице.

– Не понадобитесь, – отрезал Тарк. – Я вообще могу провернуть все без вашей помощи. Ты и твой блюющий Панчо только путаетесь под ногами.

– А мы будем скучать по тебе, Тарк, – сказал Фрэнк. – По твоей улыбающейся морде, по твоему искрометному остроумию.

– Укусите меня, – сказал Тарк.

– Я же говорю. Искрометное. До скорого, Тарк. Фрэнк и Хуан развернулись и направились к деревне.

Ярдов через двадцать Хуан сказал:

– Ненавижу этого хера. На фиг он нам нужен? Почему бы нам не взять другую лодку? Куча лодок вокруг.

– Я тебе честно скажу, – сказал Фрэнк, – я не знаю, на фиг он нам нужен. Я делаю, как мне говорят, а мне говорят: работай с Тарком.

Хуан покачал головой.

– Я ему не верю.

– Я тоже. Так что давай постараемся не упускать друг друга из вида.

– О'кей, – сказал Хуан. – Ненавижу этого хера. Тарк стоял на катере и, не выпуская ножа, смотрел, как двое уходят в дождь. Из каюты к нему обратился голос:

– Это те парни?

– Они самые, – ответил Тарк.

– С большим придется повозиться, – сказал голос.

– С ним проблем не будет. В таком бурном море лодку будет швырять будь здоров, особенно если ей плохо править. Я это легко обеспечу.

– Как насчет мелкого? – спросил голос. Тарк посмотрел на нож:

– С гомесом я разберусь сам.

Фэй Бентон вытолкнули из сна прыгавшие по ее животу двадцать семь фунтов груза.

– Мишка! – сказал груз. – Мишка! Мишка!

– Хорошо, милая, – сказала Фэй. – Но сначала мама сходит на горшочек.

Она села, обхватила двухлетнюю дочку Эстель, поднялась с кровати и направилась в ванную. Бережно опустила Эстель на пол и села на унитаз.

– Мама горшочек, – сказала Эстель.

– Правильно, – сказала Фэй. – Маме нужно на горшочек.

– Пипи, – сказала Эстель, услышав журчание.

– Пипи, – согласилась Фэй.

– Здесь как будто накурено, – сказала мать Фэй, появившись в дверном проеме.

– Мама, ты позволишь? – сказала Фэй и захлопнула дверь.

– Мишка! – сказала Эстель. – Мишка! Мишка! Мишка!

– Минутку, милая, – сказала Фэй. – Мама сходит на горшочек.

– Пипи, – сказала Эстель.

– Такты курила? – спросила мать из-за двери. – По-моему, здесь накурено.

– Нет, я не курила, – сказала Фэй. – Люди на судне курят, дым пропитывает одежду. – Она подтерлась, спустила воду, встала.

– Пока, пипи! – сказала Эстель, обращаясь к водовороту в унитазе.

– Пассивное курение смертельно опасно, – сказала мать.

– Мишка! – требовала Эстель. – Мишка! Мишка! Мишка! Мишка! Мишка!

– Хорошо, милая. Пойдем смотреть мишку. – Фэй открыла дверь ванной.

– Выглядишь ужасно, – сказала мать.

– Спасибо, мама, – сказала Фэй. – Легла вчера спать в полтретьего.

– Мишка! – повторяла Эстель. – Мишка! Мишка! Мишка!

– Тебе надо уйти с этой работы, – сказала мама. – Ты себя погубишь.

– Мишка! – сказала Эстель.

– Хорошо, милая, – сказала Фэй. Она взяла Эстель и отнесла в гостиную, включила телевизор и засунула в видеомагнитофон кассету с «Мишкой в большом синем доме», которую Эстель смотрела по меньшей мере пять раз в день. Эстель встала в ожидании прямо перед телевизором, дюймах в шести. Когда появился мишка, она сказала:

– Мишка!

– Ей не следует стоять так близко, – сказала мать. – Катодное излучение вызывает рак мозга.

Фэй пошла на кухню, насыпала в винни-пуховую тарелочку «Фруктовых колечек», вернулась и поставила ее на журнальный столик. Она взяла Эстель и посадила рядом со столиком.

– Фуукс! – сказала Эстель, увидев хлопья. Потянулась к тарелочке, пригляделась, внимательно выбрала фиолетовое и положила в рот. Проглотив, стала высматривать следующее.

– Эти хлопья – сплошная химия, – сказала мать. – От них можно умереть.

– Мама, я очень, очень устала, – сказала Фэй. – Можно я кофе выпью, хорошо?

Она снова направилась на кухню. Мать преследовала ее, твердя:

– Твои волосы пахнут сигаретами. Хватит плавать на этом судне.

– Мам, – сказала Фэй, – я же тебе говорила, я брошу эту работу, как только смогу. Я действительно очень благодарна тебе, что смотришь за Эстель по ночам. Надеюсь, что через несколько дней все это закончится. Мне это нравится не больше, чем тебе.

– Не понимаю, почему Тодд не может взять ребенка на ночь, если тебе надо работать.

– Не возьмет.

– Почему?

– Потому что он ублюдок.

– Не надо так выражаться.

– Хорошо, – сказала Фэй, – он говнюк.

– Фэй! – сказала мама.

– Ну хорошо, – сказала Фэй, – он пиздюк.

– ПИСЬ дюк! – сказала Эстель, приковылявшая на кухню. – ПИСЬ дюк!

– Смотри, что ты наделала, – сказала мать.

– Иди, посмотри мишку, милая, – сказала Фэй. – По телевизору – мишка!

– Мишка, – сказала Эстель и заковыляла обратно.

– Тодд – отец этого ребенка, – сказала мать. – Он несет ответственность.

– Если бы он за что-нибудь нес ответственность, – сказала Фэй, накладывая кофе в фильтр «Мистер Кофе», – я бы до сих пор была его женой. Честно говоря, я даже не знаю, где он теперь живет. С какой-нибудь шлюшкой, наверное. Я не собираюсь оставлять с ним Эстель.

– Он с кофеином? – спросила мать. – Этот кофеин может спровоцировать сердечный приступ.

– Мама, пожалуйста, – сказала Фэй.

– Ладно, сегодня я тебе не понадоблюсь, судно не отправится в море в такую погоду.

Фэй посмотрела в окно.

– Надо позвонить и выяснить, – сказала она.

– Не отправится. Это тропический шторм. Тропический шторм Гектор. Боб Соупер сказал, что ветер до пятидесяти пяти миль в час.

– Все равно нужно позвонить.

– Все равно оно не отправится. При таком ветре можно погибнуть.

Приковыляла Эстель, держа обеими руками пустую винни-пуховую миску.

– Фуукс! – сказала она.

– Хорошо, милая. – Фэй потянулась за коробкой «Фруктовых колечек».

– Сплошная химия, – сказала мама. – Тебе следует давать ей фрукты. – Она наклонилась над Эстель и омерзительно неестественным писклявым голосом, которым говорят с детьми многие старики, сказала:

– Бабушка даст Эстель вкусный чернослив!

– ПИСЬ дюк! – сказала Эстель.

«Феерия морей» – это 198-футовая, пятитысячетонная денежная машина, уродливое, неповоротливое корыто с 205 игровыми автоматами и 29 игорными столами в двух больших залах, освещенных убогим неоном, пропитанных стоялым дымом и пьяной руганью. Единственным назначением судна было каждый вечер увозить игроков за три мили от берегов Флориды, вытягивать из них как можно больше денег, а затем четырьмя часами позже высаживать на берег, чтобы они могли раздобыть еще наличности.

Игорные круизы – большой бизнес, особенно в Южной Флориде, где каждую ночь больше двух дюжин кораблей берут на борт около восьми тысяч клиентов. Никто не знает наверняка, сколько зарабатывают на этих кораблях; деньги идут наличными, поэтому не так сложно помешать надоедливым организациям вроде правительства Соединенных Штатов проследить, откуда они берутся и куда деваются.

В этом игорном бизнесе полно тайн и помимо доходов. Личность настоящих владельцев кораблей часто скрывается при помощи создания фиктивных корпораций и анонимных товариществ. А поскольку игра в международных водах ведется без всякого контроля, никто не знает, насколько она честна. У игрока могут возникнуть подозрения, что колесо рулетки врет, что колода для блэкджека подтасована или что шансы выиграть джекпот в автомате у него такие, что с тем же успехом можно бросать монеты прямо за борт. Но кому на это жаловаться? Чайкам? В Гольфстриме нет государственной комиссии по азартным играм.