Вероятно, во время прославления святого во время царя Ивана Грозного, рассказ о детстве Никиты или о его происхождении был изъят и уничтожен, как это было с сотнями документов Киевской Руси и Новгородской республики. Даже знаменитая конституция, «Правда Ярослава», данная Новгороду в 1016 г. за помощь новгородцев, оказанную в критический момент, была уничтожена московскими дьяками. Из сохранившихся цитат и фрагментов известно, что «Правда» распространяет княжескую защиту на весь дружинно–торговый класс вне зависимости от племенной принадлежности «аще изгой будеть, любо словенин». Все это не подходило для угнетенной террором державы царя Ивана Васильевича, где даже знатнейшие люди обращались к царю «бьет челом холоп твой»

Во время канонизации святителя Никиты в 1558 г. еще живы были очевидцы публичного сожжения в Москве так называемых жидовствующих – дьяка Ивана Волка Курицина. В Новгороде тогда были сожжены архимандрит Юрьева монастыря Касьян с братом, помещик Н. Рукавов и другие. Невестку царя Елену спасло лишь то, что она была матерью единственного законного наследника престола царевича Дмитрия. Даже почившему 500 лет назад святому быть евреем в Московской державе становилось неприлично.

Рассказ о непростой судьбе святителя можно закончить фразой из изданного стараниями Союза русской православной молодежи в Мельбурне «Житий святых мужей» предваряющей пересказ жития Никиты:

Более других заслуживают уважения те воины, кто ведет борьбу с врагом не в общем строю, но поодиночке. Их Господь никогда не оставляет без благодатной помощи, но укрепляет их и делает непобедимыми.

Замечание верное для людей любого вероисповедания, для атеистов, агностиков и даже скептиков.

ЗАЧЕМ ЕВРЕЯМ СВЯТИТЕЛЬ НИКИТА?

Послесловие

«Кто такой еврей?», «что такое еврейство?», «что значит – быть евреем?» – вот вечные вопросы в стремительно меняющейся еврейской жизни. Проблемы самоидентификации неизменно занимают еврейский народ, заставляют пытливый еврейский ум выстраивать парадоксальные определения и ставить мысленные эксперименты. Поэтому поставленный историей опыт существования еврейских индивидуумов и групп, вольно или невольно вырванных из еврейской среды и даже отказавшихся от еврейской идентификации, ставшие «отрезанным ломтем» неизменно привлекал интерес евреев. Эти люди оставались своими, продолжали жить, творить и действовать.

Тема «человека не на своем месте» всегда интересна. Целая школа в литературоведении даже считает ее основным мотивом всей мировой литературы.

Интерес к «своим», разумеется, проявляют не только евреи. Греки, итальянцы, армяне, ирландцы, украинцы, русские, белорусы, мордвины – да, собственно, люди любой национальности живо интересуются историями своих соплеменников, заброшенных судьбой в дальние дали и попавших в необычные ситуации. Но, вероятно лишь у евреев такой интерес затрагивает глубины личной и народной сущности.

Через тысячелетия пронесли евреи надежду, что где–то найдутся десять колен Израилевых, уведенных в ассирийский плен. От списка евреев – Героев Советского Союза и частушек «Евреи, евреи, кругом одни евреи» и заканчивая серьезными научными исследованиями, литературными произведениями и даже талмудическими постановлениями, еврейский человек всматривался в судьбы своих братьев. Так, вглядываясь в их лица, отличившиеся серди других, иных, а зачастую – и чужих людей и народов, он пытался подтвердить правильность своего выбора оставаться евреем, понять что–то в самом себе. Сообщение о том, что «Никита, слава Богу, в детстве бегал в синагогу», вызывает не только улыбку и чувство иронической гордости, но и заставляет пытливо вглядываться в портреты и тексты, выискивая «своих» в самых невероятных ситуациях.

Житие святителя Никиты я прочел лет 20 назад, и меня заинтересовали необычные подробности подвига этого святого. Позже мне попался Печерский патерик, поразивший замечательной яркой и живой картиной древнерусской жизни, великим пылом и бурлением страстей. Патерик показывает не только силу житийного подвига, но слабости людские, а зачастую и невозможность противостоять лжи, злу и соблазну. Тогда я еще больше укрепился во мнении, что история со св. Никитой Новгородским таит в себе подтекст совершенно неожиданный. Много там было странного для православия, но обычного, если бы речь шла об иудее.

Я посвятил работу «Еврейские фрагменты жития Святителя Никиты» выдающемуся русскому ученому, одному из крупнейших в специалистов по византийскому и русскому средневековью ХХ века, профессору Александру Каждану (1922–1997). Именно с ним мне повезло поделиться своей гипотезой о иудейском происхождении святителя Никиты, и он признал ее правдоподобной и заслуживающей интереса.

Имя профессора Александра Петровича Каждана было несправедливо выдернуто из российской науки и литературы на 30 лет. В юности работы по истории Александра Каждана, как и популярные книги по лингвистике Льва Успенского, на всю жизнь определили сферу моих интересов. В 1978 г. в связи с эмиграцией Каждана в США, выдающийся ученый, талантливый просветитель был вычеркнут из российской жизни, его имя предано анафеме. Книги Каждана изымались из библиотек, статьи из научного оборота. В издательстве «Искусство» на 30 лет застряла рукопись его замечательной книги «Два дня из жизни Константинополя». Здесь через призму насыщенных событиями двух дней восстания и дворцового переворота в Константинополе Каждан разворачивает полнометражную экспозицию Византийской эпохи. Он рассказывает о топографии великого города, его архитектурных жемчужинах: планировке храма св. Софии, дворце византийских базилевсов, домах знати. И здесь же в ненавязчивых отступлениях от основной линии предстает ожившая картина византийского общества: одежда, прически, социальные, религиозные и этнические группы и особенности жителей Константинополя, рассказывается о византийском монашестве, о принципах внешней политики и управления, о дворцовых нравах. И все объединяет ключевая идея Каждана о византийском обществе, где царит индивидуализм, но нет свободы. Императорами становились даже рабы и конюхи, но спокойствия и стабильности в империи не прибавлялось. Человек в Византии не был защищен от государства родовыми, феодальными и цеховыми структурами, а само существование было менее стабильным, чем в средневековой Западной Европе.

Каждан был сторонником той идеи, что византийский идеал вечности и незыблемости на самом деле прикрывал социально–нестабильную подвижность византийского общества. Эта идея стержневая в фундаментальном шеститомном труде «История византийской литературы», в основном, написанным Кажданом и завершенном его учениками и коллегами¹.

К сожалению, Каждан не успел закончить свой труд, но от этого его ценность не уменьшается. Сегодня ни одна серьезная работа по византийской истории не обходится без ссылок на этот труд. Но речь не идет об академическом или традиционном представлении византийской литературы как неизменного, застывшего на тысячу лет канона. Под пером Каждана возникает живая, полная психологического драматизма, полнокровная литература живых людей. Своими трудами Каждан, по сути, вернул в русскую историю несправедливо осужденный в XVIII–XIX столетиях «византизм», подобно тому, как Лев Гумилев и его предшественники–евразийцы вернули русскому наследию отвергнутую когда–то «татарщину».

Непроста судьба российских ученых, попадающих в эмиграцию, когда им под 60. Особенно, когда речь идет о гуманитариях. Каждан не сдался, не сел на пенсионерскую скамейку в скверике возле дома. Он нашел свою дорогу, и удивительно, сколько он успел сделать в оставшиеся ему годы жизни в Америке. Каждан издал несколько книг, написал множество статей, воспитал целое поколение исследователей. Под редакцией Каждана вышел фундаментальный трехтомный «Оксфордский словарь Византии» ², служащий сегодня основным справочным научным пособием по византийской культуре. Многое сделал Каждан как популяризатор истории. Я был счастлив, найдя в журнале “ History today» замечательные каждановские популярные статьи. По–английски они ничем не уступали знаменитым, памятным с детства русским книгам ученого.