А он отвечает в этакой своей ленивой манере, полуприкрыв глаза: «Но, док, вы же меня не спрашивали!»

— Вообще-то он инженер. Возможно, он не считал себя большим специалистом по врачебной части?

— Он говорит, что обладает дилетантскими познаниями. Но они значительно превосходят все, чему меня когда-то учили.

Блэк пристально посмотрел на девушку.

— Скажи, а на Земле она не была душевнобольной?

— Была. Она скончалась в психушке. Но здесь проснулась совершенно нормальной.

— Те, кто ее воскресил, заодно и вылечили.

— Да, как вылечили и все прочие болезни, соматического происхождения и психосоматического. Они исчезли, по крайней мере временно.

— Знаешь, — промолвил Блэк, — странная вещь, но идиоты в долине не воскресли.

— И дети до пяти лет тоже. А женщины, умершие на Земле беременными, пробудились с пустыми чревами.

— Куда же подевались идиоты, дети и эмбрионы?

— Ты меня спрашиваешь? — откликнулся Уинтерс. — Это одна из загадок долины. Если начнешь слишком сильно ломать над ними голову, то в конце концов либо сопьешься, что довольно сложно из-за ограниченного количества спиртного, либо свихнешься, как эта бедная девчушка.

— Похоже, облегчить ее страдания можно только с помощью эвтаназии.

— Да. Она проснется где-то в другом месте, здоровенькая и готовая начать все с начала.

Блэк взглянул на человека, скрюченного артритом.

— Думаешь, методика Чарбрасса ему поможет?

— Я хочу попробовать. А что?

— Ну, я собираюсь поставить вопрос об эвтаназии неизлечимо больных перед Общим советом. Глупо заставлять людей мучиться.

Уинтерс потер ладони, просияв насмешливой улыбкой.

— О, тогда для меня настанет райская жизнь! Быстренько похороню свои ошибки — и буду лечить только сломанные ноги да зубы дергать. Кстати, и времени на рыбалку будет больше. О, счастливая долина, где врач может исцелять своих пациентов умерщвлением! Жаль, что так не было принято на Земле.

Блэк рассмеялся, а затем рассказал врачу о Гольдберге и попросил избавить одержимого от его мании.

— Насколько я понял, в свое время он был довольно известным комическим актером. Если тебе удастся исправить этот сдвиг в его мозгах, он станет ценным приобретением для нашей обители. Певцы, шуты и жонглеры нам нужнее химиков или профессоров английской филологии.

— Да, — кивнул Уинтерс, — лишенные бумаги и пишущих машинок, люди снова повернулись к Слову. Хороший рассказчик ценится на вес золота — вернее, ценился бы, если бы тут водилось золото. Что ни говори, а в этом мире, скудном на развлечения, даже второсортный водевиль — целое событие.

— Короче, постарайся как-нибудь помочь ему, ладно?

Блэк повернулся, но Уинтерс схватил его за рукав.

— Погоди минутку, Дик. Хочу тебя кое с кем познакомить. Вновь воскрешенная — появилась на Базарной площади сегодня утром. Я пристроил ее в комнату в Замке, пускай потом сама решает, где ей поселиться. Она выразила желание поработать в больнице уборщицей, пока не подыщет занятие поинтереснее. Долго ждать ей, впрочем, не придется.

Уинтерс закурил сигарету и со смаком выпустил дым, сияя голубыми глазками.

— Да, долго ждать ей не придется, потому что любой мужчина будет рад поселить ее в своей хижине. Ах, что за штучка, Дик! Сексуальность из нее так и прет. Порода! Настоящая женщина, можешь мне поверить… А вот и она. Анн де Сельно собственной персоной.

Доктор сложил ладони трубочкой, протрубил: «тра-та-та-та!» и поклонился.

Анн де Сельно оказалась невысокой и женственно округлой. Изумительной красоты каштановые волосы, круглое лицо, блестящая загорелая кожа, щеки и припухлые губы ярки от природы, на подбородке — небольшая, но притягивающая взоры ямочка. И огромные глазищи с черными, как омут, радужками. В них искрился насмешливый огонь, сжигавший вас дотла.

Не классическая красавица, она была одной из тех женщин, чью прелесть не в состоянии уловить ни пленка, ни кисть. Эти неуклюжие инструменты способны запечатлеть лишь скучную плоть. Напиши кто-то портрет Анн, и вы увидели бы довольно среднее, почти невзрачное лицо. Только проницательный взгляд и острый слух могли подсказать вам, какая редкая птица залетела в ваши края.

Блэк был очарован ею буквально в первый же миг. Не желая расставаться с ней, он продолжал ее слушать и отвечать. Анн засыпала его вопросами о Телеме, он же, в свою очередь, спросил, как она умерла. Это был обычный вопрос; все воскрешенные любили поговорить о своей смерти: кто совершенно спокойно, а кто в трагических тонах, в зависимости от натуры.

— О-ла-ла! — сказала Анн. — Я так рада, что вырвалась оттуда. Там было слишком много мрачных мужчин. У них никогда не хватало времени поболтать и посмеяться — взоры исподлобья, проклятия сквозь зубы и вечная резня направо и налево. Нет, это не для меня.

Анн была кем-то вроде Елены Троянской. Подруга самозваного короля, захватившего власть над группой французов семнадцатого столетия, она сбежала с заезжим принцем, жившим выше по течению Реки. Между двумя странами разразилась война. А в перерывах между боями премьер-министр и генерал занимались любовью с Анн за спиной у принца. Министр вынашивал планы убийства; генерал собирался прикончить принца и министра и сделать Анн своей официальной возлюбленной.

— И что же с ними случилось?

— О, я ужасно устала от этих неуклюжих зануд, которые требовали от меня клятв в вечной любви — как будто на свете бывает такая штука! Ну, я и удрала с оперным певцом, баритоном. Обожаю баритоны, знаете ли. Они на меня действуют куда сильнее, чем теноры и басы. Но нас поймали, и генерал задушил меня собственными руками.

Анн провела рукой по золотистой округлой шее и добавила:

— Слава Богу, что следов насилия при воскрешении не остается.

— Да уж! — рассмеялся Блэк. — Грех портить такое совершенство!

— Благодарю вас, месье Блэк. — Анн пристально взглянула на него: — Вы один из самых безобразных мужчин, каких я видала! О, не вздрагивайте, пожалуйста. Вообще-то это комплимент. Вы безобразны, но очень привлекательны. Точно гибрид дьявола с богом. Вы пугаете меня — то есть пугали бы, будь я способна бояться мужчины, — и в то же время притягиваете почти неотразимо… если можно так сказать. У вас, конечно же, есть подруга?

— Филлис Макбейн. Я вас познакомлю.

— Хорошо. Я должна увидеть женщину, у которой собираюсь отбить мужчину.

— Вы довольно откровенны.

— А почему бы и нет? Я даже на Земле редко лицемерила. А здесь так и вовсе нет причины лгать. Впервые воскреснув в долине, я пережила приступ ужаса — ведь я высмеивала идею загробной жизни, а в мое время богохульников сжигали на кострах, если вы помните…

— …не в вашей стране, мадам, — сказал Блэк.

— Верно, однако риск все-таки был. Но, как я уже сказала, когда я попривыкла к жизни в долине, которая с первого взгляда показалась мне такой убогой и нищей, то поняла, что в каком-то смысле здешняя жизнь гораздо богаче земной, и решила, воспользовавшись этим преимуществом, делать все, что захочу.

— В таком случае, добро пожаловать в Телем, тут вам самое место, — поклонился Блэк.

— Вы правы, месье. Только не забывайте: я говорю что хочу и делаю что хочу. Должна признать, это не раз доводило меня до беды, правда исключительно оттого, что мужчины принимали все слишком всерьез. Например, я сказала Жан-Жаку: мы будем любить друг друга какое-то время, а потом ты мне надоешь. В ответ он заявил, что убьет меня. После чего я тут же его разлюбила. Однако убил меня не он, а его генерал. Надо сказать, пока он меня душил, я успела дать ему сдачи, месье Блэк. Я пнула его по les poires,[4] и он на время отпустил мою шею. Но потом очухался и довел дело до конца. Очевидно, успешно, иначе бы меня здесь не было.

— Мы у генерала в долгу, — произнес Блэк. — Его потеря стала нашей находкой.