- Нет, не знаю.

- Не знаешь! А тебе бы следовало это знать. Мра-кобес, обы-ва-тель.

Коровин произнес эти слова по слогам, а потом посмотрел на меня, как на воришку, пойманного в метро, где некуда бежать. Не только Витькян взгляд, но и его слова меня страшно испугали. Я очень уважал науку и, конечно, не хотел ей причинять вреда.

- И большой вред я причинил? - спросил я Витьку.

- Огромный,- ответил Витька и вдруг задумался. От того, что он сосредоточенно думал, лицо его немножко подобрело.

- Вот что,- сказал он,- я дам тебе одни совет.

- Какой?

- Исправь свою ошибку.

- А как?

- Не имей никакого дела с Громовым. Это мой совет, и ты должен к нему прислушаться.

Витька любил красиво выражаться еще до того, как в него попала стрела, но после того, как он подружился с молодым интеллигентом, он стал выражаться еще торжественнее.

- А при чем тут Громов? - сказал я.

- Громов и наносит главный вред науке,- сказал Витька,распуская непроверенные слухи про мальчика и выдавая себя за него.

- Он себя за него не выдавал,- сказал я,- зачем ему выдавать? Он и есть этот мальчик.

Тут, видно, у Коровина не хватило других аргументов, и он показал мне кулак. И после того мы пошли с ним в разные стороны.

Витькин кулак не произвел на меня никакого впечатления. Скорей наоборот. Но слова о вреде, который я причинил науке, не давали мне покоя. По-видимому, ошибку я все-таки совершил. И ее необходимо было исправить.

Я невольно задумался. Об ошибках и о том, что их нужно исправлять, я слышал много и в школе и дома, а также читал в пионерской газете и разных книжках. Но там речь шла о совсем других ошибках. И те ошибки было совсем нетрудно исправить.

В чем же заключалась моя ошибка? Может, в том, что я не проявил настойчивости и, бывая на квартире Громовых, не попытался попасть в кабинет громовского отца, где, возможно, хранилась археологическая находка? Во всяком случае, если я и нанес вред науке, то как-нибудь. невзначай. И ошибку, конечно, нужно исправить и для этого побывать у Громова.

Громов сказал мне:

- Вытирай ноги! - и показал на половичок, плетенный из камыша.

Я, конечно, вытер. А потом еще раз, прежде чем войти в их квартиру.

В квартире было тихо. Отец Громова улетел в Киев на какую-то конференцию или симпозиум, а мать уехала куда-то к парку Победы навестить родственницу-старуху, которая лично знала Айвазовского и еще кого-то, может, даже Тургенева и Салтыкова-Щедрина.

- Значит, ты один? - спросил я.

- Вдвоем,- ответил Громов тихо.

- А кто же второй, домработница?

- Да нет. Он.

- Кто он?

- Ну, мальчик.

- Так ты же и есть он?

- Иногда. Но сегодня четверг. А я бываю им только по пятницам.

- А это точно? Совершенно научно? А то Коровин обвиняет...

- Не беспокойся. Точно и научно,- ответил Громов.- Я сегодня тебя с ним познакомлю.

Мне стало не по себе. Начали подрагивать рука и нога. И вдруг стало холодно, страшно холодно, не знаю отчего.

Мы прошли по коридору и остановились возле дверей кабинета.

- Только ты сразу много вопросов ему не задавай,- шепнул Громов.

- Кому - ему? Тебе?

- Да при чем тут я? Мальчику.

- А почему нельзя?

- Тише... Не любит! Особенно, когда спрашивают о пустяках.

Громов открыл дверь, и мы вошли в кабинет. Там кто-то сидел в темноте. Громов зажег свет. И то, что затем я увидел, я не смог бы объяснить не только Витьке Коровину, но даже самому себе, своим чувствам.

Сначала я подумал, что вижу свое отражение в зеркале. Но через мгновение я дал себе полный отчет в том, что в кабинете не было никакого зеркала. И однако же, я видел свое собственное отражение. Напротив меня стоял мальчик, во всем абсолютно подобный мне, и улыбался, словно рассматривал в зеркале свое отражение.

- Кто ты? - спросил я.- Ты очень похож на меня.

- А может, не я на тебя, а ты на меня? - ответил он моим голосом.- Ведь я тебя старше.

- Намного старше?

- Не намного. Всего на несколько десятков миллионов лет.

Он внимательно, дружелюбно и насмешливо посмотрел на меня.

- Не веришь? Хочешь, чтобы я предъявил свидетельство о рождении? Но оно осталось на космическом корабле, а корабль улетел на свою планету. И тебе придется мне поверить на честное слово.

- На честное слово? - переспросил я.

- Да, на честное,- ответил он.- А то на какое же. Честное слово самое точное. Оно не может никого обмануть.

- И не принесет вреда науке? - сказал я.

- Вашей науке или нашей? Но все-таки...

А разве наука не одна? Вшька мне говорил, что не может быть двух истин. Истина всегда одна. А раз метина одна, сказал Витька, то и наука одна. Двух наук быть не может. Вторая будет обязательно лженаука.

- Витька прав, если идет речь о Земле. Но ведь я с другой планеты. Ясно?

- Ясно. Но разве у вас не одна истина, а много?

- Разумеется, одна. Я не о том тебе говорю. Я говорю, что наша наука намного старше вашей и знает об окружающем мире немножко больше вашей.

Меня эти слова, конечно, смутили. Кому охота признаться. что мы отстаем. И я сказал:

- А так ли это?

- Если бы это было не так,- сказал он,- то я не стоял бы сейчас перед тобой. Я ведь на много миллионов лет не только тебя старше, но и всего человечества. Понятно?

- Это почти понятно. Но непонятно, почему ты так похож на меня и даже костюм на тебе мой, тот, что моя мать на прошлой неделе отдала в химчистку.

Мальчик усмехнулся.

- Уж не думаешь ли ты,- спросил он,- что твоя мать потеряла квитанцию, а я нашел и по ней получил?

- Не думаю,- ответил я.- Мать моя никогда ничего не теряет. А кроме того, там, кажется, спрашивают и паспорт. Заведующая очень недоверчивая.

Я еще раз посмотрел на него и на костюм. Костюм был точно такой же, как мой, только чище. Н я подумал, что там, в химчистке, не могли так быстро выполнить заказ, мать ведь ворчала, что он там пролежит две недели, ожидая очереди.

Странно все это было, очень странно. И я повторил свой вопрос:

- Откуда у нас с тобой такое сходство?

- Ты находишь, что большое?

- Огромное,- ответил я.- А если не веришь, спроси Громова. И костюм на тебе мой.

Он посмотрел на свой, то есть на мой, костюм и улыбнулся, как обычно улыбаюсь я, чуточку растерянно.

- Костюм-то я мог взять в химчистке на время, воспользовавшись знакомством, а вот твою внешность как я мог заимствовать, не знаешь?

- Не знаю. И удивляюсь. Наверное, Громов тоже не знает.

- Знаю,- сказал Громов.- Это все наука и техника.

- Какая наука? Наша?

- Нет, пока еще не наша. А с другой планеты.

- И все равно непонятно,- сказал я.- Во-первых, на другой планете меня не знают. А во-вторых, корабль прилетел и улетел обратно в меловой период, а я родился в 1952 году.

- А это точно? - спросил мальчик.- Ты не ошибаешься?

- Не ошибаюсь,- сказал я.- Видел в документе. И кроме того, каждый год празднуют мое рождение. В этом году хочу Громова пригласить. А если ты не откажешься, то и тебя.

- Я не могу,- сказал с грустью мальчик.

- Почему?

- Исследователи не разрешают. А кроме того, душа не лежит. Представляешь, если бы я отмечал все дни рождения, сколько бы их накопилось с мелового периода.

Я невольно прикусил себе язык. Бестактно было затевать разговор на эту тему. Недаром Громов чуть заметно толкнул меня локтем.

Он еще раз толкнул меня локгем, а потом шепнул:

- На сегодня хватит. Пойдем. Больше нельзя.

Мне очень хотелось задержаться в кабинете и узнать то, чего я узнать не успел, но я постеснялся. И мы с Громовым вышли из кабинета, а мальчик остался там рядом со стеллажами, письменным столом и портретом великого русского путешественника Пржевальского.

Когда мы прошли коридор и оказались в бывшей детской, я вдруг сообразил, что, в сущности, ничего не узнал и даже не выяснил, почему на мальчике был мой костюм.