19 января 1826 года В.К. Кюхельбекер был арестован в Варшаве и препровожден в Петербург, в Петропавловскую крепость.

В Архангельске проживали мать и другие родственники декабриста А.Г. Непенина. Местной удельной конторой управлял Назимов. Он приходился двоюродным братом штабс-капитану лейб-гвардии конно-пионерского эскадрона, члену Северного общества декабристов Михаилу Александровичу Назимову. Правительство было озабочено, нет ли еще на Севере ближайших родственников декабристов. Военный министр запросил об этом архангельского, вологодского и олонецкого генерал-губернатора, приложив к письму список преданных Верховному уголовному суду и осужденных к различным наказаниям революционеров. Список состоял из трех разделов в соответствии с принадлежностью декабристов к тайным организациям: Северному и Южному союзам, Славянскому обществу.[32] Губернатор мобилизовал подчиненное ему начальство и от своего имени затребовал нужные данные с мест. 4 декабря 1826 года вологодский и олонецкий гражданские губернаторы “почтеннейше доносили” шефу, что, по собранным от “градских и земских полиций сведениям”, близких родственников декабристов на подвластных им территориях не оказалось,[33] о чем, нужно полагать, не без удовольствия рапортовал начальник края в Петербург.

Пока выявлено 15 декабристов, их сподвижников и единомышленников, судьбы которых были связаны с Архангельском в разное время и в различной степени. Цифра невелика, и она объясняет, почему колонии декабристов, как таковой, в городе не было. В декабристскую “артель” входили Кашкин, Иванчин-Писарев и Жуков. Если к этому добавить, что город на Северной Двине был лишь этапом в истории страдальческих скитаний декабристов, в нем они находились непродолжительное время, то станет понятно, как трудно выявить влияние ссыльных на здешнюю интеллигенцию.

Другое дело Сибирь. Там было больше сотни ссыльных декабристов, из них 39 — в западном районе. В Сибири декабристы стали старожилами. Они занимались медицинской, просветительной, педагогической деятельностью, открыли школы в Ялуторовске, Чите, Минусинске, Селенгинске и в других пунктах, организовали первую женскую школу в Тобольске, словом, внесли зримый вклад в культурное и научное развитие Сибири.[34]

Что касается архангельского Севера, то здесь влияние ссылки на общественно-политическую жизнь легко прослеживается на более позднем этапе: в конце XIX — начале XX века, когда ссылка стала массовой, а по классовому составу пролетарской. Ссыльные социал-демократы, среди которых видную роль играли ученики и соратники В.И. Ленина по петербургскому “Союзу борьбы за освобождение рабочего класса”, интенсивно распространяли на Севере марксистские идеи, а революционное рабочее движение Архангельска в свою очередь влияло на деятельность политссылки. Происходило взаимообогащение революционных традиций обеих сторон.

Бесспорно, мы еще не все знаем о пребывании декабристов на Севере и их связях с местным населением. Многие тайны по-прежнему хранятся в архивах. Нужны дополнительные кропотливые поиски. Кто ищет, тот всегда найдет. Придет время, и станут известны новые факты из архангельской биографии декабристов и новые имена, если не офицеров, то солдат-декабристов, судьбы которых перекрещивались с судьбами поморских семей, а пока лишь доподлинно известно, что декабристы и их друзья по несчастью оказывали благотворное нравственное воздействие на местное общество прежде всего мужественной борьбой за общественные интересы, несгибаемой стойкостью, человечностью и моральной чистотой, а также образованностью и широтой научных интересов.

М.А. Бестужев имел друзей среди передовой молодежи Архангельска и устроил в городе любительский театр, подобный тому, который создал его старший брат Николай в Кронштадте.[35] Приходится сожалеть, что пока не обнаружено в местном архиве материалов, проливающих свет на деятельность бестужевского театра в Архангельске, и мы не можем сказать, когда и какие представления он давал.

Декабристы оказали самое непосредственное и мощное воздействие на дальнейшее развитие революционного движения на Севере. По их стопам пошла демократическая молодежь Архангельска, организовавшая в начале 1862 года антиправительственный кружок, который по примеру А.И. Герцена и Н.П. Огарева выпускал нелегальную газету обличительного содержания — “Колокольчик”. Архангельский “Колокольчик” продолжал традиции декабристов, вел борьбу с произволом местных властей, пропагандировал идеи лондонского “Колокола”.[36]

После поражения восстания в Петербурге Михаил Бестужев решил бежать из столицы. Заметим, бежать не куда-нибудь, а именно в Архангельск. Созрел план, содержание которого М. Бестужев передал К. Торсону: он намеревался, переодевшись в костюм русского мужика, пристроиться к обозу, который ежегодно приходит из Архангельска в Питер. “Приказчик этого обоза, — говорил он, — мне знаком и сделает все, чтобы спасти меня. В бытность мою в Архангельске я это испытал. Он меня возьмет как помощника. Надо только достать паспорт”. А затем продолжал: “Лишь бы мне выбраться за заставу, а тогда я безопасно достигну Архангельска. Там до открытия навигации буду скрываться на островах между лоцманами, между которыми есть задушевные мои приятели, которые помогут мне на английском или французском корабле высадиться в Англию или во Францию”.[37]

Обратим внимание на цитированные места. Оказывается, в Архангельске у декабриста был широкий круг абсолютно надежных друзей. Последующие события подтвердили это. Один из закадычных архангельских приятелей Бестужева некий Злобин раздобыл для него столь необходимый паспорт.[38] Беглец переоделся в мужицкую одежду и наскоро загримировался в парик и бороду. Когда все было готово для того, чтобы отправиться в далекий путь — сопровождать обоз, идущий из Петербурга в Архангельск, М. Бестужев на Сенатской площади (надо же такому случиться!) неожиданно увидел Торсона со связанными назад руками, твердой поступью идущего под конвоем на допрос.[39] Тотчас возникло новое решение: М. Бестужев счел для себя неудобным покидать в беде товарища по тайному обществу, явился в Зимний дворец и добровольно сдался правительству.

Царь, которого автор записок иронически именует “незабвенным”, проявил к М. Бестужеву, как к одному из главных зачинщиков восстания, особое озлобление. Декабриста заковали в ручные и ножные железа и бросили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

Верховный уголовный суд приговорил М.А. Бестужева к лишению чинов и дворянства и к пожизненной каторге, позже сокращенной до 20 лет с последующим поселением в Сибири.

С Поморьем связана литературная деятельность Александра Александровича Бестужева, писавшего под псевдонимом Марлинский, по названию местечка под Петербургом — Марли, где прошла его безмятежная юность. Одной из лучших работ писателя-декабриста является героическая повесть “Мореход Никитин”, впервые напечатанная в 1834 году. В основу ее сюжета положен реальный исторический эпизод. Прототипом морехода Савелия Никитина является помор Матвей Андреевич Герасимов, совершивший поистине геркулесов подвиг. Захваченный летом 1810 года английским военным кораблем у берегов Лапландии в числе команды торгового судна “Евплус Второй”, перевозившего рожь из Архангельска в Норвегию, Герасимов сумел пленить неприятельский конвойный отряд.

Обращает на себя внимание то, что Бестужев-Марлинский рассказал современникам о геройском поступке Герасимова и воспел подвиг помора задолго до появления в печати официального сообщения о нем. Как могло случиться такое? Литературоведы и историки до сих пор не пришли к единому мнению. Одни считают, что Александру Бестужеву, служившему в то время в Кавказском отдельном корпусе, подсказал фабулу повести младший брат, Михаил, другие допускают, что опальному писателю могли рассказать о самоотверженных действиях кормщика Павел Степанович Нахимов либо Николай Алексеевич Чижов, третьи думают, что предание о северных мореходах А. Бестужев услышал от архангельских солдат, служивших вместе со ссыльными декабристами на Кавказе, четвертые с большой долей уверенности заявляют, что об этом постарался Иван Петрович Жуков, переведенный из Архангельска на Кавказ, где находился в то время Бестужев-Марлинский, пятые… Впрочем, думается, что нет смысла гадать. Не исключено, что людская молва о легендарной храбрости помора дошла до писателя одновременно по нескольким каналам, и он имел возможность сопоставить рассказы, отсеять вымышленные детали. Одно бесспорно: истоки всех устных преданий о Герасимове восходят к Архангельску, к жителям или гостям города 20–30-х годов прошлого столетия, которые слышали многочисленные повествования о подвиге кормщика, передававшиеся тогда из уст в уста, а некоторые из них, возможно, встречались на Севере с самим героем.