- В твоем рассуждении, - сказал Гордон, берясь за лопату, - есть одна логическая неувязка. Зачем Горышев пошел в направлении, прямо противоположном тому, где находится посадочная площадка вихрелета? Ведь черти, которых он пошел встречать, мы, а не "снежные люди".

- Не берусь объяснить. Оставим какие-то разгадки до встречи.

Они покопали еще минут двадцать. Снег вокруг лежал уже на уровне плеч. Казалось, они уходили больше в глубину, чем продвигались вперед.

- Мы можем провести траншею мимо, - не выдержал Гордон. - Ведь они не ходят по линейке. У них наверняка тут тропы, по которым они шагают от будки к будке.

- Я думаю, в экстренном случае они должны были побежать по прямой.

Лопата Кашкина уткнулась во что-то тугое и твердое.

Он отбросил лопату и опустился на колени. Из снега торчала ребристая подошва с каблуком в форме подковы.

Человек лежал вдоль направления траншеи, и им пришлось изрядно повозиться, пока они отрыли его. Последней освободили от снега голову. Тут только человек зашевелился. Он сел. Сквозь шлем, облепленный снегом, различались квадратное лицо, твердый подбородок, голубые глаза. Человек провел рукавицей по поверхности шлема, оставив прозрачную полосу. Затем рывком сел.

- Дубровский, - представился он. - Горышева откопали?

- Где его засыпало?

- У лавиноскопа. Сейчас покажу.

Дубровский поднялся на ноги. Широкоплечий, баскетбольного роста.

- Сколько осталось кислорода? - поинтересовался Гордон.

Дубровский взглянул на счетчик на рукаве.

- На двадцать девять минут.

- А у Горышева?

- Не больше. Запас ограничивают, чтобы приучить к экономии и к постоянному контролю за дыханием.

Гордон и Кашкин переглянулись.

- Мы не успеем. За час мы прошли меньше половины расстояния до лавиноскопа.

Дубровский взглянул на лопату.

- Чем вы копаете?

- Всем, что нашли на станции.

- В сарае снегомет.

Кашкин побежал к складу.

- Из-за этого дурацкого "снежного человека", - рассердился Гордон, - мы не осмотрели склада. Игра могла кончиться очень плохо...

Он вспомнил про череп с костями, и ему захотелось выругаться.

Дубровский сделал несколько движений руками и окончательно пришел в себя.

Кашкин притащил снегомет, по виду напоминающий плуг. Дубровский направил острие в сторону торцовой стенки траншеи, сжал рукоятки. Тотчас снежные вихри забили в стороны, снегомет двинулся вперед, вонзаясь в нетронутый пласт. Дубровский шел ровным шагом, положив руки на рукоятки, и, покручивая ими, управлял механизмом.

С каждым шагом ход углублялся.

- Тут ложбина, - пояснил Дубровский. - Скаты играют роль звукоулавливателя. Я поставил лавиноскоп в самом глубоком месте.

Горышев не лежал, а сидел под трехметровым пластом снега. Он зашевелился сразу же, едва получил возможность двигаться. Рядом в раскопанном снегу торчала головка лавиноскопа, шестигранная, похожая на большую гайку.

- Кислород? - спросил Гордон.

- На красной черте.

Гордон и Кашкин подхватили Горышева под руки. Невысокого роста, смуглый, с выражением нетерпения на лице, он двигал руками и ногами, словно хотел согреться. Они побежали к станции. Дубровский еле поспевал с лопатами и снегометом на плече.

Вдруг Горышев остановился.

- Зубы, - сказал он.

- Что с зубами? - спросил Гордон.

- Ноют.

Дубровский поморщился.

- Опять начинается... Еще не отдышался, а уже...

- Смотрите! - воскликнул Кашкин.

С дальнего склона покатилась белая струйка.

Дубровский бросил в снег лопаты и "плуг" и побежал к лавиноскопу.

Придя на станцию, Гордон и Кашкин помогли Горышеву снять скафандр и усадили его за стол.

Вскоре появился Дубровский.

- Зафиксировал, - объявил он с порога. У Дубровского был довольный вид.

- Еды, - попросил Горышев. - Я так проголодался, пока возился под снегом.

- А я не двигался, - сказал Дубровский, расстегивая скафандр. - Даже спал.

- Выдержка, - удивился Кашкин.

- Экономия кислорода, - объяснил Дубровский.

Разогреть обед было делом минуты.

- Я вижу, спячка благотворно сказывается на аппетите, - заметил Горышев, глядя, как Дубровский отправляет в рот кусок за куском. - Теперь я понимаю, почему медведи весной голодные.

- При чем здесь медведи? - Дубровский пожал квадратными плечами. Медведь спит всю зиму. И существует за счет накопленных запасов жира.

- Да, я забыл вам представить своего напарника, - сказал трагическим тоном Горышев. - Должен предупредить: этот юноша не понимает юмора.

- Не люблю глупых шуток, - подтвердил Дубровский.

- Например, про зубы.

- С зубами я был не прав, - серьезно сказал Дубровский. - Охотно приношу извинения. Последний случай очень убедительный.

- Ну вот! - жалобно воскликнул Горышев. - А с зубами я как раз пошутил.

- У него не отличишь, - с огорчением произнес Дубровский, - когда он говорит серьезно, а когда паясничает.

- В первый раз зубы у меня действительно болели, - пояснил Горышев. Но это оттого, что я пил ледяную воду. Про лавину я сболтнул просто так. А она вдруг возьми и свались.

Гордон решил прервать перепалку.

- Как вы очутились у лавиноскопа? - спросил он.

- Глупость, - усмехнулся Горышев. - У меня заныли зубы. Честное слово! - предупредил он реплику Дубровского. - И я подумал... Ну, понимаете, Дубровский со своим серьезным отношением ко всему на свете может хоть кого сбить с толку. В общем я... мне пришло в голову... Вдруг и правда зубы имеют отношение к лавинам? Смешная мысль, конечно. Я отлично понимаю. Ну, я пошел к лавиноскопу поглядеть, что он показывает. Тут лавина меня и накрыла.

- Ну хорошо, а "снежный человек"? - спросил Гордон, откидываясь в кресле.

Они покончили с обедом. На столе стояла ваза с фруктами.

- Попробуйте каждый день общаться с человеком, у которого нет чувства юмора, - горячо заговорил Горышев. - Я в шутку сказал, что в снегу расцвела земляника. Он поверил. Я сострил про ноющие зубы, он стал писать диссертацию. Тогда с досады я выдумал историю со "снежным человеком".

Он взял яблоко и принялся грызть его.

Дубровский встал из-за стола и, не проронив ни слова, взялся за дело, от которого оторвался три часа назад. Он поднял с пола отвертку и, придвинув кресло к панели, принялся искать повреждение в блоке наружного канала.