Процесс, однако, не состоялся. Жуков единственно был понижен в должности – до командующего Одесским округом, а все дискредитирующие его показания из дел изъяли и уничтожили…
Да, никаких прямых подтверждений нашей версии архивы не сохранили. Но их донесла до нас человеческая память…
На эти воспоминания, озаглавленные бесхитростно и просто – «Записки чекиста» – мы наткнулись совершенно случайно. Наткнулись и обомлели: они заставляли совершенно по-иному взглянуть на нашу историю.
Записки эти, без преувеличения, можно назвать уникальными. Их оставил после себя человек неправдоподобной судьбы. Едва ли не единственный из крупных чинов НКВД, кому посчастливилось выжить, пройдя через ад сталинских лагерей.
Несколько слов об авторе: Михаил Шрейдер, кадровый чекист. Службу в органах начал еще в Гражданскую, работал под началом Дзержинского.
В 1938-м, в должности зам. наркома НКВД Казахстана, был арестован по прямому указанию Ежова. Этапирован в Иваново.
Местные чекисты не жалеют сил, чтобы выбить из него признания. После очередного допроса «с пристрастием» еле живой Шрейдер бросает в лицо своему мучителю – начальнику следственной части Ивановского УНКВД Рязанцеву: «А вы знаете, что в старые времена Дзержинский расстреливал следователей, которые избивали арестованных?».
Но в ответ Шрейдер слышит невероятное…
«– А знаете, что нам известно, Михаил Павлович? – цинично усмехнувшись, заявил Рязанцев. – Ведь вы состояли в ПОВ (Польская организация Войскова), а агентами ПОВ были Уншлихт[102] и Медведь[103]. А кроме того, мы располагаем данными, что к организации ПОВ приложил руку и ваш Дзержинский. Вот почему он расстреливал честных следователей, которые били врагов.
Кровь бросилась мне в голову.
– О ком вы говорите, Рязанцев? Ведь Ленин и Сталин называли Феликса Эдмундовича рыцарем революции. Это же святая святых партии, в которой вы состоите.
– А как вы думаете? – укоризненно покачал головой Рязанцев. – Случайно ли получилось, что Дзержинского, когда он находился в Варшавской цитадели, не казнили? И наконец, Ленин и Сталин были им обмануты. (…)
В это время в кабинет вошел [начальник Ивановского УНКВД] Блинов[104].
– Товарищ капитан, – обратился Рязанцев к Блинову, – мы с Михаилом Павловичем ведем теоретическую беседу. Мы с ним дошли уже до ПОВ. И представьте себе, он не верит, что Дзержинский, Уншлихт, Медведь и другие были агентами польской разведки.
– Да, Михаил Павлович, еще год тому назад и я бы не поверил, – с важностью предельно осведомленного начальника заявил Блинов. – Но сейчас мы уже в этом убедились. Я лично слыхал об этом из уст Берии, и да будет вам известно, что вся родня Дзержинского арестована и все они уже дали показания».
Начальник Ивановского управления ошибался: массовых арестов «всей родни» не было. Забрали одну только Ядвигу.
Или пока одну лишь Ядвигу?
Майор госбезопасности Блинов даром что сидел на отшибе – в Иваново, – осведомлен был о многих деликатнейших операциях Лубянки. В подковерной борьбе, которая предшествовала воцарению Берия, он принимал самое непосредственное участие…
В ноябре 1938-го его друг и соратник – тогдашний начальник Ивановского управления Журавлев[105] – написал Сталину, что нарком Ежов покрывает врагов народа.
Одному Богу известно – был ли этот донос личной инициативой Журавлева или же он действовал по какому-то разработанному в верхах сценарию, – это, как в народной сказке: мышка за кошку, вытащили репку – но Ежова с должности сняли. Сталин даже разослал во все крайкомы и обкомы письмо, в котором сообщал о мужественном поступке ивановского чекиста, сорвавшего маску с оскаленной пасти Ежова.
Тут же, незамедлительно, Журавлев становится начальником УНКВД по Московской области, его – случай беспрецедентный – избирают кандидатом в члены «сталинского» ЦК.
Именно по протекции Журавлева – «победителя» Ежова – и поставили Блинова (они сдружились еще по совместной работе в Красноярске) на Ивановское управление (люди в те времена росли быстро: вакансии освобождались ежемесячно. Самый красноречивый пример – Николай Киселев[106]. За полтора года от рядового сотрудника архива НКВД этот вчерашний продавец сельпо дорос до начальника Саратовского управления: было ему тогда 26 лет.)
Мог ли блефовать Блинов, передавая Шрейдеру слова Берия? Вряд ли. Откровенность же его можно объяснить весьма просто: он разговаривал с потенциальным трупом, с врагом народа, которого – без сомнений – через месяц-другой должны расстрелять. Так чего стесняться? Мертвые молчат…
Впрочем, гораздо сильнее нас заботит другое. Этот приснопамятный разговор произошел весной 39-го. За год до ареста Дзержинской.
Не пойман еще Венгровер – только-только он бежит из лагеря. Нет еще показаний о связи Ядвиги с бандой, да и банды, собственно говоря, тоже нет. А «дело Дзержинской» уже существует…
Выходит, вся эта уголовная история – не более чем предлог?
В 1959-м, уже после освобождения, в жалобе, адресованной генпрокурору, Ядвига напишет:
«При первом допросе в тюрьме, следователь мне показал ордер на мой арест, написанный в 1937 году. На мой удивленный взгляд, он с улыбкой сказал: „Ну вот, если не в 37-м году, то в 40-м, а мы с вами встретились“.
Конечно, нет занятия более неблагодарного, чем домысливать, додумывать тайны ушедшей в небытие эпохи. И все же…
Ордер, выписанный в 37-м…
Откровения ивановца Блинова…
Присутствие начальника контрразведки на первом допросе…
В конце концов, участие Лубянки в чисто милицейском, уголовном деле…
Не слишком ли много странных, удивительных даже совпадений?
Подождите, но и это еще не все…
Снова и снова Ядвигу вызывают на допросы. Но удивительное дело: никто больше не спрашивает ее о банде или Венгровере. Главная причина ее ареста, словно невзначай, сама собой забылась, отошла на второй план.
Следствие интересует теперь совсем другое. Главным образом – мать Дзержинской, персональная пенсионерка союзного значения Ядвига Эдмундовна. И не беда, что сестре Феликса минуло уже 69: возраст делу не помеха…
Эти протоколы невозможно читать без омерзения. Такое ощущение, будто ты присутствуешь на сеансе душевного стриптиза.
Собственно, и протоколами-то назвать их крайне сложно. Скорее, это больше похоже на сводку сплетен и слухов, которые соглядатаи НКВД собирали по базарам и в очередях, дабы знать, чем в реальности живет народ.
А впрочем, чему удивляться. В стране, где доносительство было возведено в ранг национальной доблести и даже дети шпионили за собственными родителями, подобное было в норме вещей. Новая, коммунистическая мораль пришла на смену морали буржуазной, прогнившей, и в этой новой морали не было места сантиментам и слюнявой пошлости…
От Ядвиги требуют показаний против собственной матери. Требуют, очевидно, с такой настойчивостью, что она не в силах устоять.
Поначалу, впрочем, откровения ее носят довольно невинный характер. Дзержинская рассказывает, что еще до революции ее мать состояла в некоей секте «марьявитов», где не признавали святых, ходили в особых одеждах, ждали рождения истинного Христа и где царил «половой разврат».
Что ж, для дебюта это, конечно, неплохо, но только для дебюта. Уже на следующем допросе лейтенант Канер берет быка за рога.
Первый его вопрос:
– Где сейчас находится Ваш брат по матери Юрек Кушелевский?
– Не знаю ничего о нем, – отвечает Ядвига.
Может, и вправду она ничего не знает об этом мифическом «Юреке»? Может, все это – выдумка тетки бывшего ее мужа, ведь, как мы помним, именно она, Елена Павлова, и донесла НКВД о существовании сводного брата Ядвиги – полковника, белополяка, «правой руки» Юзефа Пилсудского.
102
Уншлихт Иосиф Станиславович – при Дзержинском первый зампред ГПУ СССР. Подробнее см. главу «Бег генерала Слащова».
103
Медведь Филипп Демьянович (1889-1937). В органах ВЧК с 1918 г. Председатель Тульской ЧК (1918), Петроградской ЧК (1919), полпред ВЧК по Западному краю (1921). В 1921-22 гг. – зам. председателя Московской ЧК, до 1923 г. – нач. окр. Трансп. ЧК Москвы и одновременно – начальник особого отдела Московского военного округа, а с 1922 г. и нач. Московского губотдела ГПУ. В 1924-25 гг. – председатель ГПУ Белоруссии и одновременно нач. особого отдела по Зап. фронту. В 1926-29 гг. – полпред ОГПУ по Дальневосточному краю. С 1930 г. – полпред ОГПУ по Ленинградскому военному округу и одновременно начальник особого отдела Ленинградкого военного округа, с 1934 – нач. УНКВД Ленинградской обл. в Ленинграде: нач. особого отдела по ЛВО (1930-34). Член коллеги ОГПУ СССР. В 1934 г. после убийства Кирова был арестован, осужден к 3 годам. Работал нач. Южного горно-пром. Упр. Дальстроя НКВД СССР. В 1937 г. арестован повторно, расстрелян. Посмертно реабилитирован. Был награжден двумя орденами Красного Знамени.
104
Блинов Афанасий Сергеевич (1904-1961). В органах госбезопасности с 1929 г. До 1934 г. – в Полпредстве ОГПУ по Уралу, затем – на рядовых должностях в УНКВД по Челябинской и Свердловской областям. В 1937 г. – нач. 4 отд. УГБ УНКВД Красноярского края, в 1938 г. – нач. 12 отд-я 3 отд. 1 упр. ГУГБ НКВД СССР, зам. нач. след. части 3 отд. ГУГБ НКВД СССР. В 1938-41 гг. – нач. УНКВД-УНКГБ Ивановской обл., в 1941-42 гг. – нач. УНКВД Куйбышевской обл. С 1942 г. – нач. 3 упр. НКВД СССР, с 1942 г. – нач. УНКГБ-УМГБ Московской обл. В 1946-51 гг. – зам. министра госбезопасности СССР. Генерал-лейтенант (лишен звания в 1954 г.).
105
Журавлев Виктор Павлович (1902-1946). В органах ВЧК с 1921 г. До 1933 г. работал на рядовых должностях в Омской губернии и на Алтае. В 1933-36 гг. – нач. СПО Томского опер. сектора ГПУ-УГБ НКВД. В 1937 г. – зам. нач. 3 отдела УГБ УНКВД Красноярского края. Возглавлял УНКВД Куйбышевской обл. (1937-38), Ивановской обл. (1938), Московской обл. (1938-39). Нач. Упр. Карагандинского ИТЛ НКВД (1939-44). За финансовые злоупотребления понижен в должности до рядового сотрудника Дальстроя НКВД СССР. Старший майор ГБ.
106
Киселев Николай Михайлович (1912-1943). В 1932-36 гг. на рядовой комсомольской работе. В 1937-38 гг. – сотрудник ЦА НКВД. В 1938 г. – опер. уполномоченный 6 отд. ГУГБ. С декабря 1938 г. исполнял дела начальника Саратовского УНКВД, а в апреле 1939 г. был назначен начальником. В 1940-42 гг. – зам. начальника Ростовского УНКГБ/УНКВД. С 1943 г. – зам. накрома ГБ Башкирской АССР. Полковник.