Подхожу ближе. Дивлюсь величине дворца, обилию лепнины, всяческих украшений. К главному входу, что под Часами, ведет полукруглый пандус, вдоль него расставлены статуи. Это все герои моей будущей книги. Вот мечтатель, вот математик, вот собиратель фактов, вот, сбычившись, смотрит сердитый полемист, вот приборостроители, экспериментаторы, теоретики, последний из них протягивает книги - шесть томов темпорологии, кладет их на стол Гурьянову, тому, кто сказал: будет и город.

И вот я в этом городе - в Темпограде. И буду писать о том, как он зарождался.

Все еще 22 часа 48 минут. Весомые минуты.

А дальше - литературные будни. До завтрака . письменный стол, после завтрака - стол и после обеда - он же. Справа папки, слева папки, на стульях папки, на полу папки. Основа-то в голове, общая идея ясна была еще до Темпограда. Главная трудность - в обилии материала: два века темпорологии, дюжина биографий, тома красочных деталей. Что включить, что отбросить? Как не заслонить деталями основу?

Пишу и вычеркиваю, вставляю и отбрасываю.

Потом общелитературные мучения с фразами. Какими словами выразить мысль? Существительные так многозначны; подразумеваешь одно, понимают иначе. Вот и подкрепляешь подлежащее определениями, вводишь дополнения, строишь сложносочиненные и сложноподчиненные предложения. Построил, прочел. А где мысль? Утонула в прилагательных. Стала неясной от пояснений... Зачеркнул. Начинаешь заново.

До обеда у стола и после обеда у стола. После ужина тоже. Темпоград задуман и приспособлен для работы, не для отдыха. Город комнатный, и воздух в нем комнатный - затхловатый, стерильный. Ветра не бывает, дождя не бывает. Солнца электрические, в условно-ночное время убавляют накал. Для отдыха гуляют здесь в парке, том самом, у Часов. Ну, теннис, волейбол. Театр самодеятельный, любительский. Фильмы все старые, новые же не появятся на Земле за одну ночь. Вообще нет новостей. Ощущение такое, как будто весь мир дремлет. Телевидение превращается в фотовыставку. Ведь каждая секунда - для Темпограда шесть минут, а много ли изменяется на экране за секунду? В Миланской опере примадонна тянет верхнее "ля". Смотри ей в открытый рот целый вечер. В Монреале наши играют с канадцами. Передача шайбы. Все замерли в нелепых позах. Падают, никак не упадут. Шайба лениво ползет в ворота, защитник тянется, видно, что не достанет. Нам видно. Так хочется взять ее пальцами, подать на клюшку.

Ну вот посмотришь на все это, усмехнешься - и назад, к столу. Написал страничку-другую, вышел проветриться. Глядишь, какие-то события произошли: защитник успел упасть, нападающий промахнулся, шайба отбита, ползет через все поле к другим воротам...

Чаще ходил я к Часам - вдохновляться. Глядел на своих героев, сам как бы взбирался с ними по лестнице открытия. К полуночи написал о мечтателе, к часу ночи о математике и фактоискателе, часам к трем добрался до Гурьянова. Потом начал все переписывать. Можно ли все сказать выразительнее? Можно, конечно. Но как?

Но вот наступила минута, когда я дошел до своего потолка. Чувствую: не улучшаю, начинаю портить. Мусолю, разъясняю, теряю свежесть. Вообще, притерпелся, не различаю, что хуже, что лучше. И надоело. Самому скучно, и скука сползает на страницы.

Значит, надо кончать.

Отработал сотню смен, сто раз спал, сто раз обедал.

На Часах 5 часов 37 минут...

О возвращении нет смысла рассказывать так же подробно. Все повторяется. В 5.52 вхожу в кабину Т-транспорта, слушаю советы автомата, ложусь, встаю. Все еще 5.52. Но теперь минуты бегут рысцой. Душ, одевание. В 6.09 выхожу в знакомый зал ожидания. Снисходительно гляжу на испуганные лица новичков и кидаю прощальный взгляд на кукольный город за стеклом со всеми его домишками, деревцами, скамеечками, как бы сделанными из спичек, с золочеными фигурками возле старинных настольных часов. Неужели я прибыл вот из этого игрушечного мира? Суетливым мурашом бегал по тем дорожкам? Неправдоподобно! Странновато и... грустновато.

Грустновато, потому что все наши дома мы покидаем с частичкой грусти. Оставляем прошлое. И себя оставляем в прошлом.

Выхожу на крышу, где дремлют аэротакси.

6 часов 22 минуты.

В 7.08 я дома. Заспанная жена с сомнением смотрит на мой потертый костюм.

- Где это ты изгваздался так? На голой земле ночевал, что ли? А рубашка-то! Наказание мое, неси скорей в мусоропровод. И борода? Откуда у тебя борода? За одну-то ночь?

Ну да, для нее только одна ночь прошла.

Но все объяснения - после. В мире обычного времени надо спешить.

Еще раз такси. Крыша редакции. Лифт. "Здрасте-здрасте" в коридоре.

В 9.00 кладу на стол редактора рукопись.

Обещанную. Эту.