А.Саломатов

ТАНАТОС

Повесть

Холод стоял собачий. Алтухов натянул старую кроличью шапку на самые уши, поднял воротник потрепанного пальто и по-стариковски сутулясь, побежал к автобусной остановке, до которой было минут пять ходу дворами, а затем, метров триста - по расквашенной в любое время года, нежилой улице. Слева до самой остановки тянулся забор из ржавой рабицы, справа - автостоянки и металлические гаражи. У каждых ворот неизменно бродили прикормленные грязные дворняги - бесплатные сторожа. Отрабатывая свой хлеб, они для проформы тяфкали на прохожих, но на всякий случай виляли хвостами. Злобные и слишком усердные здесь не уживались - переучивали булыжниками или прогоняли.

По дороге Алтухов прикинул, сколько попросить у Паши, проклял стужу и с тоской подумал о завтрашнем дне. На следующий день Паша должен был уехать из Москвы на месяц, а может и больше, в какой-то провинциальный городишко, то ли Трунино или Трушино - Алтухов не расслышал.

Три дня назад они сидели у него в мастерской. Паша упаковывал свои картины, а потом они выпили три бутылки водки, и, сильно окосев, Паша пообещал дать ему с аванса "на жизнь". Этот короткий разговор Алтухов мог воспроизвести до мельчайших деталей, но вот о чем они проболтали весь вечер, он не вспомнил бы даже на дыбе с испанским сапогом на ногах.

Паша был последним человеком из его друзей и знакомых, который частенько приглашал Алтухова к себе в мастерскую и не гнал, когда тот приезжал без всякого приглашения. Он был единственным, кто подкармливал Алтухова, давал ему иногда немного денег, не требовал их возвращения, а главное, не учил Алтухова жизни, не читал морали и никогда не интересовался: устроился Алтухов на работу или нет. Он и бродягой его звал как-то совсем необидно, как если бы имел в виду распостраненную профессию или ученое звание. Держался с ним так, будто это был его прежний друг, за что в душе Алтухов испытывал к нему какую-то истерическую щенячью благодарность. Единственное, о чем Паша просил, это чтобы Алтухов не приезжал к нему домой. Но и тут он объяснил все без обиняков, сказал: "Сам понимаешь, Надька стервит".

Дожидаясь автобуса, Алтухов рассеянно смотрел по сторонам и машинально постукивал одним дырявым полуботинком о другой. Лицо у него при этом выражало предельную сосредоточенность, что, впрочем, было лишь одной из дежурных масок, поскольку мимика Алтухова никогда не определялась работой мысли и никак не иллюстрировала душевного настроя.

Задумавшись, Алтухов набрел взглядом на человека, который, не вынимая рук из карманов, спешил через дорогу к автобусной остановке. Алтухов даже не успел перефокусировать взгляд, когда случилось несчастье, поэтому удар он скорее услышал, чем увидел. Все произошло за какую-то секунду: послышался визг тормозов, глухое "бум" и испуганные вскрики тех, кто все это наблюдал. И лишь сам пострадавший не успел издать ни звука. Обернувшись в последний момент, он как-то обреченно удивился и попытался вырвать из карманов руки. После удара бедняга описал в воздухе дугу и шлепнулся на дорогу, но уже не живым хозяином собственного тела, а мертвой тушкой, неодушевленным изломанным предметом.

От неожиданности Алтухов вздрогнул. Только сейчас он заметил, что на остановке много людей, которые вдруг беспорядочно задвигались, закружились, словно шарманочные куклы приведенные в движение неким механизмом, скрытым под заснеженным тротуаром.

Первое, на что Алтухов обратил внимание, это одежда, которая, как казалось, умерла вместе с хозяином. Похоже было, что одушевлявший её человек ушел в тот мир одетым, без сожаления оставив на дороге лишь безжизненные оболочки. Пальто вдруг потеряло свою метафизическую сущность и превратилось в утиль, куда более мертвый, чем половая тряпка в руках домашней хозяйки. Со стороны же, Алтухову это напоминало запланированный побег, когда беглец оставляет вместо себя чучело, а оставшиеся с уважением на лицах разглядывают "куклу" и поеживаясь размышляют, как "там" и вообще существует ли это самое "там"?

"Любители набежали, - подумал Алтухов, разглядывая столпившихся зевак. - Сегодня весь вечер будут с серьезными лицами обсуждать: "Ах..! Ох..! Прямо на дороге..! Такой не старый еще..!"

- Ой, Боже мой, Боже мой, - пробормотала рядом стоящая круглая старушка.

- А ведь совсем не старый еше, - с плохо скрытым сарказмом подсказал ей Алтухов, злясь на то, что день у него начался не с завтрака, как у всех нормальных людей, а с лицезрения трупа.

- Да, да, - охотно согласилась старушка. - Ой, Боже мой, Боже мой.

В подошедший автобус сели не все. Некоторые остались на противоположном тротуаре дожидаться конца этого печального действа, как-будто их присутствие было определено заранее. Эти люди производили впечатление зрителей, законно занявших свои места в партере. Алтухов с неприязнью взглянул на одного из любопытствующих. Толстый, пожилой мужчина с авоськой одну руку держал в кармане, как-будто сжимал в ней надорванный входной билет с отштампованной датой и названием представления: "Смерть на дороге".

До Таганки Алтухов ехал долго. Автобус моментально выстуживался на каждой остановке, потом буксовал на подснежном льду и, натужно завывая, медленно катился дальше. Такая езда раздражала всех: шофер норовил закрыть двери до того, как все войдут и начинал орать в микрофон, когда кто-нибудь стопорил ногой одну из створок и пропускал замерзших людей в автобус.

Пассажиры стояли нахохлившись, вяло поругивали водителя и несмотря на разную одежду, пол и возраст, были похожи друг на друга как пингвины.

Затем один ветхий старичок затеял склоку с мордастым парубком из-за места, которое тот занял под носом у менее расторопного пассажира.

- И не стыдно? - тяжело задышав от обиды, проговорил старичок. - Я, ветеран войны, стою, а он расселся. - Молодой человек с веселым любопытством глянул на старика и отвернулся к замерзшему окну. Это непостижимое для старика равнодушие к его возрасту и, собственно, замечанию моментально распалило его: - Вот! - обращаясь к невольным зрителям, громко воскликнул он. - Нарожали уродов...! Да! Нарожали...! Теперь вот им и все равно! Я стою, а он сидит! Я воевал...