- Заткнись, дед, - перебил его парубок.

Старик словно ждал этих слов. Без всякой паузы он вдруг закричал на весь автобус:

- Сволочь! Тварь! Я за таких, как ты, кровь проливал! А таких душить надо! Прямо родился, и душить!

Стоящие рядом женщины принялись успокаивать старика. Кто-то предложил выкинуть молодого нахала из автобуса, но ограничился лишь идеей. Пассажиры загомонили, завозмущались, что впрочем не мешало молодому человеку сидеть и разглядывать на стекле роскошный ботанический узор.

"Господи, хоть бы он действительно заткнулся", - раздраженно подумал Алтухов. Автобусная ругань сбила его с мысли, и теперь он стоял и пытался поймать утерянную нить, как-будто от этого зависела вся его последущая жизнь.

Алтухов вспомнил, как он любил в детстве играть с зеркалами. Последнее время эти воспоминания все чаще всплывали в памяти, мучая его невозможностью вернуться в мир, где все, от собственного появления на свет до устройства Вселенной представляло загадку. Тогда, много лет назад, оставаясь в квартире один, Алтухов часто снимал в прихожей большое зеркало, пристраивал его напротив такого же в комнате и вставал между ними. То, что он там видел, завораживало и пугало его. Глядя в фальшивую бесконечность, он болезненно ощущал эту мнимую телесную множественность, которая заставляла его ревновать окружающий мир к репродуцированным двойникам. И хотя вся эта бесчисленная рать существовала только на зеркальной плоскости, он верил, что они существуют, пусть даже по ту сторону невидимой стены, отделяющей "этот" мир от "того". Воображая, Алтухов пытался наделить ближайших из них разными чертами характера, и только много позже он сумел сформулировать для себя, что притягивало того десятилетнего мальчика к этой странной игре: он пытался разглядеть всех тех, кто жил в нем от самого Адама, пытался увидеть всего себя, начало и конец собственного "Я", скрытые за привычной оболочкой, которую он тогда так безотчетно любил, а сейчас так же безотчетно ненавидел.

Из динамика раздалось ворчливое: "Не забывайте оплачивать свой проезд", и Алтухов отвлекся от своих мыслей. Денег у него не было, но если бы и завалялась купюра-другая - брать билет он не собирался. Благодаря внешнему виду Алтухов давно уже не вызывал у контролеров ничего кроме сочувственного омерзения. Он не платил бы и за комнату, если бы не Паша. Вначале тот обходился напоминаниями, пугал Алтухова выселением, но убедившись в бесполезности увещеваний, забрал у него книжку и стал сам ежемесячно вносить нужную сумму за комнату в коммуналке.

Наконец Алтухов вышел из автобуса и, стараясь не очень спешить, мелкими шажками засеменил по утрамбованному раскатанному снегу. Он прошел мимо хозяйственного магазина испуганно шарахнулся от милиционера, упакованного в тулуп и валенки, и с неудовольствием отметил, что у стража порядка лицо довольное и румяное, как у сытого здорового младенца.

В последнее время Алтухов стал замечать, что именно отсюда, от дверей хозяйственного магазина, за ним начинает следить некий совершенно неразличимый в толпе, бесприметный тип. Алтухов несколько раз пытался запомнить его лицо или хотя бы контуры безликого филера, но внешность у этого человека была такова, что запоминать было абсолютно нечего - он понемногу походил на всех прохожих сразу.

На этот раз субъект образовался рядом с Алтуховым, когда тот проходил мимо газетного киоска. Алтухов заметил его и с раздражением подумал: "Опять этот гад. Что ему от меня нужно?" А незнакомец как будто не обратил никакого внимания на Алтухова. Он рассматривал выставленные за стеклом журналы, всячески избегал смотреть по сторонам, в общем делал вид, что его интересует только печатная продукция. Сегодня назойливый соглядатай выглядел точно так же, как и вчера. Так же, как и вчера, он пугал Алтухова своей кричащей невыразительностью и, глядя на него, Алтухов подумал, что такую наружность можно получить, только наложив миллионы лиц одно на другое, и что если бы ему досталась такая физиономия, он давно бы исполосовал её бритвой или наложил на себя руки.

Впрочем, мысль, о самоубийстве, давно уже посещала Алтухова по каждому поводу и даже без повода. Много лет прошло с тех пор, как он перестал считать, что жизнь мудра сама по себе, а потому не стоит ей мешать, даже если она тащит тебя не в ту сторону, в которую хотелось бы. Еще недавно он надеялся, что все у него уладится само собой, и перед ним снова образуется пусть даже иллюзорная, но цель, а жизнь приобретет новый смысл. Но усталость пришла раньше, а с ней и осознание того, что люди не живут сами по себе, не взрослеют, а боятся детскими страхами и мучаются от непонимания мира. Жизнь проносится мимо, а они так и не успевают подумать, зачем живут. Какая-то безумная сила гонит их вперед. Многие старятся и умирают, так и оставшись детьми, так и не оценив того, что им дан был шанс разобраться, что же такое жизнь. Для себя этот вопрос Алтухов в разное время решал по-разному и в конце концов остановился на том, что человеческое существование отвратительно своим однообразным чередованием дней и мелочными заботами. Ему надоело держаться за жизнь, и он находил удовольствие в том, что иногда на какое-то мгновение его накрывало ощущение вечности. В эти минуты Алтухов испытывал гордость за себя. Он гордился тем, что вынырнул наконец из омута собственных жалких потребностей. Что он отказался от такого примитивного удовлетворения тщеславия, как бесконечное стремление приобрести то, что есть у всех, или наоборот, чего нет у других. Правда, подобные "полеты" быстро заканчивались, и он снова возвращался к тому, что имел в реальности.

Недалеко от нужного ему дома Алтухов остановился, стрельнул сигарету у прохожего и у него же прикурил. Он украдкой осмотрел этого человека и нашел, что тот похож на его преследователя: то же незапоминающееся лицо, пальто серого цвета и потерявшая форму кроличья шапка.

"Он или не он?" - с тревогой подумал Алтухов, а прохожий кивнул ему на "спасибо" и быстро скрылся за углом дома.

В подъезде Алтухов постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вспомнил Пашины же наставления, что не стоит договариваться с Хайтом о встрече с Джекилом и наоборот. За бутылкой водки эта фраза прозвучала вполне безобидно и даже забавно, и только сейчас до Алтухова дошел зловещий смысл изречения друга.