- Да не боюсь я никого! - наконец прорвало Сашу.

- Никого? - невозмутимо спросила Розалия.

- Никого, - менее уверенно ответил Дыболь.

- А кого ему бояться? - подхватит владелец гостиницы. - Молодой, здоровый. Ему бы ещё пистолет, пару гранат и коня - все женщины были б его. А, Алек? Женщинам чего надо? Чтоб вид был геройский, полные карманы денег, да руки пошустрее.

- Пошлите, Базиль, - перебила его Розалия.

- Куда? - не понял владелец гостиницы, но, не дождавшись ответа, продолжил: - Пистолет я, так и быть, достану. По старой дружбе. Есть у меня один на примете. Бьет как гранатомет. Мужчина все время должен чувствовать себя мужчиной. Страшно - сунул руку в карман, а он там, тяжеленький. Страх как рукой снимает.

- Вот-вот, - покачала головой Розалия. - Только этому вы и можете научить.

- Вам, женщинам, этого не понять, - развязно ответил Базиль. - Что есть женщина? Кастрюли, утюги, кружева и...

Владелец гостиницы не успел договорить. Изящно приподняв двумя пальцами подол длинного кружевного платья, Розалия красивым ударом ноги отправила оратора в кусты.

- Идите за мной, Александр, - как ни в чем не бывало сказала она. - Мы можем опоздать к ужину.

Трудно передать Сашино состояние в этот момент. Там было много всего: и восхищение, и крайняя степень удивления, и уважение. Было даже немного жалости к Базилю, но она скоро прошла.

ЖАЛОСТЬ

Не надо путать жалость с сочувствием. Сочувствовать можно всему человечеству, а жалеть только самого себя и потраченных денег.

Вообще-то, людям свойственно жалеть друг друга. Посмотрев какой-нибудь индийский фильм, где герой, обливаясь горючими слезами, душит собственного сына, телезритель плачет как ребенок от жалости к обоим. И не из интернациональной солидарности, а от чистого сердца. Но чуть погодя, из-за сущей безделицы, тот же зритель начинает поедом есть домочадцев: пригорели котлеты или тапочки оказались не на том месте. Создается впечатление, что далекий индийский гражданин зрителю дороже самых близких людей. Можно, конечно свалить все на силу искусства, но тогда совсем ерунда получается. Какое же искусство может тягаться с силой жизни? Разве что, искусство жить.

Вечер выдался прекрасный. Теплый воздух ласкал кожу как шелковая сорочка. Солнце висело между крышами зданий и горизонтом, окна домов налились слепящим золотом девятьсот девяносто девятой пробы, а зелень в тенистых двориках слегка потемнела. Все обрело покой и устойчивость египетских пирамид. Впрочем, Дыболя не очень интересовали богатые краски летнего вечера. Он следовал за Розалией и думал о том, как эта красивая статная дама выглядит без платья. Заодно он похваливал себя за то, что не остался жить у профессора. В общем, как когда-то писал древнегреческий поэт Клеанф: "Строптивых Рок влечет, ведет покорного".

Миновав уютный бульвар с голубями и фонтаном, Розалия с Дыблем вышли на центральную площадь, и Саша в растерянности остановился.

- Смотрите, украли, - выдохнул он. Еще в полдень памятник стоял на месте. Сейчас же от него остался один гранитный постамент, да и тот был изрядно попорчен - несколько облицовочных плит отвалились и под ними обнажился грубый железобетонный каркас.

- Какая жалость, - Мельком взглянув туда, где недавно возвышался бронзовый Дыболь, неискренне проговорила Розалия. Она взяла Сашу под руку и добавила: - Украли и ладно. Значит кому-то понадобилось место. Пойдемте, Александр, дома будете лить слезы.

Не отрывая повлажневшего взгляда от изуродованного постамента, Дыболь как загипнотизированный последовал за Розалией.

- А кому понадобилось место? - у самых дверей дома спросил он.

- Ну откуда же я могу знать? - ответила Розалия. - Какому-нибудь очередному счастливчику вроде вас. Думаете, вы один такой? Вот сюда, Александр. Это мой дом.

По белым мраморным ступеням они поднялись на второй этаж. И тут же навстречу им вышла старая толстая служанка в крахмальном кужевном переднике и такой же наколке. У неё было ничего не выражающее, сытое лицо и пухлые в детских перевязочках руки.

- Добрый вечер, Августина, - поздоровалась с ней хозяйка дома.

- Здрасть, - сказал Саша.

- Это мой гость, Августина. Его зовут Александр. Покажите ему комнату. Ту, в которой жил художник, - доброжелательно распорядилась Розалия. Идите, Александр, посмотрите спальню, можете отдохнуть. А через полчаса я жду вас в столовой. Августина объяснит вам, как её найти. И не расстраивайтесь, Александр, из-за памятника. В следующий раз будете умнее.

- А площадь тоже переименуют? - задержавшись в дверях, спросил Дыболь.

- Конечно, - ответила Розалия. - А вы думали, она вечно будет называться вашим именем? Ну ладно, за ужином я отвечу на все ваши вопросы. А пока идите к себе. Там вы найдете все, что вам нужно.

"Как жалко, - мысленно сокрушался Саша, следуя за Августиной. Красивый был памятник".

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ

Это австрийский писатель Майринк всю свою многострадальную жизнь пытался понять, что в этом мире реально, а что нет. Буддисты всех трех Поворотов Колеса Закона точно знают, что мир иллюзорен. А вот Саша жил в реальном мире и старался не забивать себе голову подобными неразрешимыми проблемами. Хотя мелок он все же опробовал. Перед тем, как сесть за стол, Дыболь черкнул на стуле Розалии крестик и быстро ретировался на свое место. Дожидаясь, когда хозяйка дома усядется, Саша по-настоящему нервничал, но с ней ничего не произошло. Розалия заняла свое место, с усмешкой посмотрела на гостя и безапеляционным тоном сказала:

- Я вижу, вы встречались с этим сумасбродом. Не надо больше пачкать стулья мелом, Александр.

- Да я... - начал Дыболь, но хозяйка дома перебила его:

- Не обращайте на него внимания, Александр. Разве вы не видите, что он сумасшедший? Этот обиженный маньяк кричит, что здесь все фальшивое, но витрины бьет настоящие.

- Зачем? - чтобы увести разговор от себя, поинтересовался Саша.

- Он требует, чтобы памятники ставили навсегда, а не убирали через несколько дней. Но тогда ведь очень скоро некуда будет ступить. Сколько желающих обессмертить свое имя - уму непостижимо. Они заполонят все свободное пространство, и город превратится в музей самых что ни на есть идиотских скульптур. А точнее, в кладбище. Этот идиот не понимает, что его памятник скоро затеряется в море таких же бездарных болванок и результат будет тот же.

- А если всем не ставить? - несмело предложил Саша.

- Но вы же себе поставили, - с усмешкой ответила Розалия. - Чем же другие хуже?

- Да... я... я погорячился, - не глядя на хозяйку дома, ответил Дыболь.

- Вот когда вы все перестанете горячиться, в том числе и этот сумасшедший, тогда и не потребуется так часто менять памятники. А может и вообще не придется ставить.

Ужин был отменный, а сервировка стола поначалу привела Дыболя в состояние легкой каталепсии. По обеим сторонам тарелки, на которой легко поместилась бы жареная индейка, лежали серебряные вилы, вилки и вилочки, ножи, ножички и ложечки. Это напоминало набор медицинских инструментов. Не хватало лишь никелерованной ножовки для ампутации конечностей, да стоматологических щипцов. Привыкший к пакетным супам и вермишели с котлетами в фаянсовых тарелках, Дыболь чувствовал себя совершенно беспомощным перед подобной роскошью. Потянувшись, например за каким-нибудь лакомым кусочком, он при малейшем шорохе вздрагивал или застывал с поднятой вилкой и, по появившейся привычке, краснел.

- Скорее всего, сегодня ночью будут устанавливать памятник, - не замечая Сашиных страданий, сказала Розалия. - И не исключено, что он будет из серебра или золота.

- Золота? - недоверчиво переспросил Дыболь.

- Да, бывают, знаете ли, такие эстеты, - с сарказмом проговорила хозяйка дома. - Памятник из камня или бронзы они считают слишком дешевым.

- А можно будет посмотреть? - незаметно подцепив кусок ветчины, поинтересовался Саша.