И наконец, третья трудность - безраздельное господство Станислава Лема. Непосвященному может показаться, что, изобретая и мастерски воплощая новые идеи, разрабатывая в фантастике необычные жанры, Лем поднимает шлагбаум для тех, кто идет вслед за ним. Казалось бы, добившись мировой известности, писатель сможет привлечь всеобщее внимание к польской фантастике и убедить в достоинствах и возможностях жанра самых закоренелых скептиков и непримиримых противников его. Однако не надо забывать, что, имея перед своими глазами такого сильного и к тому же плодовитого автора, критика и читатели поневоле требуют от дебютантов по крайней мере сопоставимого уровня. Но, как известно, далеко не всем дано начинать с шедевров, и что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Тем не менее критике выгоднее забыть об этом и вместо вдумчивого анализа, с которого начинается кропотливый процесс созидания, предложить вниманию читателей очередной разнос произведений очередного автора".

Широкое издание в Польше первоклассных произведений, созданных зарубежными - главным образом англо-американскими и советскими писателями, и пресловутый "комплекс Лема", выработавшийся у многих польских фантастов, помешали большинству из них до конца реализовать себя в литературе и обрекли их на "детскую болезнь" подражания выдающимся образцам - того подражания, которое, за редким исключением, всегда хуже оригинала.

Положение круто изменилось в конце семидесятых - начале восьмидесятых годов. Если раньше исследователь мог позволить себе рассматривать польскую фантастику без Лема только в качестве умозрительного допущения, литературного приема, используя который он как бы предлагал читателю считать творчество Станислава Лема темой отдельного разговора, то со сменой Лемом места жительства и отъездом за границу подобная посылка из сослагательного наклонения перешла в изъявительное. Внешне почти ничего не изменилось: по-прежнему в Польше переиздавались старые и выходили новые произведения Лема, но теперь польский читатель зачастую знакомился с ними позже других, как это получилось, например, с "Провокацией", "Библиотекой XXI века", "Миром на Земле" и "Фиаско", впервые увидевшими свет в ФРГ или Швеции; с тем же постоянством его имя и названия его произведений мелькают на страницах газет и журналов, украшая статьи литературоведов и обеспечивая хлеб рецензентам, но теперь тон статей и рецензий из благоговейного стал "просто" восторженным.

Вот и оказались архитекторы здания польской фантастики в положении строителя, уже залившего фундамент и возведшего стены и стропила, но не уверенного в том, выдержат ли они проектную нагрузку и не рухнет ли под тяжестью вниз кровля, проламывая перекрытия этажей. Пока что, не видя другого выхода, они занялись умножением и накоплением количественных сдвигов (и, как мы видим, преуспели в этом), надеясь получить в будущем новое, более высокое качество.

Но вот в конце 1988 года Станислав Лем возвратился в Краков. Трудный период временного "безвластья" в польской фантастике завершился.

Что-то будет дальше?

* * *

Читатель настоящего сборника не найдет на его страницах произведений Станислава Лема, и логика такого решения издателей носит в той же мере вынужденный характер, сколь и сознательный. Во-первых, в творчестве самого Лема в последние годы явно наметился крен в сторону "крупноформатной" фантастики - ведь не вписавшиеся в сборник "Осмотр на месте" (1982), "Мир на Земле" (1987) и "Фиаско" (1987) оказались довольно-таки объемными романами. Лем и раньше не пренебрегал романной формой (кроме трех названных, у него, считая реалистическую трилогию "Неутраченное время" и автобиографический "Высокий замок", наберется еще пятнадцать романов), но разница здесь в том, что теперь писатель завершал романами изначально новеллистические циклы - "Звездные дневники", и "Воспоминания Ииона Тихого" ("Осмотр на месте" и "Мир на Земле"), и "Рассказы о пилоте Пирксе" (правда, "Фиаско" номинально к циклу не принадлежит, и Пирке "всего лишь" является одним из его героев).

Да и "Провокацию" и "Библиотеку XXI века", продолжающие линию мнимоакадемических трактатов "Абсолютной пустоты", состоявшей из рецензий и послесловий к вымышленным книгам, к фантастике можно отнести весьма условно. Во-вторых, из научно-фантастической новеллистики писателя за вычетом явно неудачных рассказов из раннего сборника "Сезам" (1954, 1955), совершенно незнакомыми советскому читателю остаются лишь "Записки" (1964) и несколько сказок из "Кибериады". И наконец, повторим уже звучавший довод: творчество незаурядного писателя, тонкого и взыскательного критика и глубокого мыслителя-философа, конечно же, заслуживает отдельного разговора.

В то же время нам предоставляется возможность познакомить любителей фантастики с творчеством других писателей, вместе с Лемом добывавших польской НФ высокую репутацию общелитературного феномена. Впрочем, "познакомить" - не совсем точное слово, ибо его можно приложить только к Мареку Баранецкому.

Что касается Конрада Фиалковского и Адама Холланека, то их имена давно на слуху у советского читателя, причем Фиалковский стал вторым (после Лема) польским фантастом, который издался в Советском Союзе "сольным" авторским сборником - "Пятое измерение".

Принадлежа к старшему поколению польских писателей-фантастов, Фиалковский и Холланек - обоих, кстати, связывает давняя и крепкая человеческая и профессиональная дружба, - естественно, прошли совершенно иную школу "воспитания чувств", чем молодой представитель "новой волны" Марек Баранецкий. И однако же все трое, относясь к числу десяти самых популярных фантастов Польши, в придачу к этому вместе с другими писателями входят в творческий актив журнала "Фантастика", а Адам Холланек ко всему прочему является его главным редактором. Именно в "Фантастике" были опубликованы все три рассказа Баранецкого, которые включены в настоящий сборник. Более того, как показали опросы читателей, "Карлгоро. Время 18-00" и "Голова Кассандры" долгое время лидировали в списке наиболее популярных произведений польского раздела журнала.